Кроме того, князь N — богач. Следовательно, его имения располагались в губерниях, не пострадавших от войны 1812 года. Ведь за счет брака с состоятельной женщиной он не мог поправить дела — Ларины бедны. Возможно, кое-какие родовые вотчины под Москвой или Смоленском имелись, как у большинства представителей старинной знати, но были и обширные земли в других местах империи. Менее всего война затронула Малороссию, Поволжье, Северо-Запад. А там владения часто раздавались в качестве наград за службу с середины XVIII века. Екатерина II, например, взяла за правило наделять богатствами на присоединенных, бывших польских территориях, а собственно русские переводить в казну, увеличивая число государственных, а не частновладельческих крестьян.

Итак, хотя князь N по рождению и тяготел к московской аристократии, но его род, как у Воронцова, давно двигался по иным степеням знатности. «Упрямства дух» если и «подгадил» предкам героя, то усердная служба всё выправила. Воронцовы, например, были очень гордой фамилией, не раз переносили немилость государей. Опале подвергались и дед пушкинского «полумилорда» Роман Илларионович — «Роман Большой Карман», и его брат канцлер Михаил Илларионович, и отец, посол в Англии, Семен Романович, у которого Павел I конфисковал имения после отказа вернуться на родину в 1800 году. И дядя, тоже канцлер, Александр Романович, о котором Екатерина II заметила при отставке: «Я всегда знала, что Воронцов мне не слуга, пусть убирается к черту». И их беспокойная сестра княгиня Е. Р. Дашкова. И, наконец, сам Михаил Семенович. «Немилость идет, видно, свыше»^[332], — написал он другу дежурному генералу Главного штаба Арсению Закревскому после отказа Александра I в 1817 году сделать его полным генералом. Но, как говорил почтенный дядя Батюшкова, «только служи, служба все смоет». Воронцовых и больно били, и щедро жаловали. Надо полагать, как и предков князя N.

Упрямство или независимость характера, кстати, проявились в женитьбе князя на небогатой, неродовитой провинциальной дворянке. Ведь Татьяна никому, кроме будущего мужа, не понравилась: ни тетушкам, ни их дочкам, ни молодым чиновникам, ни завсегдатаям московских театральных лож.

Однако «толстый генерал» посмотрел, нацелился — глазомер, как у артиллериста — и сделал выбор, на который уже никто не смог повлиять.

Последнее свидетельствует либо о том, что у него почти нет старшей родни, либо о том, что он давно живет своей головой и не принимает советов. Знаменитая дуэль между поручиком Семеновского полка Константином Черновым и флигель-адъютантом Владимиром Новосильцевым произошла именно потому, что богач и аристократ — «потомок Орловых», уже сделав предложение сестре своего друга Екатерине Черновой, дочери «бедной помещицы», отказался от слова под давлением властной матери, которая находила нареченную не ровней для сына^[333].

Но люди, прошедшие войну 1812 года, а вернее череду войн, начавшуюся еще за порогом XIX века, мыслили очень самостоятельно, редко поддавались опеке в таком важном вопросе, как женитьба, и уклонялись от «сделанных» браков. Еще в 1815 году Воронцов писал своему кузену Д. П. Бутурлину, москвичу, прощупывавшему степень влияния родни на будущего главу клана: «Я разделяю ваш взгляд и чувствую, что подходящее устройство личной жизни и хозяйства было бы лучшим средством обеспечить себе счастливое будущее. Я был бы уже счастлив тем удовольствием, которое это доставило бы отцу и моим родственникам; но я не помышляю ни о браке по расчету, ни о браке, устроенном другими. Нужно, чтобы это случилось само по себе, и чтобы я полюбил и оценил человека, желающего добра мне. За одно или два пребывания в России в мирное время я смог бы найти то, что мне нужно, без спешки. Сердце мое совершенно свободно, и я желал бы только, чтобы это могло устроиться с первого раза, поскольку время не молодит: не будучи старым, я начинаю седеть… это может не понравиться барышням, и они не захотят, может быть, иметь со мной дело»^[334]. Бенкендорф тогда же признавался Воронцову, что «начал терять свою великолепную шевелюру»^[335].

Друг Александра Христофоровича, служивший с ним в одном партизанском отряде будущий декабрист Сергей Волконский, выбрав дочь фактически разоренного генерала Н. Н. Раевского, менее всего беспокоился о согласии своих столичных родных и более всего о семье Марии: «Давно влюбленный в нее, я, наконец, в 1824 году, решился просить ее руки… Не будучи уверенным, что получу согласие… я выставил причиною вымышленное расстройство моего здоровья и поехал на Кавказские воды с намерением, буде получу отказ, искать поступления на службу в Кавказскую армию и в боевой жизни развлечь горе от неудачи в жизни частной»^[336].

Люди, знавшие свет, прекрасно понимали, как он растлевает душу. У Толстого сказано о чувстве князя Андрея к Наташе Ростовой: «Как человек, выросший в свете, он любил все, на чем не было отпечатка света». Молодые генералы двенадцатого года часто искали для себя не тронутых светом провинциалок. Едва встретившись с графиней Натальей Кочубей, дочерью министра и богатой невестой, Воронцов отверг ее^[337].

Позднее Наталья Викторовна, одна из юношеских муз Пушкина, вышла замуж за графа А. Г. Строганова, генерал-майора императорской свиты. Этот брак был, как тогда говорили, «сделанным» и не мешал супругам искать иных радостей. В феврале 1830 года Долли Фикельмон записала случай на маскараде: «Меня особенно потешил и забавлял весь вечер тот уникальный способ, которым я сумела заинтриговать Александра Строганова. Ожидая какую-то даму, он принял меня за эту особу. С того момента от души предался удовольствию флиртовать под маской, полагая, что нашел именно ту, которую искал». Что до Натальи Викторовны, то, «не будучи положительно красивой, она, видимо, нравится больше многих других красавиц. Капризное выражение лица, которое ей очень идет, и особенно красивые глаза — вот в чем ее главная прелесть». Строганова стала одной из предводительниц дамского эскорта, который повсюду охотился за молодым Николаем I. «Император выглядел как никогда красивым, — сообщала посланница. — Вид завоевателя ему очень подходит, это впечатление усиливает свита прелестных женщин, следующих за ним из залы в залу и ловящих каждый его взгляд. Три главные фигуры в этой группе обожательниц — Наталья Строганова, мадам Завадовская и княжна Урусова»^[338].

Таков результат воспитания в свете. Именно его не хотели для своих супруг те, кто, как князь N, выбирал сам. Нельзя отказать «важному генералу» в знании людей — он смог заметить необычное лицо, искренне выражавшее чувства хозяйки. В тот момент — крайнюю грусть и равнодушие ко всему, что творилось кругом: