— А чего мне собираться? Рот закрыла и пошла. Дома все равно никого нет и до ужина не будет.
Иван Федосеевич то ли чихнул, то ли фыркнул тихонько.
— Ну и ладушки, — говорит. — Тогда, братцы-кролики, берем ноги в руки — и айда! До обеда вернемся.
Андрюшин альбом. 11
ЗЕВС — самый главный бог у древних греков. Он верховный владыка мира, бог грома и молнии.
ГЕРАКЛ — сын Зевса. Совершил двенадцать величайших подвигов и очистил Вселенную от страшных чудовищ.
АПОЛЛОН — Сначала был богом, охраняющим стада. Потом стал богом света, покровителем искусств, поэзии и музыки.
АРТЕМИДА — богиня-охотница, сестра Аполлона. Сначала считалась покровительницей домашних и диких животных. Потом стала покровительницей женщин-матерей.
АФРОДИТА — Сначала была богиней неба, посылающей дождь. Потом стала богиней любви.
ГЕФЕСТ — бог огня (у древних римлян его называли Вулканом).
ДЕМЕТРА — богиня плодородия и земледелия.
ПАН — бог лесов и рощ, покровитель стад и пастухов, мастер игры на тростниковой свирели.
ПОСЕЙДОН — главный бог моря. Трезубец в его руках — знак власти: этим трезубцем Посейдон вызывает бурю или успокаивает разгулявшиеся волны.
Первый поход
Вышли мы за лиман на тропу. Майка бежит впереди да еще подпрыгивает. А я иду за Иваном Федосеевичем. Он — один шаг, я — два. Потому что он большой, а я маленький, как раз ему до пояса. Если я, как Майка, буду прыгать, сразу устану. Я же еще мало тренированный.
Лучше, думаю, буду смотреть по сторонам. Вдруг что-нибудь особенное увижу?
Сначала ничего особенного не попадалось. По бокам тропы — обыкновенный шеломайник. Листья у него выросли уже больше, чем у клена. За шеломайником — кусты. Где-то в кустах поет птичка. Заливается как соловей.
Майка и Иван Федосеевич идут дальше, а я остановился — птичку посмотреть. Слушаю, откуда пение, и высматриваю. И увидел! Сидит на кустике, маленькая, серая. На шее, под клювом, — красные перышки. А вокруг красного — черный ободок.
Птичка раскрывает клюв, чтобы петь, и красных перышек делается много: они распушаются, как шарик. Замолчит — и перышки опадают, приглаживаются.
Иван Федосеевич обернулся и увидел, куда я смотрю. Подошел и тоже посмотрел на птичку.
— Это, — говорит он тихо, — соловей-красношейка. Подругу приглашает — строить гнездо. Нашел подходящее место. Теперь по его песне все другие красношейки будут знать, что это место занято.
— Ау! — крикнула Майка.
Соловей-красношейка испугался крика и улетел. А мы пошли догонять Майку.
Красношейка подождал, пока мы отойдем подальше, и снова за пашей спиной стал песню выщелкивать. Мы его долго слышали. А потом все затихло. Может, подруга прилетела?
Мне надоело вертеть головой но сторонам, и я стал смотреть в спину Ивану Федосеевичу. У него на спине рюкзак. А через плечо на ремне висит сетка. Из проволоки и в деревянной рамочке. Похожая сетка у бабушки есть, только круглая. Ситом называется. Бабушка через него просеивает муку, когда печет оладушки.
Я тихонько потрогал сетку, а Иван Федосеевич подумал, что я устал.
— Потерпи, — говорит, — дойдем до упавшего дерева и устроим привал.
Я сказал, что не устал, а просто скучно идти.
Иван Федосеевич затылок почесал и говорит;
— А ты песню пой. Мы подпоем.
Я вспоминал-вспоминал песню, такую, чтобы под нее удобно было идти. Не вспомнил. И запел, что в голову полезло:
Через сито мы просеем!
Эх! С Иваном Федосеем!
Напечем оладушки!
