Орест сделал глубокий глоток из своей кружки. Как всегда, он пил неразбавленное вино, я же сегодня предпочел ограничиться просто водой.

Умирая, лягушка спросила: "Зачем ты это сделал, ведь ты умрешь вместе со мной?", на что скорпион ответил: "Потому что я скорпион".

Чтобы Орест не заметил перемены в моем лице, я поспешил тоже поднять кружку и сделать глоток. Вода была холодная, не как я люблю.

- Что еще знает этот народ, чего не знаем мы? - с деланным весельем спросил я.

Орест слегка удивился, видимо, почувствовав неискренние нотки в моем вопросе, но ответил:

- Чтобы рассказать, понадобился бы не один день, а ведь и я всего лишь узнал парочку вещей понаслышке... Вот, например, они верят, что все живое живет не один раз. Каждый зверь, человек или даже дерево, прожив одну жизнь, возвращается в мир, но на этот раз в другом обличии.

Впервые слышу о подобном. Впрочем, мир воистину полон неожиданных вещей. Можно было бы усмехнуться над нелепыми представлениями непохожих на нас людей, но вместо этого я только спросил:

- Получается, у каждого будет еще один шанс?

- Да, - ответил Орест так же серьезно и кивнул. - Но если вдуматься, то это может быть как хорошая, так и дурная новость.

Мы подняли наши кружки одновременно, и на этот раз прохладная вода чувствовалась на моих губах, как что-то обжигающе-горькое.

Опустив свою кружку на стол, Орест неожиданно улыбнулся -- он не мог долго оставаться в задумчивом состоянии, как будто был создан для безостановочного движения. Такого движения, которое не задумывается о конечной точке своего пути, а просто продолжается, потому что для того и существует. Мне вспомнились слова, которые он сказал в день нашей первой встречи, перед костром, и я подумал, что Орест тогда открыл мне самую большую правду о себе. У него могут быть, и наверняка есть, какие угодно тайны, но что бы я о нем ни узнал, это уже не покажет мне об Оресте ничего нового. Я знаю его всего, во всей его трагической глубине. Потом я подумал, что Орест, наверное, тоже успел увидеть все то, что я есть, и к моему горлу подступил комок. Всю жизнь я думал о себе очень много, и куда меня это привело? К полной пустоте. Я не выше, я ниже, чем последний из людей, и если мне и было дано больше, чем им, то это только мне в вину. Но я не должен больше быть таким. Не уверен, что путь Ореста мне подходит, но если мне представится возможность сделать так, что моя жизнь окажется прожита не зря -- я не упущу ее.

Проклятая рефлексия, проклятая привычка все думать и думать о чем-то, что даже не имеет отношения к ситуации. А мне-то казалось, что я избавился от этого.

Забывшись, я позволил своим чувствам проступить на моем лице, и Орест заметил это. Чтобы сгладить ситуацию, я улыбнулся, и он улыбнулся мне в ответ.

Мне вспомнилось письмо Родерика. У него были чувства, и была неизвестная мне жизнь. Я убил его... положил конец его существованию, так вернее, если учитывать, что он был вампиром. Орест сделал бы то же самое. Сделал бы это тысячу раз, не задумываясь ни на миг.

Проклятье. Нет, я совершенно безнадежен. Хотя бы один час просто поговорить, поддержать беседу, быть приятным для окружающих -- это мне не дано. Мне -- только горькие мысли и безжизненный груз сомнений. Нельзя так долго сидеть молча; лучше заговорить о деле.

- Хилон... Теперь мы знаем, что у Тайных владык есть в Ордене свой человек, и это Хилон. Как мы будем теперь действовать?

Орест ненадолго призадумался. Я почему-то не показал ему найденную записку, и рассказал ему, что с Родериком контактировал Хилон, без подробностей.

- Знать одного их человека мало. Конечно, хорошо было бы, если он окажется единственным предателем, но едва ли это так. Мы должно узнать, сколько еще таких, как он. Кто еще из руководителей Ордена работает заодно с врагами рода человеческого. После этого мы должны вывести их на чистую воду, и это будет куда более значимым, чем просто покарать кого-то из них своими силами.

Я согласно закивал. Орест, конечно, был прав, но я ждал от него решения, руководства к действию -- как именно мы разберемся с Хилоном и продолжим наше расследование. Орест, однако, не продолжал, и мне почудилась на его лице тень сомнения. Не связано ли это с той опасностью, про которую он говорил перед тем, как мы покинули дом Родерика? Конечно, хотелось бы узнать о ней больше.

При мысли об этом я ощутил легкое раздражение, но потом понял, что сам ведь не могу ничего предложить и жду, пока Орест со всем разберется, и мне стало стыдно. Орест все-таки не всесилен, хотя иногда так и кажется.

Тем временем Орест дошел до чего-то и снова заговорил:

- Было бы полезно обыскать дом Хилона, но сейчас это, скорее всего, стало невозможно. Он наверняка уже знает про Родерика. Нам нужно застать его где-то там, где нам никто не помешает. Если ему есть, что рассказать, я заставлю его говорить. Но ты говоришь, что он высокопоставленный человек в Ордене, да и к тому же сейчас будет особенно осторожен. Это будет сложно. Я соберу о нем побольше сведений, и мы решим, что делать. Перед последним рывком нам ни к чему торопить события.

За окном начался дождь. Я так напряжен, потому что, как сказал Орест, последний рывок отделяет меня от того момента, когда уже нельзя будет повернуть назад. Надо быть к себе более снисходительным и верить в лучшее. Вместе с Орестом мне нечего бояться.

Дождь вовсю барабанил по крыше. Моя жизнь до встречи с Орестом была подобна стенам этого здания -- внутри ты защищен от некоторых неприятностей, но несвободен. То, что я делаю -- это попытка вырваться из этих стен, что бы ни ожидало меня снаружи.

Увлеченный внезапным порывом, я вскочил и побежал к выходу, а потом распахнул дверь и выбежал наружу. Дождь лупил, как сплошной поток воды с неба. За считанные мгновения я промок до нитки. Как же я глупо выгляжу; любой, кто меня видел, покрутит пальцем у виска.

Раскинув руки в сторону, как крылья, я рассмеялся. Мне вторил зычный хохот Ореста, выбежавшего на улицу следом за мной.

Часть вторая

Орест обещал вернуться к вечеру, раздобыв полезные сведения о Хилоне, так что я подумывал до его прихода не выходить из комнаты и заранее натащил туда еды. Вопреки ожиданиям, чувствовал я себя вполне неплохо, хотя вчера и пробыл под холодным дождем достаточно долго. Вообще-то уже не в первый раз я замечал, что могу простудиться от одного глотка холодной воды, а в другой раз без проблем переношу самый лютый холод, как будто привычные условия меня размягчают, в то время как непростые испытания заставляют задействовать новые, доселе неизвестные силы. Пожалуй, то же самое можно сказать и про меня в бою.

Была бы под рукой книга, я бы смог себя занять, но это удовольствие точно не из тех, что имеются на постоялых дворах. Сидеть совершенно без дела тогда, когда Орест вскоре должен был сообщить что-то важное, сделалось совершенно невыносимо, и я понял, что мне необходимо выйти.