Сами выглядел очень довольным своим остроумием, Калеб же благодушно улыбался - точно так же он улыбался бы и в ответ на любые другие слова.

Не сомневайтесь, нас ждет что угодно, но не обычная прогулка.

Антонин, к моему счастью, куда-то отошел. Наш неразговорчивый бородач уже уселся в сторонке, в обнимку со своим топором. Орест стоял неподалеку от Сами и Калеба, но не спешил им помогать; он как будто о чем-то крепко задумался.

Я бросил еще один взгляд на лес впереди. Уже завтра наше путешествие подойдёт к концу... нет, к своему настоящему началу. Калеб собирал хворост для костра, Сами все что-то искал в мешках. Орест по-прежнему стоял на месте. Я подошел к нему. Когда я приблизился, Орест прервал свои раздумья и, глянув на меня, улыбнулся:

- Не могу не думать о завтрашнем дне.

Я подошел к нему вплотную и, покосившись на занятых своими делами Калеба и Сами, тихо сказал:

- И что мы найдем завтра?

Орест покачал головой и ответил, не понижая голоса:

- Не знаю наверняка, могу, как и ты, только догадываться. Мечи нам пригодятся, это точно.

Калеб сгреб в кучу достаточно хвороста - мы остановились на краю небольшой рощи, сухих веток тут валялось немало - и Сами разводил огонь.

А вот и Антонин объявился - обнаженный выше пояса, с мокрыми волосами.

- Я нашел прекрасный ручей здесь рядом, можно даже выкупаться! - радостно объявил он, обращаясь главным образом ко мне, как обычно.

Только этого не хватало. Компания Антонина сама по себе не подарок, но татуировка на моей спине... Ее я никак не мог показывать никому из этих людей. Мало мне того, что мой настоящий меч лежит в мешке, в ножнах, завернутых в кусок материи, а я ношу клинок, купленный по такому случаю в Дите.

Калеб, привыкший во всём прислушиваться к Антонину, с готовностью подался в его сторону. Сами последовал этому примеру - сегодня стояла жара, а мы весь день провели в дороге. Свежая вода сейчас - самое хорошее дело

Антонин выжидательно смотрел на меня. Ну и как мне поступить?

Орест выступил на шаг вперед.

- Идемте. У него, - он сделал движение рукой в мою сторону. - Не то время месяца. Хельвет взорвался гортанным хохотом, Антонин не смог удержать ухмылку, даже до Калеба дошла шутка; мои губы сами собой растянулись в вымученную улыбку - далеко не впервые в жизни.

Ситуация разрядилась, все, кроме меня и нашего топорщика, которого никто даже не спрашивал, пошли за Антонином.

Перед тем как двинуться, Орест, не глядя на меня и не говоря ни слова, успокаивающе положил руку мне на плечо - на мгновение, не дольше. Я и без того знал, что он поступил так, как поступил, ради моего же блага.

В конце концов, что для меня значит мнение обо мне этих людей. Ничего не значит, правда?

Я сел возле огня. Почему-то было горько, и эта горечь не проходила; на благодатную почву, как всегда, роем ринулись старые воспоминания. Я придвигался все ближе и ближе к огню, чувствуя жар на своей коже, как будто хотел что-то сжечь в этом пламени. Погруженный в себя, я не заметил, что рядом со мной сидит еще один человек. 

- Я вижу, тебе есть, что скрывать.

Я оглянулся на него.

- Если так, то в этом я похож на тебя.

К моему удивлению, он согласно закивал головой, не отрывая глаз от огня.

- Твоему компаньону тоже есть что скрывать, и, как я чувствую, не такие грехи, что на душе у каждого из нас.

Я промолчал.

- Не знаю, что вы там ищете, но можешь быть уверен - я все повидал и ко всему готов.

Я кивнул. Если бы эти слова мне сказал кто угодно другой, то я, догадываясь, что нас ждет на болотах, только посмеялся бы (конечно, про себя) над этим "я всё повидал"; сейчас же я чувствовал - так оно и есть.

