Не совсем, конечно.
Всей глубины чужого горя не дано постигнуть никому, кроме самого горюющего. Но он знал главное, ей очень плохо и он должен ее всячески морально поддерживать. И нужно сделать все возможное, чтобы она скорее забыла навязчивую идею об убийстве его матери.
И как ей могло такое привидеться?
Ведь Юля такая добрая, мурашки обидеть не посмеет.
Или в тихом омуте черти водится?
Может, она много думала об этом, фантазировала, а потом все и свались на голову, воспринялось в бреду, как действительность?
Все может быть. Человеческая душа — такие потемки, разобраться, что там творится — невозможно. Даже в своей собственной. Что же тогда говорить о чужой?
Вот уже и родная улице, скоро будет виден их дом.
Юля вскрикнула. От неожиданности едва не выпустил руль, резко притормозил, машина пошла юзом на смерзшемся снегу и остановилась, мотор кашлянул и заглох.
— Что с тобой?
— Юля не отрываясь смотрела в ветровое стекло, ее лицо побелело от ужаса, она не могла ничего сказать.
Игорь присмотрелся. Возле их ворот, сгорбившись, стояла старая женщина, ее взгляд был направлен в их сторону. Солнце находилось за ее спиной, черная тень от нее была ужасающе громадной и зловещей.
— Кто это еще?
Из-за солнца он не мог рассмотреть лица незнакомки. Он повернул ключ зажигания и, несмотря на протесты жены, подъехал к дому. Солнце скрылось за тучей, исчезла зловещая тень. Осталась лишь изможденная женщина в старом дряхлом пальтишке со старомодным платком на голове.
Игорь, что Юля находится на грани истерики, но все равно вышел из машины.
— Мама, ты, что здесь делаешь?
— Приехала навестить тебя. Если сын забыл о матери…
Все что она говорила дальше, он больше не воспринимал. Глаза его застыли на свежем, лишь слегка зарубцевавшемся шраме, наискосок пересекавшем покрытый морщинами лоб матери…
Значит, Юле ничего не привиделось…
Он не стал спрашивать у родительницы, откуда взялась рана. Знал, что правдивого ответа не услышит. Он взял маму подмышки, слегка приподнял, развернул лицом в сторону остановки.
— Тебе лучше уйти, мама…
И ушел к автомобилю. Захлопнул дверцу.
Мать еще что-то ему кричала, грозила рукой, но он оставался совершенно безучастным. Потом она, все-таки, ушла. И они вдвоем долго смотрели, как удаляется ее темная фигурка, становясь все меньше, пока не свернула за поворот и исчезла из глаз.
Юлины пальцы цепко держались за переднюю панель, пальцы побелели, лицо тоже было бледным, застыло от напряжения.
— Вот видишь, все нормально. Она больше не вернется.
Сказал и сам себе не поверил. Потому что знал, время дает им лишь короткую передышку. А кошмар будет длиться еще долго.
