Т о н ь к а. Не позорься, Брус. Я перед Анной Ивановной со стыда сгорю за тебя!

К у з ь м а. Завелась трещотка!

Т о н ь к а. Уж лучше с меня возьми… Ножичек отдам, хочешь? Хороший ножичек… шесть лезвий.

К у з ь м а. Вот это другой разговор. (Берет под крышей весло.) Пошли.

Т о н ь к а. У тебя книжка есть… про капитана Блада. Почитать дашь?

К у з ь м а. Мала еще для таких книжек.

Т о н ь к а. Мы, между прочим, с тобой одногодки. К тому же научно доказано: женщины опережают мужчин в развитии.

К у з ь м а. Уж это точно. До замужества приносят подарочки в подолах. А-а-а! (Делает вид, что убаюкивает младенца.)

Т о н ь к а. Брус бессовестный! Я папке скажу!

К у з ь м а. Валяй! Мы с Филаретом кореши — водой не разольешь.

Т о н ь к а. Вре-ешь!

К у з ь м а. Я не такой, как у вашего отца дочки.

Т о н ь к а. Смеешься надо мной… издеваешься, а я… я на Центральное скоро уеду. Вот!

К у з ь м а. Невосполнимая потеря! В три ручья слез будет.

Тонька топнула ногой.

К у з ь м а  идет к дому. Он с веслом и глобусом. За ним следует  Т о н ь к а. Она несет рулон географических карт и живую черепашку.

К у з ь м а. Мам! Мамка! Наглядные пособия можно у нас оставить? Не отзывается. Наверно, по бруснику учесала.

Т о н ь к а. Давай к нам отнесем.

К у з ь м а. Придется. Черепашку-то где-нибудь рядом с норкой бурундучка отпусти. Знаешь, где норка?

Т о н ь к а. Еще бы не знать… я его чуть ли не каждый день проведываю.

К у з ь м а. Ну, шуруй, шуруй! Я следом.

Т о н ь к а уходит.

Петька! Петь! Дай голос.

Молчание. Кузьма, встревожившись, взлетает по лестнице на сенник.

Павла, воровато оглянувшись, лезет на чердак. Под мышкой у нее полосатая шкурка.

К у з ь м а (заглядывая на сенник). Спишь, одноглазик? У, лежебока! Я ж по твоей милости могу инфаркт до срока нажить. (Спустился вниз, увидал мать.) Мам! Ты без меня Петьку кормила?

П а в л а. А как же, Кузя. И накормила и вымыла.

К у з ь м а (ворчит). «Кузя»… Больно ласкова нынче. Не к добру.

П а в л а. Прошлась по лесу… очистилась душа. Вольно тут у нас, красиво! Грибов и ягод невпроворот… Пташки нащелкивают, белки сигают…

К у з ь м а. А Тонька, дура, на Центральное собралась.

П а в л а. Скатертью дорога. Кабы вот школа еще…

К у з ь м а. Что — школа? Плотники хлеб едят не напрасно. Вот-вот закончат.

П а в л а. Строили бы лучше на Центральном.

К у з ь м а. Чем лучше-то? Была охота каждый день на веслах через Обь плюхать! (Взглянув на сенник.) Пока, Петруша! Я скоро вернусь… вот только пособия отнесу да плотников попроведаю.

П а в л а. И чего ты к этим баптистам зачастил? Еще завлекут в свою веру.

К у з ь м а. Завлекали тут одного… Знаешь ведь, у Иннокентия на аккордеоне учусь. Других интересов нету.

П а в л а. Станешь пятерочником — так и быть, куплю тебе эту музыку.

К у з ь м а. Три балла нужно. Немецкий с географией вытяну. А вот литературу не поднять.

П а в л а. Может, постараешься?

К у з ь м а. Душа не лежит. Да и предмет сам больно занудный. Писателей тьма, а все про одно пишут: любовь Ольги, любовь Татьяны, Веры, Марьи… на фиг они мне сдались со своими любовями!

П а в л а. Ну и не видать тебе аккордеона.

