В а л е р а (смеется). Поддел! Мальчик… двадцати двух лет.

С в е т а (жестко). Он прав, Валерик. Ты просто молокосос, да еще и трус к тому же. Не по твоей ли вине изогнулась вся моя жизнь? Огурцы через посредниц сбываю, помидоры… школу бросила. Разве о том я мечтала?

В а л е р а. Выходит, во всем виноват я… и нет искупления! Что ж, мне теперь до смерти каяться? Разве мало трех лет лишения свободы… за одну пьяную — и то другим — совершенную глупость? Зачем вы душу-то мне царапаете? И ты и мать… Что вам нужно? Чтоб я исчез? Так исчезну. Это в тысячу раз легче, чем выслушивать ваши дурацкие откровения!

С в е т а. Валерик, ты убежал? Скажи честно.

Валера молчит.

Убежал… Зачем? Оставался всего лишь день. Один день, а потом — свобода…

В а л е р а. А если я не хочу свободы? Если мне нечего среди вас делать? Вы все устроены, сыты… омерзительно сыты, как пиявки, насосавшиеся чужой крови. А я зэк, я серый! Мне братья — брянские волки!

С в е т а. Не надо, Валера. Это я уже видела в каком-то старом-старом фильме. Давай поговорим спокойно. Ты не прочел ни одного моего письма. И теперь не спросишь, чем я жила эти три года, о ком… или о чем думала. (Пауза.) Не одному тебе больно, Валерик! Спроси меня хоть о какой-нибудь малости. Ну спроси же!

В а л е р а. Ни к чему. Все ясней ясного.

С в е т а. Ну врешь ты, врешь! Ведь любишь меня!

Протестующий жест Валеры.

Если б не любил — не пришел бы ночью под мои окна. Не к матери побежал, ко мне… заглядывал в окна, стоял под тополем…

В а л е р а. Бред, бред! Мания любовного преследования.

С в е т а. А я не спала. Я все видела. Сначала подумала, может, и впрямь брежу? Впилась зубами в руку… вот видишь — след? До крови прокусила… и тогда поняла: это не сон, явь. Потом накинула халат, выскочила… но ты куда-то исчез. Кое-как дождалась утра, стала звонить твоей матери. Телефон не отвечал… Поехала сюда… все надеялась, что увижу тебя. И вот увидела, Валерик, мальчик мой глупенький! Я не могу без тебя! Не мо-гу…

В а л е р а. Могла три года… теперь не можешь.

С в е т а. Если б ты знал, как я жила… это издевка над собой, над мужем. Уж больше года сказываюсь больной… он верит. А мне противно… мне стыдно за эту ложь…

Ф и р с о в (из своего сада). Светлана, огурцы вянут. Поторопись!

С в е т а. Скажи искренне… может, я навыдумывала… но прошу тебя, скажи правду… Обещаешь?

В а л е р а. Я лишь однажды солгал. Ты знаешь, когда это случилось.

С в е т а. Да, знаю, на суде. Но сейчас будь честен. Там ты вспоминал обо мне?

Ф и р с о в. Светлана! Не задерживайся.

В а л е р а. Тебя зовут.

С в е т а. Но ты не ответил.

Ф и р с о в. Я не рекомендую тебе общаться с этим рецидивистом. Есть люди поприличней.

В а л е р а. Иди к своему владыке. Иди, а то огурцы завянут. И пожалуйста, избегай рецидивистов. (Уходит.)

Ф и р с о в (приближается). Светлана, твое время истекло.

С в е т а. Оно еще не начиналось… мое время.

Ф и р с о в. Я уважаю тебя, Светлана… как честную порядочную женщину. Я, само собой, и в мыслях не держу, чтоб ревновать. Однако твое поведение неправильное. Люди осудить могут.

С в е т а. Меня это совершенно не волнует.

Ф и р с о в. Светлана, ты что буровишь? Ты рехнулась, Светлана!

С в е т а. Может быть. Может быть, и рехнулась три года назад. Теперь помаленьку выправляюсь. (Решительно и дружелюбно.) Фирсов, я не вернусь в твой дом.

