Знакомые Ореста, с помощью которых мы набирали людей для нашего предприятия, - сами, судя по внешности и манерам, те еще головорезы - отзывались о хельвете как о "честном" и бывалом бойце. Все детали мы сохраняли в тайне, сообщив только, что предстоит рискованное дело в безлюдных землях; недостаток сведений пришлось щедро компенсировать обещанным вознаграждением. При этом казалось, что Сами привлекли не столько деньги, сколько сама необычная, но наверняка опасная задача.

Договаривался с ним, как и со всеми остальными, в основном Орест; Сами, однако, вскоре предпринял попытку разговориться со мной. Я старался вести себя как можно более дружелюбно, но он все-таки уловил, что я испытываю какое-то неудобство, и после этого соблюдал между нами дистанцию. Я не обольщался на этот счет: Сами так поступал не ради меня, а ради себя, посчитав, видимо, что я не от мира сего, и что со мной лучше дела не иметь.

Антонина, как он не преминул сообщить при первой же возможности, сюда занесло из Шеола, столицы страны. Его семья якобы была последней ветвью одного из старейших аристократических родов - странно, что прежде я о них никогда не слышал...

Со временем утратив свое влияние и богатство из-за конкуренции с новой элитой из числа предпринимателей и чиновников, его семья была вынуждена существовать за счет званых обедов и мелких подарков со стороны тех, кто считал престижным поддерживать знакомство с представителями столь знатной фамилии - каковых тоже становилось все меньше и меньше. Младший из сыновей, Антонин рано покинул семью, чтобы не быть для них обузой. В свое время благодаря помощи, оказанной дальними родственниками, Антонин получил достойное аристократа образование, особые успехи делая в искусстве владения мечом. Мечтой юноши стало вернуть своему роду прежнее положение; делать карьеру среди торгашей и счетоводов он не считал возможным, и потому решил продавать свой меч тем, кто больше заплатит.

Всю эту болтовню, как минимум половина которой была неправдой, мне приходилось выслушивать постоянно. На свою беду я как-то раз обмолвился, что часто бываю, да и в основном живу, в столице - конечно, ни словом не упоминая Орден; из-за этого Антонин решил, что в моем лице нашел подобающего своей особе собеседника, и теперь как можно больше времени старался проводить со мной. Он очень много говорил и никогда не слушал. Несколько раз я недвусмысленно давал ему понять, что мне не очень интересны его рассказы, на что он как будто не обращал внимания.

Нездорово бледный, среднего сложения Антонин не производил внушительного впечатления, но слыл виртуозным фехтовальщиком и отчаянным человеком; его называли участником самых дерзких предприятий последних лет не только в Дите, но и во всей стране. Орест казался довольным, когда мы заключили сделку с Антонином.

На словах Антонин презрительно отзывался о богачах и их образе жизни, да и о деньгах вообще. Свою деятельность он называл "возвращением законного достояния", а иногда - и местью дельцам и поддерживающей их власти. Тем не менее, когда речь пошла о туманном, но гарантированно рисковом деле, Антонин упирался, выпрашивая для себя все больше и больше, и в глазах его горела алчность. В конце концов он согласился участвовать, не выспрашивая деталей - в обмен на обещание очень серьёзной суммы. Оставалось только надеяться, что мечом он действительно орудует столь же охотно и умело, как языком.

Калеб пришел к нам вместе с Антонином, к которому, как мне сразу показалось, он был весьма привязан. Их объединяла в чем-то схожая судьба. Согласно законам, по призыву в армию отдают одного мужчину с каждых четырех дворов; отдали и его, совсем еще мальчиком. Видимо, посчитали, что лучше лишиться одного рта, чем одного кормильца.