К у з ь м а. Лучше бы не дразнила.

Входит  Н е д о б е ж к и н.

Н е д о б е ж к и н. Пособия получили? Маловато.

К у з ь м а. А ты бы помог, Филарет… то есть это… Валентин Иванович. Ты же все-таки депутат.

Н е д о б е ж к и н. Некогда сейчас, Кузьма. Веришь ли, сам зашился.

К у з ь м а. А как насчет того, чтобы опиум искоренить?

Н е д о б е ж к и н. Какой еще опиум?

К у з ь м а. Который для народа. У баптистов служба сегодня.

Н е д о б е ж к и н. А, пусть их опиваются! Меня не щекочет.

К у з ь м а. Вот те раз! Ты же депутат, дядя Валя!

Н е д о б е ж к и н. На ферме запарка! Самый опорос начался, а ты про баптистов.

К у з ь м а. Очень уж вы инди… индифурентны, Филарет Иванович.

Н е д о б е ж к и н. Чего?!

К у з ь м а. Безразличны вы очень, вот что! Опиум же! Духовный наркотик!

Н е д о б е ж к и н. Я вот по шее тебе, болтун… позволяешь много!

К у з ь м а (удаляясь). Не положено.

Н е д о б е ж к и н. Я ведь к тебе, Павла Андреевна.

П а в л а. Ну, беседуй.

Н е д о б е ж к и н. Беседовать-то особо некогда. Бычка выложить надо. Возьмешься?

П а в л а. Сам-то не можешь? Вроде мужик… штаны носишь.

Н е д о б е ж к и н. Штаны теперь и женщины носят… (Смущенно.) Я крови боюсь, Павла Андреевна. Увижу кровь — с души воротит.

П а в л а. Слабонервный какой! Ладно уж, забегу на минутку.

Н е д о б е ж к и н уходит.

За воротами, у кучки железного хлама, стасканного сюда хозяйственным Кузьмой, стоит  ж е н щ и н а, поглаживая искрученный винт вертолета.

Входит  К у з ь м а.

Ж е н щ и н а. Мальчик, ты давно здесь живешь?

К у з ь м а. С тех пор, как аисты принесли.

Ж е н щ и н а. Аисты? Не понимаю.

К у з ь м а. Наверно, потому, что вас среди капустных грядок нашли.

Ж е н щ и н а. Смешной! Не знаешь, откуда этот винт?

К у з ь м а (помрачнев). Были хорошие люди — летчики. Геологам трубы везли на вертолете. Шутили, наверно, анекдоты рассказывали. А вертолет упал…

Ж е н щ и н а. И не досказан последний анекдот. И не доставлены трубы…

К у з ь м а. Жили бы… научили бы меня, как построить летающую амфибию.

Ж е н щ и н а. Саша… Сашенька… (Обессиленно села на землю.)

К у з ь м а. Вы встаньте, тетя! Земля сырая.

Ж е н щ и н а. Сырая, а муж мой… в ней.

К у з ь м а. Я вас с Петькой познакомлю… хотите? По-гречески Полифем. Он хоть и Полифем, а совсем нестрашный. (Сбегал за козленком, принес.) Погладьте его!

Ж е н щ и н а (нацеловывая козленка). Какая прелесть! Ты бы его Угольком назвал. Весь черный…

К у з ь м а. Петька — и все тут. И никаких угольков. Нельзя, тетя. Целовать нельзя. У вас губы в помаде. (Отнял козленка.)

Ж е н щ и н а. Ты видел, как это все… случилось?

К у з ь м а. Мы с мамой ягоды собирали. Вертолет завалило. Он бы выровнялся, да ветер дул боковой. А под брюхом трубы болтались. Потом у меня в глазах все поплыло… Вы лучше у мамы спросите. Она больше моего знает.

Ж е н щ и н а. Это не нужно… не нужно теперь. Все остальное я знаю. Я будто голос его слышала в ту минуту. Он звал меня: «Таня! Танюха! Мне страшно!..»

К у з ь м а. Ну, летчик же! