С педалью постоянно соприкасаются, ибо она вездесуща, как воздух. Как воздух, она может быть густа, легка, тяжела, прозрачна, знойна, напоена ароматами, стерильно чиста или вовсе не ощутима, но не 0 ыть совсем она не может».

Дети легко воспринимают педаль как что–то помогающее движению: движению облака, движению пушкинского кораблика. Звук помогает движению. Педаль — это рассвет. Я медленно, постепенно нажимаю на педаль, и звук насыщается: «И солнышко так светит ярко в глаза!» Педаль помогает звуку засиять. «Утро» Прокофьева — пьеса с такими богатыми изобразительными возможностями! И на ее примере так много можно показать!

Педаль может помочь звуку растаять, раствориться. Певучим звуком беру аккорд с запаздывающей педалью, потом очень медленно, постепенно освобождаю педаль — и звук аккорда тает. «Я взяла только один аккорд — и он тает как снежинка. А представь себе, что снежинок много!» Впоследствии я избегаю прямой педали и всегда даю запаздывающую. С появлением «скамейки–педали» дети начинают играть на рояле сразу же с использованием педали. Важно при этом ощущать опору на левую ногу, так как правая принадлежит педали.

Дети уже знакомы с тембровым разнообразием фортепиано, знакомы со многими музыкальными инструментами (по картинкам), и я им показываю, играя на фортепиано, как звучат эти инструменты. В конце концов они понимают, что на фортепиано, благодаря смене тембров, могут звучать чуть ли не все инструменты оркестра. Об этом когда–то говорил Антон Рубинштейн: «Вы думаете, это один инструмент? Это сто инструментов!» Фортепиано — поющий инструмент. И дети знают это, чувствуют еще до того, как начинают играть, когда слушают обогащенное обертонами звучание.

Кончики пальцев, туше — это «зеркало души» пианиста. По туше можно многое сказать о человеке. Самое главное — привить культуру отношения к звуку. Первое прикосновение к звуку — это почти священнодействие. Если педагог это понимает, он сумеет передать это понимание ученику.

Может показаться, что слишком усложняю процесс начала игры, но это — не усложнение, а необходимый этап, для того чтобы у ребенка появилось очень личное отношение к инструменту, чтобы в будущем он, став самостоятельным, относился к инструменту как к одухотворенному существу.

Культура звука зависит от первого прикосновения к клавише.

Я иногда рисую на подушечках детских пальцев личики человечков — подушечки как бы сами становятся живыми человечками. И благодаря «живым подушечкам» дети очень нежно прикасаются к клавишам, чтобы струнки от их рук пели человеческим голосом.

В звук надо погружаться. Но ребенок еще не может чувствовать, как это происходит. Поэтому мы придумали игру в «Воздушные ватки». На клавиатуре лежат два комочка ваты. Сижу справа от ученика и внимательно слежу за его осанкой, за опорой на ноги. А слева от него — мама. Наши открытые ладони — «корзиночки». Вначале без звука, с закрытыми глазами малыш нащупывает «воздушные ватки» и бережно, плавным движением переносит их в наши «корзиночки», потом возвращает их на клавиатуру и только тогда открывает глаза. Сначала ватки должны лежать около трех черных нот в первой и второй октавах. Если ватка скомкана — значит, есть какие–то мышечные спазмы, рука еще не готова к игре.

Затем ребенок берет «воздушные ватки» со звуком. Первое прикосновение к клавише. Руки сначала естественно лежат на коленях. С моей помощью (поддерживаю свод ладони) он погружает подушечки третьих пальцев в черные клавиши, возле которых на белых клавишах лежат «воздушные ватки». Если звук получился красивым и погружение прошло качественно, незаметно беру педаль и держу ее. Ребенок сам как бы погружается в пространство звучания, вслушиваясь в качество звука, и естественным движением свободных рук «дотягивает звуковую ниточку», то есть мягко берет «воздушные ватки» и переносит их в наши «корзиночки». Лицо у него при этом удивленное и восторженное. Если звук некрасивый, обрываю педаль и мы с мамой закрываем ладони — «корзиночки». Ребенок морщится, выражение лица виноватое: «А можно еще попробовать?» — «Пожалуйста!»

Нередко приходится встречаться с таким обозначением звука, как, например, «энергичный удар» или нечто подобное. Каждый раз содрогаюсь от этих слов. Обязательным условием при работе над техникой является воспитание культуры звука и поиски туше. В отрыве от музыкального прикосновения весь фундамент пианистической школы рушится.

В пианистической школе Ф. М. Блуменфельда и А. А. Шмидт — Шкловской «отношение к звуку определяло все установки при формировании навыков ученика и прежде всего — способ прикосновения к клавише, благодаря которому пальцы сливаются с клавиатурой и ощущаются как бы продолжением струн…»

Звук «идет» из спины, шеи, живота, через руки «к струне», ребенок как бы срастается с инструментом, образуя с ним нечто единое, цельное. Бывает, он только дотронется до инструмента — и рояль вдруг запоет. Звук обволакивает, проникает в глубину, растворяется в душе. А бывает и так: у ребенка или у взрослого пианиста все как будто в порядке — и техника совершенная, и все играет основательно, продуманно, просто фейерверк звуков, но… скучно. Физически устаешь, слушая такую игру!

Я придумала понятную детям историю — для того, чтобы научить их сливаться с роялем, чтобы все их внимание направить к струнам, а не к клавишам. Рассказываю малышу, что у него где–то в спине — озеро и вода стекает из этого озера по рукам: предплечьям, локоточкам, кистям в наши дома (ладошки) до самых кончиков пальцев, до подушечек. И эта вода дает стрункам напиться. Впоследствии, если меня не устраивает звукоизвлечение, говорю: «Обними струну», «Иди к струне», «Дай струнке напиться»… — и эти просьбы воспринимаются вполне естественно. Недаром перед началом занятий ученики знакомятся с устройством инструмента, с его тембровыми красками. В. Николаев в книге о Ф. Шопене упоминает о том, что прежде чем коснуться вопроса о посадке за инструментом и постановке рук на клавиатуре, Шопен давал своему ученику полное представление об устройстве фортепиано.

Когда я работаю с ребенком над звуком, напоминаю ему о том, что он уже видел, знакомясь с «волшебным городком». О том, что клавиша — продолжение молоточка, который прикасается к струне. И если прикосновение к клавише будет резким, то молоточек так ударит по стрункам, что им будет очень больно. Мне могут возразить: а как же добиваться полного, яркого, красочного звука?

Натан Перельман написал о звуке целую поэму:

«Для музыканта звук — творение, обладающее вкусом, цветом, объемом, красотой или уродством, силой, весом, длиной и всем, чем только способен наделить его обладающий фантазией музыкант. Заметьте: музыкант, не усматривая в этом смешного, говорит о звуке, как о фрукте — сочный, мягкий, нежный; как о чем–то зримом — светлый, тусклый, солнечный, блеклый, белый; как о предмете, имеющем объем, вес, длину — круглый, плоский, глубокий, мелкий, тяжелый, легкий, длинный, короткий. Звуку приписывают даже нравственные категории: благородный».

И все это ждет детей, но впереди. Пока же они учатся «прикасаться» к звуку, извлекать звук. И он у них получается «детским».

А содержанию музыкальных произведений мы уделяем много времени. Но начало всему — первое «прикосновение» к звуку. И главное, чтобы оно было «благородным».