"Хоронили тещу, порвали два баяна" ...

Проводили Пашку Разноцветова, вздохнули с облегчением всем селом. Закончилась, наконец, у всего мужского населения села "Чухонка" двухнедельная пьянка, переходящая в мордобой, и мордобой, переходящий в пьянку, которая в свою очередь оканчивалась братанием и выяснением кто же кого на данный момент больше уважает. Председатель сельсовета, несмотря условную трезвость, руководил данной операцией и вздыхал с облегчением, глядя, как за поворотом исчезает хвост скорого, в вагон-ресторан которого им удалось впихнуть Пашку.

- Чё, Палыч, - решил уточнить тракторист Вася, закадычный Пашкин друг, - Сам к Петровне сходишь? А я погнал на поле?

- Схожу, - махнул рукой председатель и присел на завалинку у бревенчатой избушки, что служила местным ж/д вокзалом, - А ты давай поторапливайся, дожди зарядят, так на поле и не выедешь...

Высокий, худой, седой, с глубокими морщинами и грустными, выцветшими глазами Серпунь выполз из-за избушки. Он жил в селе, а служил на дороге. Той службы то и было, что на дрезине до следующей станции догребать раз в месяц, чтоб проверить - не свинтил ли кто на путях болты или провода не обрезал, да флажком помахивать пролетавшим мимо составам, обозначая, что все путем.

- Чего, отправили бузотёра? - тяжко вздохнул Серпунь.

Васька завел трактор. Помахал председателю и, обдав солярочным выхлопом, укатил в поле.

- А сам не видишь?

- Палыч, ты чего, еврей?

- Нет, а что? - обиделся председатель, ловко скручивая из "Аргументов и Фактов" большую козью ножку.

За насыпью шумел лес. Игривый ветерок кружил вокруг верхушек корабельных сосен, щекоча их пушистые лапы.

- Вечно ты вопросом на вопрос отвечаешь.

- А ну тебя, - Палыч затянулся, выдохнул и смачно сплюнул.

Серпунь был то ли трезвенник, то ли язвенник, во всеобщей пьянке участия не принимал, прятался тут в избушке. Ему жена втихаря пожрать носила. Жрать носила, а курево нет. Привычка вторая натура пришлось выползти на свет. Его старый китель был тщательно вычищен, и застегнут на все оставшиеся пуговицы.

- Дай курнуть, - попросил Палыча, - Уши пухнут.

Председатель залез в засаленный карман телогрейки и вытащил не менее засаленный кисет с махоркой.

- На!

Магазинных сигарет в селе не признавали, все курили самосад, а самый смак ещё и в газете. Пока Серпунь крутил, Палыч несколько раз жадно затянулся, сплевывая прилипшие комочки раскисшей бумажки на пожухлую траву.

Солнце выползало, подсвечивая золотом густые облака, то стыдливо пряталось.

- Эх, - вздохнул он, - хорошо погуляли! Душевно! А завтра будет ветер...

- Ага! - Серпунь жадно затянулся и закашлялся, едкий дым драл горло, - Разбили сельпо, перебили почти во всех домах окна, загнали волкодава, что охранял конюшню на сосну, так что собака сутки выла, а теперь из-под скамьи не выползает, перепугали лошадей, утопили второй трактор! - он загибал худые жилистые пальцы, вымазанные смазкой.

- Мы ж его достали! - обиделся председатель.

- А кому теперь перебирать движок? Тебе что ли?

Палыч махнул рукой, а Серпунь продолжал загибать пальцы:

- Разогнали всех баб. Петровна хоть и мать Пашкина всё равно в погребе у соседки прячется!

- Хек! - довольно хмыкнул председатель, мол, так им дурам и надо.

- И я не говорю про то, что коров по лесу разогнали!

- Хек, - крякнул довольно председатель, потирая грязной рукой двухнедельную похмельную небритость на подбородке, - вот и я говорю, душевно погуляли. Не боись, коров пособираем. Ничего им не сделается. Пойду я, что ли Петровне скажу - пусть на свет божий выбирается.

Он сплюнул ещё раз, бросил окурок и тщательно впечатал кованым носком в рыхлую землю.

- Ветер, я говорю, будет сильный.

- И что?

- Как бы дождь не нагнал.