Когда все снова были в сборе, мы разогрели на костре еду и поужинали. Все было как обычно: Антонин говорил без умолку, Калеб внимательно слушал, у Ореста было что-то свое на уме, - но меня ни за едой, ни позже, когда я укладывался спать, не оставляла задумчивость. Уже завтра может случиться что-то важное; может быть, мы столкнёмся со смертельной опасностью. И как меня занесло сюда, да ещё в компании с такими людьми... Последним, что я услышал перед тем, как окончательно погрузиться в сон, был звук точильного камня, проходящего вверх-вниз по лезвию топора.

Часть третья

Мне казалось удивительным, что с болотом может соседствовать такой большой и густой лес: деревья росли очень плотно, так, что их ветви переплетались, пропуская совсем немного света.

Лошадей действительно пришлось оставить - на таких узких тропах от них только помеха. Сами предложил привязать их к деревьям на границе леса, мол, если мы вернемся сюда даже через несколько дней, они это время прокормятся за счет того,

что здесь растет, а если не вернемся - какая нам с того разница. Сошлись на том, что оставлять лошадей здесь нужды нет. Тогда заговорили, что лучше бы прирезать их прямо здесь, а то вдруг они привлекут внимание жителей окрестных

деревень. Тут Орест проявил неожиданное миролюбие и сказал, что внимание местных крестьян не должно нас беспокоить, и мы отпустили лошадей: пусть скачут, куда глаза глядят. Мне было жалко моей лошади. Хорошая она была, выносливая и 

быстрая.

После нескольких шагов по тропе вглубь леса казалось, что попал в другой мир. Сам воздух здесь был другой, тяжелый, без намека на ветерок. Треск сухой листвы под нашими сапогами был единственным звуком, раздававшимся здесь. Не встречалось

ни одного зверя, ни одной птахи; тишина воздействовала удручающе.

Орест шел впереди всех, спокойно, но без промедлений. Вот уж кого не беспокоили такие мелочи.

- И чего мы здесь забыли... - пробурчал себе под нос Сами.

В какой-то момент тропа начала довольно резко петлять, в некоторых местах пересекаясь с другими тропами; теперь стало не очевидно, что мы движемся к центру чащобы, но Орест по-прежнему шел, не задумываясь, как будто каким-то образом чувствовал правильное направление.

В одном месте мы натолкнулись на глубоко отпечатавшиеся следы оленя, уходящие с тропы в чащу -- первые встреченные нами признаки живого существа, кроме разве что мошкары -- рядом с которыми на земле где-то лежали, а где-то вонзились несколько стрел.

Увидев стрелы, Антонин выругался, а Сами положил руку на рукоять меча; Орест присел на корточки и вытащил из земли одну из стрел, чтобы внимательней рассмотреть.

Стрела была короткая, с изящным оперением.

- Что это значит? - спросил Сами, обращаясь к Оресту. Антонин оглянулся на меня.

- Вероятно, кто-то стрелял в оленя, - равнодушно ответил Орест. - Сейчас нам нет до этого никакого дела.

Орест распрямился и, как ни в чем ни бывало, пошёл дальше.

Мне бросилась в глаза странность в поведении нашего обычно безэмоционального топорщика -- он, не отрывая взгляда, смотрел на эти стрелы и шевелил губами, как бы беззвучно произнося какие-то слова. Выглядело так, как будто при этом виде он вспомнил что-то; я не стал у него спрашивать, что именно.

Вскоре нам снова встретились следы пребывания здесь людей -- тропа вышла к берегу неширокой, но быстрой реки; недалеко от воды валялся брошенный кем-то обрывок веревки.

- Это фалинь, - произнес Калеб. - Им привязывают лодки.

- Осел, откуда здесь взяться лодке? - нервно огрызнулся Антонин.

Наскоро соорудив себе посохи из молодых деревец, мы не без труда переправились через поток вброд.