— Знаете, вы ведете корабль уже очень долго, капитан, — сказал Катин. — Тут довольно чисто. Почему бы вам не отдохнуть немного?
— Я чувствую, что мои пальцы погружены в эфир достаточно глубоко, чтобы выдержать еще одну вахту. Ты и Мышонок остаетесь на местах. Остальным марионеткам — обрезать свои веревочки.
Паруса опали, сложились, каждый превратился в тонкий карандашик света. Потом и свет пропал.
— О, капитан фон Рей, о чем-то…
— …о чем-то мы должны поговорить…
— …сперва. Нет ли у вас еще…
— …не скажете ли, где у вас…
— …я хочу сказать, если все нормально, капитан…
— …блаженство?
Ночь легко вошла в их глаза. Паруса несли их к булавочному проколу в бархатной портьере.
— Они, наверное, здорово развлекались с его помощью на рудниках Табмена, — произнес через некоторое время Мышонок. — Я думал об этом, Катин. Когда капитан и я рыскали по склону Золота в поисках наркотика, нам встретился один тип, который старался уговорить нас остаться там. И я подумал: штеккер есть штеккер, а гнездо есть гнездо, и если я нахожусь на одном конце, то для меня нет большой разницы, будет ли на другом конце парус звездолета, сеть ли для охоты на аквалата или ротор рудничного комбайна. Я думаю, можно пойти туда на время.
— Да будет тень Аштона Кларка парить над твоим правым плечом и охранять твое левое.
— Спасибо, — помолчав немного, Мышонок спросил, — Катин, а почему люди всегда вспоминают Аштона Кларка, когда кто-то собирается сменить работу? Нам говорили у Купера, что парня, который изобрел разъемы, звали Сокет или как-то наподобие…
— Соукат, — поправил Катин. — Он мог бы счесть твои слова за неудачную шутку (соукет — англ. — разъем, гнездо). Аштон Кларк был философом и психологом двадцать третьего века, чья работа помогла Владимиру Соукету разработать свои первые разъемы, присоединенные к нервам. Оба они пытались что-то сделать с понятием работы. Работа, как ее понимало человечество до Кларка и Соукета, очень отличалась от того, что мы имеем сейчас, Мышонок. Человек шел в офис и управлял компьютером, коррелировал грандиозную массу данных, поступающих из торговых отчетов о продаже, скажем, пуговиц. Или чего-нибудь столь же архаичного, в центральных районах страны. Работа этого человека была жизненно важна для производства пуговиц, по этой информации можно решить, какое количество пуговиц выпускать в следующем году. Но, хотя этот человек и делал важную работу для производства пуговиц, имел пай фирмы, получал от нее материальное и моральное поощрение, но он мог работать неделю за неделей и не видеть ни одной пуговицы. Он получал определенное количество денег за управление компьютером, на эти деньги его жена покупала пищу и одежду для него и всей семьи. Но при этом не было прямой связи между тем, где он работал и тем, как он ел и проводил свое свободное время. Оплачивали ему не пуговицами. Поскольку фермерство, охота и рыболовство стали вовлекать в себя все меньшую часть населения, разделение между работой и образом жизни человека — что он ел, что надевал, где спал — становилось все больше и больше для всего большего числа людей. Аштон Кларк показал, что это приводит к психическим срывам. Для присущих всем чувств свободы действия и самоутверждения, которыми человек обладал, начиная с неолитической революции, когда он впервые стал сеять зерно, одомашнивать животных и жить в одном выбранном им самим месте, появилась серьезная угроза. Эта угроза появилась во времепа промышленной революции и многие люди увидели ее раньше Аштона Кларка. Однако Аштон Кларк шагнул еще дальше. Если в технологическом обществе сложилась такая ситуация, что между человеческим трудом и модус вивенди не существует никаких иных прямых связей, кроме финансовых, в конце концов, работнику необходимо почувствовать, что он непосредственно изменяет вещи своей работой: придает вещам форму, производит вещи, которых раньше не было, перемещает вещи с одного места на другое. Он должен затрачивать энергию на свою работу и видеть происходящие изменения своими глазами. В противном случае он бы чувствовал, что жизнь его пуста.