- Дождь - это плохо. Пахать надо срочно, а то по грязи не пройдешь.

- Вот и я ж про то. Пойду, а тебе спасибо.

- За что? - на унылом лице, наконец, появилось другое выражение.

- Как за что? За то, что состав тормознул. А то Пашка на телеге ни в какую не хотел в город ехать. А как услышал, что лично для него поезд тормознут, сразу согласился.

- Хорошо, - согласился Серпунь, - магарыч с тебя.

- Ты ж не пьешь! - удивился председатель.

- За то мед ем, да и Сашке он не помешает.

- Какому Сашке?

- Какому, какому? - пробурчал смотритель, примащиваясь на гнилую лавочку рядом с Петровичем, - Машинисту! Думаешь, чего он состав тормознул, знает - в долгу не останусь.

...

Полк подняли в полночь. Выстроили на плацу. Подполковник метался по части, организовывая всё по высшему уровню. Фонари горели два из пяти. В тусклом свете кто-то зевал, кто-то шутил.

- Цыц! - то и дело рявкал замполит и вытирал потное красное лицо большим платком в синюю с белым клетку.

Ребята вытягивались в струнку, но стоило ему отвлечься на секунду, кто-то успевал кого-то пнуть, кто-то ляпнуть что-то по делу - не по делу. То тут, то там раздавались смешки, кто-то матерился.

- А покурить можно?

- Цыц, я сказал! - трубный голос минут на пять затыкал всех.

Было понятно - ждут комиссию. Но какую? И почему ночью?

Подогнали транспорт. Капитан выстраивал технику, так чтобы в свете фар хорошо было видно весь строй.

Подполковник появился только через час. Не один, с той самой комиссией.

- Равняйсь! Смирно!

Бойцы подтянулись и посерьёзнели. Впереди шёл генерал с каким-то странным субъектом. Среди голубых беретов и зелени парадных мундиров его странный чёрный наряд резал глаз. Позади плелись: комполка, ещё несколько офицеров и один в штатском.

- Вот видите, здесь самые лучшие бойцы! - коренастый генерал подпрыгивал и размахивал руками от возбуждения, - Можете выбрать любого, гарантирую - они самые лучшие!

Субъект, которого он выгуливал перед строем, откинул назад длинную белую косу, недовольно сморщился:

- Да, да, - даже эти два слова он произносил со странным акцентом, его красные глаза не отрывались от стройного ряда, - это все что у вас есть?

Генерал замер и захлопал крупными глазами навыкате, оглянулся на того, позади, в штатском. Тот покачал головой мол, выполняйте любой каприз.

Тут на плац чертыхаясь, спотыкаясь и поправляя ремень на ходу влетел высоченный солдат. У генерала просто глаза на лоб полезли. Он только набрал в грудь воздуха, чтобы громогласно выяснить, что за бардак здесь происходит, как Пашка вытянулся перед ним во весь свой богатырский рост и рявкнул:

- Виноват, товарищ генерал! Только, что прибыл из отпуска! Разрешите стать в строй!

Генерал шумно выдохнул. А красноглазый зацепился взглядом за Пашку. Прошелся сверху вниз, потом обратно, прищурился, высматривая что-то в лице. Что его заинтересовало? Соломенный чуб, или огненная щетина на красной обветренной коже, или глаза, они были у Пашки особенные - оба. Один лучше другого, темно-карий и бледно-голубой.

А Пашка во все глаза смотрел на иностранца. Мертвенно бледная кожа, алая радужка глаз, длинная коса. Баба что ли? Непохоже... Ухмыляется ещё! Зубы какие-то странные, острые. Костюмчик чёрный тоже резал глаз.

- Разрешаю, - процедил генерал.

Пашка развернулся и только сделал шаг к строю, как в его спину ткнулся палец с острейшим когтем:

- Беру этого! - прошипел, вытирая руки о ткань на штанах, красноглазый, - Подготовьте.

Прозвучало это почти как "заверните". Если бы не генерал, быть этому иностранцу размазанным по земле, ибо Пашка не отличался долготерпением, всегда сначала бил, а потом разбирался, тем более на похмелье.

Обернулся бледный от возмущения. Но за спиной генерала подполковник делал страшные глаза и сердито шевелил усами с проседью, прибью мол идиота! Только попробуй что-то выкинуть!