Иван Федосеевич поглядел на часы и сказал, что пора возвращаться. Мы с Майкой стали вокруг него прыгать и канючить:

— Иван Федосеевич! Миленький! Еще немножечко пройдем вдоль речки? Очень хочется посмотреть на лису!

Но Иван Федосеевич повернул к дому. Пришлось идти за ним.

Через бревно я перешел, опять держась за перило. Я меньше боялся и попробовал идти, как по земле: то одну ногу вперед, то другую. Получилось!

Иван Федосеевич меня похвалил и говорит:

— А вы заметили, что паши прогулки удлиняются? Еще разочка два попутешествуем по окрестностям, и я поведу вас в большой поход — покажу ботаническую загадку Камчатки.

— Может, здесь еще и кроссворды есть? — съехидничал я.

Иван Федосеевич посмотрел на меня, вздохнул и сказал:

— Кроссвордов нет, а загадок хоть отбавляй. Для того мы и работаем в заповеднике, чтобы их разгадать.

Я очень хотел узнать, что это за ботаническая загадка. Но не станешь же спрашивать, если съехидничал. Пришлось терпеть.

Так я и дошел до дому, стараясь, чтобы терпение не лопнуло.

На Камчатке змеи, лягушки и воробьи не живут.

Почему — никто не знает, даже ученые.

Ночью пошел сильный дождь.

Океан ревел, как сто самолетов.

А ветер так громыхал крышей и завывал вокруг дома, будто хотел его вместе с нами унести в тридевятое царство, в тридесятое государство.

Утром ночь будто не кончилась, так было темно от туч.

Папа посмотрел в окно и сказал:

— Настоящий шторм! — Затопил печку и сел работать.

Я слонялся от окна к столу и не знал, чем заняться.

Скучища!

Интересно, что Майка делает?

Сел я читать книжку.

Вдруг стол наклонился, и книжка сама собой с него съехала.

Я подумал, домовой шутит: даже табуретка подо мной запрыгала.

Папа вскочил.

Дверь в сени открылась.

На полке раззвякались стаканы — и все на пол вдребезги!

— С ума сойти! — закричал папа. — Землетрясение! Становись в проем двери, живо, живо!

— Зачем? — удивился я.

Папа совсем занервничал и потащил меня за руку.

Мы встали в проем открытой двери.

Папа прижал меня к себе и загораживает руками, будто кто-то хочет меня у пего отнять.

Тряхнуло снова. Огонь в печке как ухнет!

Я испугался, а папа прижал меня к себе крепче.

Я ждал, когда еще затрясет. Но больше толчков не было.

Дождь пошел тише, и небо посветлело.

А мы все стоим.

Вдруг дверь на улицу распахнулась и вошел Иван Федосеевич, в плаще с капюшоном, весь мокрый.

— Напугались? — спрашивает. — Я не успел вас предупредить... Да выходите из проема, кончилось землетрясение! Теперь — до другого раза.

Мы с напой стали рассказывать, как все было, друг друга перебиваем. Папа боялся, что рухнет крыша, а я — что от печки будет пожар.

Иван Федосеевич повесил плащ у печки, греет руки и говорит:

— А знаешь, почему здесь печки железные? Чтобы от землетрясений не развалились! Кирпичная от частых землетрясений давно бы распалась по кирпичику и наделала пожар.

Он посоветовал нам в следующий раз, когда затрясет, выйти на улицу.

— В проеме, — говорит, — не так безопасно. Стены и потолок могут порушиться и задеть вас.

Я испугался, а он смеется:

— У нас трясет несильно, не то что в горных местностях. Знаешь дядю Лешу, который от вас за три дома живет? Он сейсмолог — изучает землетрясения по приборам. Они у него в соседнем доме, там сейсмологическая станция. Дядя Леша тебе все про землетрясения расскажет!

А я-то думал, зачем они с женой живут в двух домах?

Оказывается, дядя Леша проверяет каждые четыре часа, что показывают приборы, даже ночью.

И жена ему помогает.

Он первый узнает, что глубоко в земле начинается землетрясение и какой силы. И сразу сообщает в центр по рации.

Иван Федосеевич сказал, что штормить будет дня три, он по опыту знает. А дождь кончится раньше.

— Я, — говорит, — принесу тебе книжку про землетрясения. Узнаешь, отчего они бывают.

Он помог нам собрать осколки стаканов и пообещал подарить кружки, которые не бьются. Надел плащ, попрощался и пошел навестить Майку и ее родителей.

— Успокою их, — говорит, — а то они тоже, наверное, переполошились.

В зоне, где часто бывают землетрясения, дома строят так, чтобы подземные толчки их не разрушали. Такие постройки называют сейсмоустойчивыми.

Шторм затих. Дождь стал туманом. Наш дом стоял как внутри облака: выйдешь за дверь — и сразу станешь весь мокрый. Ничего не видно, кроме себя самого.

Папа уходил по делам, а я сидел дома и читал про землетрясения.

И узнал, что землетрясения обычно начинаются там, где высокие горы. Глубоко в земле горные породы перемещаются и толкают снизу верхние слои Земли. Они трясутся и даже трескаются.

Около вулканов землетрясения особенно часты. Внутри вулканов кипит и бурлит расплавленная лава. Вместе с раскаленными газами она давит снизу на верхние слои земли, и они дрожат. Похоже на кипящий чайник: пар давит на крышку, и она подпрыгивает.

В океане тоже бывают землетрясения, там, где есть глубокие трещины. Дно колеблется и вызывает волну с пятиэтажный дом. Волна мчится со скоростью самолета, и если добежит до берега, то его затопит. Все разрушит, что настроили люди!

Мне было интересно читать и не скучно одному дома. Перед сном я мечтал, как расскажу Майке, отчего бывают землетрясения.

Наконец солнце и ветер разогнали туман. И сразу пришла Майка.

Поздоровалась и спрашивает:

— Прозевал радугу? Я так и знала!

— Я читал, — говорю. — Сыро, папа на улицу не пускал.

Майка расстегнула курточку:

— Жарко у вас. Сидишь, как муравей-дохлик, сложив лапки.

— А что, — говорю, — делать? Может, к тебе на чердак слазаем, слетаем на Луну?

Майка сморщила нос и посмотрела в окно.

— Неинтересно.

Потом оглядела оконную раму, стены, стол. Что-то придумывает, я вижу. И говорит:

— Неуютно у вас. Не чувствуется женской руки.

Мне стало обидно.

— Ты же знаешь, мама в Москве. Научную работу пишет. А бабушка создает ей условия... Зато у нас все мужское!

Майка быстро застегнула курточку — и за дверь.

— Я сейчас! — кричит уже с улицы.

Она ушла, а я вдруг заскучал. Так захотелось увидеть маму! И бабушки нет. Она бы сейчас сказала: «Щеночек ты мой...»

Еще немножко, и я бы заревел. Помешал стук в окно: цок-цок, цок-цок.

— Кто там? — спрашиваю.

А Майкин голос отвечает, уже из-за двери:

— Ваша мама пришла, молочка принесла!

Я обрадовался и скорей открыл дверь.

— Ты, — говорю, — серый волк, зубами щелк? Не ешь меня!

А Майка запрыгала и показывает сумку, чем-то набитую.

— Я не волк, я коза-дереза, буду радовать глаза!