Ой, гербар, гербарушки!
Майка остановилась и говорит:
— А вот и неправильно! Надо «с Иваном Федосеевичем».
Я сказал, тогда будет нескладно: «Через сито мы просеевичем», что ли?
Она подумала и говорит:
— Все равно дальше чепуха. Нет таких слов «гербар», «гербарушки». — И стала меня дразнить: — Нескладушки, неладушки, все Андрюшке по макушке!
А я тогда запел еще громче:
Ой, складушки! Ой, ладушки!
Гербарушки! Оладушки!
Иван Федосеевич сначала не вмешивался, а потом говорит:
— Нельзя так на природе кричать, всех зверей и птиц распугали. По-моему, Андрюша просто не знает, что такое гербарий. Объясни ему, и дело с концом.
Майка плечом сделала: мол, еще всякому объяснять! А меня заело, и я еще громче закричал:
— Да она сама не знает! А задается!
Иван Федосеевич крякнул, совсем как утка, — сердится, я сразу понял — и говорит:
— Не ссорьтесь, братцы-кролики, это нехорошо. Понимаешь, Андрюша, гербарий — это собрание засушенных растений. Их собирают, чтобы потом изучать. Понятно?
Я сказал, что понятно. А сам все равно чувствую, что Майка тоже про гербарий не знает. Вот хитрюга! Не знает, а хочет быть главнее меня.
Мы дошли до упавшего дерева и устроили привал: сели на дерево, а рюкзак и сетку привалили рядом. И попили воды из фляжки — Иван Федосеевич запасся.
Потом он показал, что сетка раскрывается па две половинки.
— На одну половинку, — говорит, — положим несколько листов газеты, а на них растения. Сверху прикроем другими газетами и другой половиной сетки зажмем. Затянем обе половинки веревкой — пусть растения сохнут.
Майка спросила, какие растения будем собирать. Оказывается только те, что цветут. И каждое растение строго по одному.
Я скорей сорвал цветок, который рос у моих ног. Хотел, чтобы первый цветок был мой.
Иван Федосеевич опять крякнул и говорит:
— Так не пойдет! Без моего разрешения ничего не рвать. Если каждый по цветку зря сорвет, на Земле никаких цветов не останется.
— А почему вам можно? — спросил я.
— Потому,— говорит он, — что мне надо строго для науки.
— А у нас под Москвой, — говорю, — все можно рвать.
— И очень плохо, — сказал Иван Федосеевич. — Некоторых цветов совсем не стало. Нарвут букеты, цветы по дороге домой завянут — их и выбросят. Безобразие! Надеюсь, ты так никогда не будешь делать.
Я пообещал. А он достал из рюкзака лопаточку, аккуратно выкопал из земли цветок и стряхнул остатки земли.
— Смотрите, в земле сидел...
— Корень! — выпалила Майка.
— Верно! А вверх от корня что тянется?
— Стебель!
Опять Майка! Вот быстрая какая! Я про стебель тоже знал, только сказать не успел. И я скорей закричал, чтобы успеть вперед Майки:
— А дальше листики и цветок!
У Ивана Федосеевича вокруг глаз сбежались веселые морщинки.
— Молодцы! — говорит. — Грамотные помощники. А что за цветок, знаете?
Мы с Майкой заорали хором:
— Фиалка!
И мы все втроем стали смеяться. Сами не знаем почему. Я даже с бревна свалился, на котором сидел, так мне было весело.
Майка первая замолчала. И глаза сделала хитрые-прехитрые.
Иван Федосеевич посмотрел на нее и тоже перестал смеяться.
— Ты, — говорит, — о чем-то спросить хочешь? Не стесняйся, спрашивай.
— Меня интересует, — говорит Майка, будто по телевизору выступает, — вы про все цветы знаете, как они называются?
Иван Федосеевич почесал в затылке и говорит:
— Нет, не про все, конечно. Да про все и не надо знать. У меня есть такая книга — «Определитель растений». Увижу незнакомый цветок и ищу в книге его название.