В армии Калеб умудрился провести немало лет, избежав и смерти в бою, и увечий, и болезней. Не иначе как от природы умелый с оружием, храбрый и не лишенный практической сметки, он прошел через это время, не превратившись на глазах

в старика, как другие рекруты, а окрепнув и заматерев. В его лице армия могла бы получить замечательного офицера - не стратега, а воина, который воодушевляет солдат своим примером - если бы не низкое происхождение, которое закрывало

для него всякую возможность повышения в звании. Тот, кого забрали в рекруты, остается солдатом до самой смерти - как правило, скорой.

У самого Калеба на этот счет оказались другие планы. Пресытившись однообразием и отсутствием перспектив, он дезертировал, сперва вернувшись к семье. Дезертиры оказываются вне закона, и, хотя ради одного рядового едва ли будут поднимать

много шума, сочувствия у родни он не встретил - да и сам не годился больше для сельского труда и образа жизни. Единственное, к чему лежала его душа, и в чем он был по-настоящему хорош - это предприятия, требующие умелых и равнодушных

к закону бойцов - а, проще говоря, разбой.

Встретившись с Антонином случайно, Калеб теперь сопровождал его уже в нескольких делах подряд. Калеб, кажется, восхищался его амбициями - или нуждался в ком-то, кому можно вверить распоряжение своей жизнью. Вот и с Орестом за него

договаривался Антонин.

Наверное, никто не мог отличаться от Антонина больше, чем этот простоватый, немногословный здоровяк. В нем, в то же время, скрывалась какая-то темная сторона; можно было иногда видеть, как Калеб без каких-либо причин загорается гневом,

и тогда он, стиснув зубы и глядя совсем не так, как обычно, сжимал и разжимал кулаки. Тяжело сказать, что это было, но ясно было одно - попадись ему под руку в такой момент, и тебе несдобровать. Проходила пара минут, этот беспричинный - по

крайней мере, на первый взгляд - гнев уходил, и на свое место возвращался обычный, простодушный Калеб, который предпочитал помалкивать и слушать других.

Четвертый и последний из нанятых нами людей не только ничего о себе не рассказывал, но и не назвал своего имени. Он и пришел последним, с угрюмым видом расталкивая стоявших у него на пути; о деталях предстоящего дела он даже не спрашивал,

осведомившись только о сумме вознаграждения. Низкорослый, кряжистый, с длинной бородой, он был не знаком ни одному из советчиков Ореста - которые сразу настроились против него из-за его нахмуренного лица и неприветливых манер. О нем, 

однако, знал Сами - какое-то время назад они вместе участвовали в одном деле в других краях. По словам Сами, он и в тот раз ничего о себе не рассказывал, держался особняком, но воином был необычайно умелым. Что ж, чего еще нам было желать.

В дороге он действительно держался в стороне от всех, игнорируя болтовню Антонина, когда тот пытался поведать ему о своем славном происхождении, и не заговаривая ни с кем. Когда выдавалось время, он педантично точил камешком свое необычное

оружие - тяжелый боевой топор, лезвие которого и без того было, судя по виду, острым как бритва.

С такими спутниками мы отправились в путь; я и сам толком не знал, что нас ждет в его конце, и наверняка ожидал только одного - опасность. Честно говоря, никому из новоприобретенных спутников я не доверил бы и грош, Орест же считал,

что нам очень повезло. По крайней мере, в пути мы могли не опасаться нападения разбойников - самые опасные в округе грелись рядом с нами у одного костра.

Часть вторая

Мы остановились на ночлег задолго до наступления темноты - окружавшие Стигийские болота леса были уже совсем рядом, и входить в них казалось разумнее уже завтра. Я вгляделся в черневшую передо мной чащу. Деревья росли неожиданно плотно, наверняка придется идти пешком.

Пока же Сами и Калеб, привязав лошадей, доставали из мешков все необходимое - к поездке мы подготовились основательно, заготовив вдоволь и провиант, и кое-какую утварь. Я оглянулся на них. Сами с усмешкой говорил Калебу:

- Скоро увидим, что такое интересное на болотах. Впервые мне платят за обычную конную прогулку, а?