Ф и р с о в. Дальше — больше! Ну точно рехнулась! Для кого же я создавал все это? Ради кого у верстака горбил сверхурочно? Изо дня в день на участке гнулся? Я даже с матерью разделился, когда вы между собой перестали ладить. Теперь вот путевку для тебя выколотил. Одна путевка на весь цех. И та для тебя, Светлана! Сам-то я тут могу отдохнуть. А ты поезжай, Светлана. Садись в машину и поезжай.

С в е т а. Бедный мой Фирсов!

Ф и р с о в. Фирсов не бедный. У него все есть. Не гляди, что простой слесарь.

С в е т а. Так ты счастлив?

Ф и р с о в. Я, Светлана, человек занятой. Мне о такой чепуховине думать некогда.

С в е т а. А я вот думаю… от нечего делать. Ты уж прости меня, Фирсов.

Ф и р с о в. Да чего там, думай. Не возбраняется. Огурцы вези. И собирайся. Билет на самолет я заказал.

С в е т а. Отдай свою путевку в завком. Там ей найдут применение.

Ф и р с о в. Ну уж нет! Что мое, то мое! (Увидав воробьев.) Кыш, кыш, оглоеды! Всю рассаду у меня выклевали!

С в е т а  смеется, уходит.

Наверху  С л е д о в а т е л ь, отпустив  И р и н у  П а в л о в н у, зазывает к себе  В а л е р у.

Внизу, подле сторожки, Е г о р  у подсолнуха.

Е г о р. У фигурки-то одно лицо лишнее. То, которое грустное. Придется срезать. (Оглаживает подсолнух.) Растешь, рыжик? Ну расти, расти, набирай силу. Чтоб не было в тебе ни одного пустого семечка! Мать говорит, мол, подсолнух до осени живет. Не-ет, он вовсе не умирает. Подсолнушата же народятся из семечек-то! Вылежатся семечки за зиму, весной ростки пустят… крохотные такие ниточки, белые-белые! Если связать в одну — до какой звезды достанут? (Задумался.) Потом другие подсолнухи вымахают, ядреные, гибкие, в желтых шляпах. Так без конца… У человека один-два ребенка. Иные и вовсе ни одного не имеют… У подсолнухов — тыща! И дружно живут между собой, приветливо! Вот бы мне подсолнухом стать!..

Ф и р с о в (на своем участке). Кыш! Кыш! Бесчинствуют — нет спасу. (Устанавливает пугало.)

Е г о р. Ставишь пугало, а воробьи-то как раз на нем и совьют гнезда. Они пугала не боятся. Только — ястреба или коршуна. Повесь чучело, сразу утихомирятся.

Ф и р с о в. Где его взять, ястреба-то? Ястреба здесь не водятся. И коршунья не вижу. Кыш, кыш, подлые!

Е г о р. Ну, любую другую птицу. Покрупней.

Кукушка кукует. Ф и р с о в  слушает ее с особым вниманием, уходит.

Наверху  С л е д о в а т е л ь  и  В а л е р а.

С л е д о в а т е л ь. Сердчишко-то екнуло? А, Валерий?

В а л е р а. Не угадали, гражданин начальник. Пульс в норме.

С л е д о в а т е л ь. Поразительное хладнокровие! Из тебя мог выйти приличный разведчик…

В а л е р а. А вышел преступник. Я правильно вас понял?

С л е д о в а т е л ь. В душе читаешь. (Оставив иронию.) Зачем же ты, умник такой, смылся? Дня не мог вытерпеть?

В а л е р а. Вы хотя бы денек побыли в моей шкуре. Побудьте — все сразу поймете.

Внизу, подле сторожки, Егор принялся плести лапти. Поет.

Из своего дома вышел с ружьем  Ф и р с о в.

Е г о р (поет).

И р и н а  П а в л о в н а  вернулась.

И р и н а  П а в л о в н а. Мать где?

Е г о р. Анисья Федоровна, вы хотели сказать?

И р и н а  П а в л о в н а. Кто же еще? У тебя не десять матерей.

Е г о р. Одна. Единственная. Но, между прочим, я уважаю ее больше, чем уважал бы десятерых.

И р и н а  П а в л о в н а. Кто же запрещает? Уважай. (Пауза.) Ты очень изменился, Егор. Прямо на глазах изменился.

Е г о р. Как говорит Фирсов, все течет, все на что-нибудь меняется.

И р и н а  П а в л о в н а. С тобой что-то произошло. Стал похож на маленького старичка.