— Я понял.

Вдоль стены стояло несколько видеоэкранов. Рольф неожиданно швырнул ключ в один из них. Но с экраном ничего не случилось: ключ остановился в воздухе, вспыхнул сначала красным светом, потом белым, а затем исчез.

— Видите, компьютер сумел захватить весь город, опутать его индукционными полями. Вы находитесь под его постоянным наблюдением внутри его границ. Он саморемонтирующийся, и в его цепи встроен растущий потенциал. Люди не учли одной вещи, и он узнал о ней от тех мозговых схем, которые он запас: у человека в мозгу встроен контур самосохранения — я думаю, это лучший способ описания. Это чертовски важный контур, но никто никогда не думал сдублировать его в машине. Но эта машина включила его в себя, пока «росла». Она запрограммировала себя игнорировать любую программу, заставляющую себя прекратить функционирование…

— Вроде того, как вы игнорировали бы чей-то приказ упасть мертвым, — вставил Вал.

— Когда люди пытались выдрать этот контур, машина стала сопротивляться.

— А, если к примеру, лицо, приказывающее вам упасть мертвым, наставит на вас энергонож, когда вы не подчинитесь? — спросил Вал.

— Сначала это была просто защита, сопротивление попыткам демонтажа, иногда с решительными результатами. Но от всех тех воюющих мозгов компьютер усвоил, что если угрожают один раз, то будут угрожать и снова. И он методически отражал эти угрозы. Теперь он отталкивает все, что считает угрожающим действием, а после трех-четырех угрожающих действий из одного источника будет стараться уничтожить этот источник.

— А как насчет вас? — спросил Джон. — Почему вы все еще здесь?

— Мы прибыли как раз перед тем, как ушли последние военные. Они были в таком отчаянии, что позволили нам управляться с компьютером.

— Но почему он не выкинул вас вместе с ними?

— Это очень неточное определение, — сказала Кли. — Но он страшно одинок. Мы были единственными, кто мог дать ему над чем думать, дать то, что близко его способности управлять. Он создан для работы на определенном уровне, и его контуры самосохранения хотят, чтобы он продолжал работать на этом уровне. Теперь ему есть что делать.

— Если он вас любит, не можете ли вы ему сказать, чтобы он прекратил бомбежку?

— Это не так просто. Вся его информация о Торомоне взята из ментальных схем солдат, которыми он маневрировал во время войны. Все эти солдаты были доведены специальной программой Торомона до нервоза, до психоза. Компьютеру не было нужды каталогизировать и сопоставлять всю эту информацию, и она действительно действовала на него, как подсознательная травма. Вот он и функционирует, как психический больной.

— Продолжим аналогию, — сказала Кли. — Проблемы, которые мы с Рольфом поставили перед компьютером, имеют самое близкое отношение к психотерапии. Сравнивая ментальные схемы, он наблюдает болезненную непоследовательность, и получает большое облегчение, занимаясь моими расчетами. Просто заняв его, мы сумеем понизить его разрушительные действия больше, чем сделали военные за все время своего пребывания здесь.

— Значит, ответ только в том, чтобы найти ему проблемы для разрушения? — спросил Джон.

— Опять-таки не так просто. Кли и я работали над формулировкой этих двух проблем не один год. То, что вы обдумывали за неделю или за месяц, машина пропустит максимум за несколько минут. Сегодня мы должны закончить, и я не знаю, что произойдет потом.

Ноник засмеялся.

— Я как раз собираюсь поболтать с ним.

— Это такая вещь, которая, похоже, займет его, — сказала Кли. — Послушав Вала, он займется полным звуковым и синтетическим анализом всего, что Вал скажет, и сравнит его со всеми знаниями, которые он собрал.

— Но я не останусь, — сказал Вал. — Это единственная проблема, не так ли, Кли? — он подошел к окну и открыл его. — Иногда я должен ходить хотя бы вокруг города, а то и уйти, вернуться в Город Тысячи Солнц или пойти дальше, посмотреть. Я не могу удержаться… — он внезапно шагнул из окна на дорогу и исчез.

— Он прошел через Ужас, — сказал Рольф.

— Кли, — сказала Алтер, — ты тоже потеряла того, кого любила, но ты же пережила это.

