Слова, обжигающие, как кипящее масло, вдребезги разбивали поэму, сказку, легенду, детские слова, нежные слова, и Абель частенько спрашивал себя, а осознает ли Ника вообще, что она говорит. Старый негр! Павиан без яиц! Пыль от какашки свиньи! Тухлый потрох! Дубина стоеросовая! Кастрированный петух! Гнилое бревно! Bwa-Bwa!

Насколько Абель гордился простым происхождением своих родителей, настолько стеснялась своей семьи Ника, выращивая ветвистое генеалогическое дерево, которым она пользовалась, как роскошным веером, в самые горячие минуты их спора. Если верить ее словам, то потоки крови великих африканских правителей выплавили бронзу ее кожи. Драгоценные серебристые вкрапления мулатов добавили ей благородства, и освятил все это великолепие волшебный водопад крови беке[33]. Она признавала малую толику китайской крови, но яростно отрицала наличие примесей презренных индийских кули. И вот все эти малые ручейки сливались в величественную реку ее гордости, оскорбляя истинно креольское великолепие.

Если уж нам не удалось написать историю любви, размышляла она, тогда попытаемся создать миф о прекрасной ненависти, великолепной в своей опасности и безумии.

Абель спрашивал себя, роясь в самых потаенных уголках памяти, где находятся манускрипты, содержащие в себе сокровенные знания, истинные знания, такие манускрипты, как Библия, которые строго соблюдают законы, ниспосланные свыше, не искажая ни единого факта.

Великие народы осветили ночь сиянием своих легенд, но легенды исчезли из памяти островов, как исчезают широкие реки, отступив к истокам и оставив лишь сухие камни. То, что Ника с таким презрением называла «любовью черных рабов», на самом деле не было любовью. Когда иссыхает сердце, и единственный клич «спасайся-кто-может» заставляет любить лишь себя самого. Нужда с непрекращающимся насилием, непрекращающееся насилие с сексуальными заблуждениями — так мы опустошали кладовые сердца, даже не успев их заполнить. Абель искал ответ в креольских сказках, и одна история надолго запала ему в душу:

Однажды красавица уколола мужчину так сильно, что тот попросил позвать ее мать, чтобы та посмотрела, не идет ли кровь. Но тек лишь гной. Тогда она уколола саму себя и протянула платок своей матери, приговаривая: «Видишь, мамочка, в его венах течет настоящая кровь мужчины!»

Он не встретил ни священных текстов, предписывающих соблюдать ритуалы, ни архаических легенд, ни даже слов, напоминающих о том, с чего все начиналось…

Как бы глубоко он ни погружался в воспоминания, Абелю виделись лишь мужчины, жаждущие женщин, пожиратели запретных прелестей, коллекционеры бурных оргазмов, местные султаны, мечтающие о гареме из дешевых шлюх. Никакие изыски не прославляли их кухню. Никакие идеалы не освещали их союзы. Никакие планы не приближали их к мечте. Они строили свою любовь, как ненадежную хижину, в основе которой покоились лишь четыре шатких валуна — такое сооружение не строится на долгие годы. Так ставят временные шатры в пустыне, некое подобие оазиса, дарящего благословенную тень, призванную защитить от палящего солнца. И Абель догадался, чего им недоставало в любви: не чувств — чувства были, не хватало временной перспективы. Ведь мужчина, родивший двадцать пять детей от пяти женщин, не воспроизводится, а распыляется. Мужчина, обрюхативший не один десяток дамочек, напоминает садовника, который пытается полить лес с помощью одной капли воды. Мужчина, замечающий лишь один женский орган, падает в бездонный колодец. Его мучает жажда, но он не может добраться до воды.

И так сотни раз они спорили обо всем этом, и в том, что их мнения не совпадали, Ника обвиняла Абеля. Сегодня она не могла согласиться с решением суда, уравнявшим в правах нож для рубки тростника и срубленный тростник. Абель уничтожил все ее планы. И она мечтала о мести, даже ценой разрушения мира, даже если ей придется остаться совершенно одной во всем мироздании.