Живи он, однако, в другом столетии, никто бы, возможно, и не слышал бы сейчас об Аштоне Кларке. Но технология достигла такого уровня, что можно было сделать кое-что из того, о чем говорил Аштон Кларк. Соукет изобрел штеккерные разъемы и усилители биотоков, и целую технологию, в соответствии с которой машины могут управляться непосредственно нервными импульсами, теми самыми импульсами, которые заставляют двигаться руку или ногу. И это было революцией концепции работы. Подавляющее большинство работы стало сводиться к труду, который вооруженный машиной человек выполнял «непосредственно». Раньше были фабрики, управляемые единственным скучающим человеком, который включал тумблер утром, спал половину дня, записывал пару цифр перед обедом и выключал все перед тем как уйти. Теперь же человек шел на фабрику, подключался и мог подтаскивать исходные материалы левой ногой, делать тысячи тысяч точных деталей одной рукой, производить сборку другой и отправлять готовые изделия правой ногой, осматривая все их своими собственными глазами. И он был удовлетворен своим трудом в гораздо большей степени. По своей природе большинство труда могло быть преображено в работу, совершаемую с помощью подключения и выполняться с большей эффективностью, чем раньше. А в тех редчайших случаях, когда производительность труда была чуть менее эффективна, Аштон Кларк показал, что это психологически выгодно обществу. Аштон Кларк, как о нем говорили, был философом, вернувшим человечество к труду. При такой системе большинство эндемических психических расстройств объяснялось последствиями чувства отчуждения старого общества. Происшедшая трансформация превратила войны из событий крайне редких в невозможные вообще и (после первоначального потрясения) стабилизирует экономические связи между мирами вот уже восемьсот лет. Аштон Кларк стал пророком рабочих. Вот почему до сих пор, когда человек собирается сменить работу, ты призываешь ему в помощь Аштона Кларка или его дух.
Мышонок глядел на звезды.
— Я вспоминаю, что цыгане его время от времени проклинают. — Он помолчал немного. — Я думаю, мы предпочитаем без разъемов.
— Существовали фракции сопротивления идеям Кларка, в особенности на Земле, которые были немного реакционными. Но они продержались не очень-то долго.
— Да, — сказал Мышонок. — Всего восемьсот лет. Не все цыгане предатели, вроде меня, — он улыбнулся уголками губ.
— В системе Аштона Кларка мне видится лишь один серьезный недостаток. И прошло уже достаточно много времени, чтобы он мог проявиться.
— Да? И что же это.
— Это то, о чем профессора годами твердят своим студентам. Ты хоть раз, да услышишь разговоры об этом в любом интеллектуальном обществе, куда мы приходим. Это то, что Республика Веги пыталась развить в двух тысяче восьмисотом году. Вследствие легкости работы и удовлетворенности своим трудом, вследствие возможности работать там, где пожелаешь, за последние двенадцать поколений происходили такие грандиозные перемещения людей с одного мира на другой, что общество в течение дюжины поколений распалось на куски. И появилось современное мишурное интерпланетное общество, не имеющее никаких традиций за собой!.. — Катин остановился. — Я немножко воспользовался блаженством капитана перед тем, как подключиться. И пока я сейчас разговаривал, я мысленно перебирал всех людей, которые мне об этом говорили — от Гарварда и до Геенны-3. И знаешь что? Они не правы.
— Не правы?
— Не правы. Они все ищут социальные традиции, созревающие в течение столетий и уже достигшие своего пика в том, что наиболее присуще и важно сегодняшнему дню. И ты знаешь, кто воплощает эту традицию более, чем кто-либо, кого я знаю?
— Капитан?
— Ты, Мышонок.
— Вот как?
— Ты собрал орнаментовки дюжины существовавших до нас обществ и сделал их началами своих. Ты — продукт тех сил, которые сталкивались во времена Кларка, и ты разрешаешь этот конфликт на своем сиринксе методами, присущими настоящему…