— Да, я пережила это, поэтому я знаю, как это ужасно. Прошло три года, прежде чем я снова была готова встать на путь человека. В этом смысле Вал поступил много лучше: он по-прежнему пишет стихи. Но он полностью в смятении, бессмысленном, хаотичном. — Она помолчала. — В мире случайностей.

— Ты однажды сказала маленькому неандертальцу, что если осознать все факторы, то элемент случайности исчезнет, — сказал Джон.

— Вы думаете, мы не пытались говорить Валу об этом? — спросил Рольф.

— Он посоветовал предсказать следующие простые числа, и засмеялся, — сказала Кли.

— А его стихи? — спросила Алтер. — Они стали лучше или хуже прежних?

— Не могу сказать, — помолчав, признался Рольф. — Наверное, я слишком близок ему, чтобы судить.

— Их стало куда труднее понимать, — сказала Кли. — Но в какой-то мере они стали проще. Они содержат гораздо больше объективных наблюдений, но значение сопоставления или воображения эмоционального тона так запутано, то ли…

— …то ли от безумия, — закончил Рольф.

Вечером Джон и Алтер гуляли по темнеющей спиральной дороге. Они поднялись на верхние и оказались над всеми домами Тилфара, кроме центрального дворца. Город под ними тянулся к равнинам, а равнины к горам, которые все еще горели слабым светом радиации по зазубренным краям. Они заметили неподалеку фигуру, наклонившуюся над оградой и тоже глядевшую в город.

— Вы искали меня? — спросил Ноник.

Джон покачал головой.

— «Враг» временами ищет меня, — сказал Ноник. — Я иду гулять, думаю, что убежал, и вдруг слышу голос ниоткуда, говорящий мне, что я ему нужен… — он резко засмеялся. — Это звучит дико, верно? Но я говорю о реальной вещи. — Он повернулся и сказал громко: — Как ты чувствуешь себя сегодня, старый потомок металлических насекомых и селеновых кристаллов?

Из ночи пришел звучный голос:

— Я чувствую себя прекрасно, Вал Ноник. Но сейчас ночь, а не день. Это имеет значение?

Ноник снова повернулся к ним.

— Всякий раз догонит. С ума сойти, а? Захватил весь этот город проклятый. Пользуется индукционными полями где-то в миле ниже, чтобы сотрясать металлическую ограду в вибрации речи, так что вся ограда становится громкоговорителем.

— И он зовет тебя? — спросила Алтер.

— Он? Тысячи, тысячи мертвых людей, зажатых в миллионе транзисторов, обструганных и отполированных, сведенных в один голос — зовут меня. Этому голосу трудно не ответить. Но иногда мне хочется уйти туда, где я могу молчать.

— А еще кто-нибудь зовет тебя? — спросил Джон.

Ноник непонимающе посмотрел на него, снова засмеялся, но на этот раз тихо и спокойно, и покачал головой:

— Нет. Я, видите ли, шагнул дальше Кли и Катама. Простые числа, последняя теорема Ферма, или проблема четырехцветной карты, или божественные законы — все это не имеет значения. Да, мы знаем все об исчезновении случайности, но в то же время оказывается, что мы по-прежнему имеем с ней дело. Так что, идея случайности есть философское орудие, такое, как Бог, Абсурд, Существование, Смерть. Это не вещи, они имеют названия, какие мы произвольно даем всему: точильные орудия для лезвия восприятия, которым мы поражаем реальность.

— А как насчет твоих стихов? — спросил Джон. — Кли и Рольф не могут сказать, лучше они стали или хуже.

— А я могу, — ответил Ноник. — Они лучше, чем я писал или мог бы написать раньше. И это самое ужасное, о чем я должен думать. Поэзия как и все, что делает человек, даже в этом городе, восстает против смерти. Но вы видели когда-нибудь медленно умирающее животное? В процессе умирания оно осознает, как то, что его гибель неотвратима, так и то, что оно еще живо, и его крик поднимается на октаву выше с невообразимой энергией. Это и есть мои теперешние стихи. Рольф и Кли не понимают их, потому что они мало слышали и музыки, звучащей в этом ряду… — он помолчал и улыбнулся. — А может быть, и потому, то я в самом деле безумен.