Где-то в глубинах Каз-Бурга жила непревзойденная колдунья. В шуме толпы то и дело возникали слухи, один фантастичнее другого, о том, что эта удивительная женщина могла помочь выпутаться из самого сложного переплета, а главное — сокрушала любых врагов, втаптывая их в грязь. Ее подопечным оставалось лишь отсиживаться в укрытии и наблюдать, как тяжелая артиллерия приступила к осаде крепости, и радоваться, когда эта крепость превращалась в руины. Ее услуги стоили дорого! Но когда ведешь войну, не задумываешься о цене победы.

Среди самых известных чудес колдуньи было исчезновение во время выборов бюллетеней одного из кандидатов. Трюк состоял в том, что бюллетени находились на положенном месте, но люди просто потеряли способность видеть их. Перед входом в кабинки для голосования растерявшиеся избиратели наконец находили пропавшие листы, но в урнах они превращались в бюллетени противника кандидата. Утверждали также, шепотом и крестясь, что внезапные кончины, позволившие наследникам обрести богатство, происходили иногда не без вмешательства колдуньи. Еще рассказывали, что ведьма могла заставить адвоката потерять дар речи во время важного судебного процесса. Так мэтр Кадор — гроза прокуроров и гордость коллегии — однажды во время выступления вдруг начал мямлить и заикаться, как испорченная пластинка. Он мычал, рычал, орал, но не мог произнести ни одного внятного слова. Впоследствии говорили о нервном срыве, вызванном переутомлением. Лишь один Ти-Жорж знал, сколько он заплатил за подобное «выступление» своего коллеги. Игры играми, но когда в них участвуют kakwè[34], шутки в сторону. Когда одни без всякой видимой причины теряют работу, жену или, что самое печальное, жизнь, а другие, напротив, вдруг начинают купаться в золотом дожде, очаровывать женщин, вести беззаботное существование и становятся абсолютно неуязвимыми, ищи вмешательства колдовских сил. В нашем случае — мадам Ман Тотуае (так звали знаменитую колдунью). Она удачно проворачивала дела типа оставь-меня-в-покое, приворожить-воротить, стать-сильнее-чем-соперник, и ей не требовалось никакой рекламы, а ее слава достигла других островов архипелага. Даже гаитяне — могущественные колдуны вуду и целители, — не раздумывая, обращались к ней за помощью.

Колдунья жила в гигантском доме, который хаотично разрастался в течение долгих лет. Именно так она стремилась подчеркнуть свое благосостояние, постоянно увеличивающееся благодаря обширной практике, за которую она получала солидное вознаграждение, свидетельствующее о силе ее талантов. Огромный красный флаг привлекал внимание к ее жилищу, окруженному деревьями, кустами и растениями, образовавшими сплошной хаос зелени, призванный скрыть дом от нескромных взглядов. От этой буйной растительности сочился влажный полумрак, порой оживляемый яркими вспышками цветов самых необыкновенных оттенков и пестрым танцем бабочек. Она никогда не принимала клиентов непосредственно в доме, а вела их в небольшую покосившуюся хижину, ветхую и дырявую, будто только что вырвавшуюся из лап обезумевшего циклона. На самом деле эта хижина служила мадам укрытием на заре ее деятельности, когда она только начала говорить на неизвестном языке, который, по ее заверению, пришел с другой планеты или же зародился среди существ, контролировавших людские судьбы. Мало-помалу людская молва разнесла слухи о ее даре, и она стала Великой Ман Тотуае, к которой относились с величайшим уважением. Все ее мужья скончались при странных обстоятельствах, и это только способствовало распространению легенды, а все обвинения остались только домыслами и не имели никаких реальных доказательств. Итак, колдунья вкушала все радости бытия, ведя жизнь веселой вдовы, всегда готовой сеять и собирать все удовольствия этого мира, уверяя, что они не что иное, как маленькое подмигивание вечности. Она носила только красные и белые одежды, в зависимости от дня недели, что облегчало ей общение с потусторонними силами.