— Неотправленное письмо — это тяжкий груз, — сказал он.

— И с каждым днем он все тяжелее, — согласилась она. — Мне тяжело, потому что я понимаю: долго так продолжаться не может. И в то же время каждый день я чувствую давно забытую легкость.

Она смотрела на Джорджа, который, усевшись на траву, болтал с хозяином щенка. Сам щенок запрыгивал на колени то к одному, то к другому.

— Как долго можно откладывать этот разговор?

— Я надеялась, вы скажете, что его можно откладывать вечно, — ответила она. — Боюсь, что письмо все испортит.

Она повернулась к нему с печальной улыбкой.

— Моя дорогая миссис Али…

— Я боюсь, что у меня все отнимут, — сказала она тихо.

Майор испытал сильнейшее желание выбросить чертово письмо в ближайшую урну — вместе с бумажными тарелками и липкими обертками от мороженого.

— Если бы только можно было забыть о них навсегда, — сказал он.

— Это невозможно, — ответила миссис Али. — Я знаю, что моему племяннику надо многое в себе преодолеть, и он не сможет этого сделать без отцовского благословения.

Она забрала конверт и засунула его в сумку.

— Может, по пути домой нам попадется почтовый ящик.

— Надеюсь, это письмо будет воспринято благосклоннее, чем вы ожидаете, — сказал майор.

— Моя вера допускает случайные чудеса. Надеюсь только на то, что они вдруг осознают, что были несправедливы. Конечно, если ничего не выйдет, я готова договариваться хотя бы о внешних уступках.

— Как ужасно, когда приходится торговаться с собственными родственниками.

Майор вздохнул. Чувствуя себя трусом, он не ответил уже на два звонка Марджори — наконец-то пригодился определитель номера. Он понимал, что не сможет дольше откладывать неизбежный разговор о ружьях — как и хрупкая миссис Али не сможет противостоять напору своих родственников.

— Кто-то должен вступиться за Джорджа, — сказала она. — В исламе не позволяется возлагать на ребенка грехи его родителей. Ему пришлось видеть, как на похороны его бабушки пришла всего жалкая горстка народу. Это был большой позор.

— Кошмар, — сказал майор.

— Боюсь, что родственники мужа усугубили этот позор, распространяя лживые слухи, — продолжила миссис Али. — Надеюсь, Абдул Вахид понимает это и сможет принять верное решение.

— Судя по всему, он привязан и к ней, и к мальчику, — сказал майор.

— Рада, что вы так думаете, — ответила миссис Али. — Я надеялась, что вы поговорите с ним об этом. Ему нужно услышать мужское мнение.

— Боюсь, я не в том положении… — начал майор, которого привела в ужас одна мысль о разговоре на столь личные темы.

Он бы не смог поговорить об этом даже с собственным сыном, не говоря уже об упрямом и молчаливом юноше, проживающем в его гостевой комнате.

— Вы военный, а значит, лучше многих понимаете, что такое честь и гордость, — сказала миссис Али. — Я все-таки женщина и к тому же готова отринуть что угодно, лишь бы удержать при себе этого мальчика. Абдул Вахид знает это и не верит, что я способна понять его точку зрения.

— Я не знаток веры, на которую он опирается, — сказал майор. — Я не могу поучать его.

Но он был так доволен лестными словами миссис Али, что понимал: долго сопротивляться он не сможет.

— Я прошу вас только поговорить с ним — как один благородный мужчина с другим. Абдул Вахид все еще выстраивает отношения со своей верой. Все мы в конечном итоге создаем свои собственные религии, не так ли?

— Вряд ли бы с вами согласился аятолла или архиепископ Кентерберийский, — сказал майор. — Ваш подход противоречит всем канонам.

— Я просто трезво смотрю на вещи.

— Не думал, что магазинами управляют такие еретики, — сказал майор. — Я в ужасе.

— Вы поговорите с ним ради меня? — спросила она, не отводя взгляда.

— Я сделаю все, о чем вы попросите, — ответил он. Теперь она смотрела на него с благодарностью и как будто даже с надеждой. Он отвернулся и добавил, тыкая в землю своей тростью:

— Знайте, что можете полностью мной располагать.

