Он не знал, нормально ли это, должно ли так быть?

И от незнания мучился еще больше. А иногда чувствовал, что начинает сходить с ума. В голову лезли нехорошие мысли, о том, что болезнь Юли каким-то образом связана с его матерью.

Паранойя, кажется, так называются подобные симптомы.

Но, с другой стороны, была ведь убитая собака, черные свечи, кто знает какую еще черную магию придумала мама со своей шизанутой подружкой?

Ко всему этому можно относиться с улыбкой, как к детским шалостям, беда лишь в том, что полной уверенности в безобидности не было. И даже его с детства пропитанный атеизмом мозг иногда не то, что кричал, вопил об опасности. Нелепой, абстрактной, ничем не обоснованной, но все равно — опасности.

Он вспомнил, как выглядела Юля, когда он впервые оставил ее дома с матерью. Достаточно было одного дня, чтобы из веселой, цветущей жизнерадостной женщины, она превратилась в измученную нервами истеричку.

Могло ли так случиться без постороннего вмешательства?

Юля все время говорила о неприятном запахе, просила открыть форточки, из-за чего из спальни мгновенно улетучивалось тепло, становилось холодно и неуютно. Ночью, просыпаясь, она жаловалась на головную боль.

Больше всего Игоря угнетала собственная неспособность помочь жене. Не выгонять же мать на мороз. Тем более что доказать ее вину, если она действительно виновата, Игорь не мог.

Однажды, улучив момент, когда мать была в туалете, он вошел ее в комнату, поверхностно осмотрел ее вещи, но ничего подозрительного не нашел. Да и как можно было что-то найти, если толком не знаешь, что нужно искать.

Как ни прискорбно, оставался лишь один выход. Скорее отправить Юлю обратно в больницу.

Только, выход ли?

Подобное означало бы полную капитуляцию с его стороны, признание собственной неспособности справиться с проблемой. Тем более что Юля наотрез отказывалась уезжать из дома.

Имеет ли он право на борьбу, зная, чем все грозит и, осознавая, что может потерять?

Ответов, увы, не было. Одни лишь вопросы, роем жужжащие в голове, не дающие покоя ни днем, ни ночью, медленно, но уверенно своей настойчивостью сводящие его с ума.

В пятницу утром Юля выглядела особенно обеспокоенной. Она старалась не подавать вида, но Игорь видел, как дрожат ее руки, круги под глазами выделялись темными пятнами на бледном, без кровинки, лице.

Она поднялась рано, он еще спал, пока зазвонил будильник, приготовила кофе и бутерброды.

— Почему не спишь, Солнышко? — спросил, увидев, что она, свернувшись, словно котенок в кресле, словно медитируя, смотрит на огонь в печурке.

— Бессонница.

— С чего бы?

Игорь дал себе слово, в понедельник, невзирая ни на что, отвезет жену в больницу. Пусть даже ее придется связать.

— Не волнуйся, все нормально. Просто мне надо было выйти, по женским делам. Потом вижу, что тебе уже скоро вставать, дай, думаю, поухаживаю за муженьком…

Ее голос так отличался от того прежнего, звонкого, радостного. Он звучал тихо, приглушенно, в нем как бы скопились усталость, тоска, еще что-то. И, хотя смысл сказанного был обычным, и даже приятным, все равно, на душе от услышанного скребли кошки.

— Да все хорошо, в самом деле! Сейчас ты уйдешь, и я снова лягу.

Игорь, молча, поел, стараясь ничем не выдавать собственные мысли и старательно притворяясь, будто верит, что все и в самом деле, хорошо. Он знал, любая его фраза сейчас может быть истолкована превратно, и не хотел напрасно огорчать жену.

Весь день он провел словно на иголках, все валилось с рук, и лишь только рабочий день закончился, едва ли не бегом бросился к остановке. Нервничал, что долго нет маршрутки, а потом, когда она подошла, позабыв о вежливости, расталкивал всех, дабы забраться в тесный микроавтобус.

Вышел на остановке возле сельского магазина, немного успокоился.

К чему паника?

Случись что-нибудь непредвиденное, Юля обязательно бы ему позвонила. Но, все равно, всю дорогу к дому сердце колотилось, так сильно, будто намеривалось вырваться из груди.

С трудом вставил ключ в замочную скважину, все никак не мог попасть в щелку, не столько от холода, сколько от волнения. Распахнул калитку. Тузик, поджидая его, радостно бросился навстречу. Но Игорь нетерпеливо оттолкнул собаку.