— Вижу, что рыцарство еще живо, — сказала она.

— Я — ваш рыцарь, — ответил он. — Только не просите меня биться на турнирах.

Стоило майору подумать, что у него уже много лет не было такого чудесного воскресенья, как по газону прошагала какая-то женщина и утащила мальчика со щенком подальше от Джорджа. Они направились к выходу из парка, но, пройдя пару сотен футов, остановились, и женщина принялась сердито выговаривать ребенку, дергая его за руку. Затем мальчика отпустили, и он помчался за своим щенком. Джордж наблюдал, как они уходили, а потом, опустив плечи, медленно пошел к скамейке.

— Что случилось, Джордж? — спросила миссис Али. — Эта женщина нагрубила тебе?

Мальчик пожал плечами.

— Говори же, — сказал майор, стараясь, чтобы его голос звучал не слишком сердито. — В чем дело?

— Ни в чем, — вздохнул Джордж. — Его мама сказала, что ему нельзя со мной играть.

— Бывают же невежи, — фыркнул майор и привстал со скамьи.

Это была та самая женщина, которая незадолго до того звала Эдди. Можно было бы поговорить с ней, но она была очень крупной и, несмотря на свою неуклюжую медлительность, могла оказаться агрессивной.

— Мне очень жаль, Джордж, — сказала миссис Али и положила руку на руку майора, словно желая остановить его.

Майор снова сел.

— Дома тоже никто со мной не играл, — сказал он.

— Да ладно, я уверен, что у тебя полно друзей, — сказал майор. — Таких же молодых людей, как ты.

Джордж с жалостью на него взглянул, словно он был стариком, а майор — неразумным ребенком.

— Если у тебя только мама, а папы нет, с тобой никто не будет играть, — объяснил он. — Можно мне еще булочку?

Майор был так потрясен, что молча передал ему тарелку. Только когда Джордж вгрызся в глазурь, он вспомнил, что никогда не позволял своему сыну съедать больше одной сладости за чаем, а иногда вообще не давал ему сладкое, чтобы случайно не разбаловать. Сейчас же лишняя булочка казалась единственным возможным утешением.

Миссис Али вскочила, подбежала к мальчику, встала на колени и обняла его.

— Но ведь твоя мама и тетя Норин так тебя любят, и няня тебя очень любила, — сказала она. — И я тебя тоже очень люблю.

Она поцеловала его и погладила по голове. Джордж пытался увернуться, чтобы уберечь булочку от прядей ее длинных волос.

— Не забывай об этом, даже если другие будут к тебе жестоки, — добавила она.

— Ты кажешься умным юношей, — сказал майор, когда миссис Али отпустила Джорджа.

Мальчик взглянул на него с подозрением, и майор решил не вспоминать пословицу «Собака лает — ветер носит». Вместо этого он взял мальчика за грязную липкую ладошку.

— Буду польщен, если ты будешь считать меня своим другом.

— Ладно, — сказал Джордж и пожал ему руку. — А во что вы умеете играть, кроме воздушного змея?

Миссис Али рассмеялась, но майор изо всех сил постарался сохранить серьезное выражение лица.

— Ты когда-нибудь играл в шахматы? — спросил он. — Я бы мог тебя научить.

По пути домой Джордж уснул на заднем сиденье, утомленный играми и переполненный булочками. Майор выбирал самые живописные дороги, миссис Али, словно зачарованная, следила за окрестностями. На одном из перекрестков она увидела старый круглый почтовый ящик, и он остановил машину. На мгновение она замерла с письмом в руке, задумчиво опустив голову, и он задержал дыхание. Он вдруг представил себе весь путь, который проделывает письмо: сначала почтовый ящик, из железной пасти которого письмо уже невозможно достать, затем неизбежное путешествие из сумки в сумку, пока человек в грузовике не подъедет к чьей-то двери и не пропихнет в почтовую щель стопку конвертов. Вдруг его ужаснула мысль, что произнесенные слова не вернешь, а мысли не имеют той же утешительной силы. Когда миссис Али опустила конверт в ящик, вокруг словно потемнело.