Ни в одном из окон не горел свет.

Может, Юля спит?

Он бросился к двери.

— Игорь, это ты? Как хорошо, что ты пришел.

Юля стояла возле двери в веранду. Тепло одетая, но было видно, что она очень замерзла.

— Солнышко, почему ты здесь?

— Я тебя ждала. Очень ждала, — она всхлипнула.

— Почему не дома. Тебе ведь холодно, ты простудишься.

— Игорь, мне страшно…

— Почему?

— Твоя мама…

— Она тебя обидела?

— Нет. Она весь день не выходит из комнаты. Может с ней что-то случилось? Я боюсь.

Игорь посмотрел на окна комнаты матери. Они были темными, как и окна во всем доме.

В доме было холодно и от этого — неуютно. Юля, по-видимому, давно мерзла на морозе, и печка успела остыть. Дверь в комнату матери плотно закрыто, а за ней тишина. Полная тишина, страшная.

— Мама! — громко позвать не получилось. Голос сорвался и перешел на хрип. — Ты не заходила в комнату? — спросил у Юли, почему-то — шепотом.

— Нет.

— Мама, — позвал еще раз и постучал костяшками пальцев в деревянную дверь.

В ответ не раздалось ни звука.

— Нужно войти… — сказал неуверенно, он боялся того, что может там увидеть.

— Думаешь, с ней что-то случилось?

Игорь не ответил, набрался решимости, толкнул дверь. Она отворилась медленно, неохотно, с громким протестующим криком.

— Ты побудь здесь, я сам посмотрю, что там.

Игорь нащупал выключатель и тотчас зажмурился от яркого света, больно резанувшего по глазам. А потом долго не решался их открыть.

— Где же она?

Вопреки его просьбе, Юля тоже вошла в комнату.

Игорь открыл глаза. Кровать матери была аккуратно застелена, а самой ее не было. Не было и других вещей, сумочки, одежды.

— Ты не слышала, как она уходила? — спросил у жены, чувствуя, как отлегло от сердца.

— Нет, я когда ты ушел на работу, легла спать и проспала до обеда, — виновато ответила Юля.

— Паникерша ты, однако, — теперь Игорь уже улыбался искренне.

Когда самые страшные предположения не оправдались, им вдруг овладела легкость и некая бесшабашная веселость. Как будто он пребывал под хмельком.

А что, это — идея!

Он прошел к холодильнику, достал бутылку водки, стоявшую там невесть сколько, на всякий случай, резким движением скрутил пробку, налил в чашку. Подумал немного, достал так же и вино.

— Для снятия стресса! — плеснул чуточку в другую чашку. — Думаю, тебе не помешает. Да и согреться тоже нужно…

Чтобы телефон смог поймать сигнал, Игорю пришлось забраться в глубокий сугроб. С тех пор, как мать жила у них, а Юля была дома, никто отсюда не звонил, и снега намело выше колен.

Мать ответила сразу, как будто ожидала, что о ней вспомнят и поинтересуются, куда она делась. Хотя, так, наверное, и было. Игорь даже представил, как она нервно сжимает телефонную трубку и закусывает нижнюю губу. Ведь она ожидала большого эффекта и должна была нервничать в ожидании реакции на собственную выходку.

— Мама, ты где? — спросил.

— Дома, конечно.

— Почему же ты никому не сказала, что уезжаешь?

— А зачем? Ведь я вам мешаю. Странно, что ты, вообще, заметил, что меня нет…

— Мама, у тебя все нормально? Я имею в виду — дома…

— Конечно, нормально. Никто у меня квартиру не отбирал, если ты к этому ведешь…

— Ну что ж, — Игорь не стал дожидаться долгих лекций, которые мать избегала провозглашать у него дома, но несомненно собиралась наверстать упущенное по телефону. К тому же ноги начали замерзать, да и руки тоже. — Я рад, что у тебя все хорошо!

Сказал и отключил связь.

В сущности, все складывалось, как нельзя лучше. Юлины и его переживания, тоже, наверное, пойдут на пользу. Так они более полно смогут ощутить радость свободы и избавления. А за это не грех еще выпить. Правда, Юле, все-таки, лучше налить сок. Если вино и полезно, то в малых количествах… Нечего малыша еще до рождения к алкоголю приучать.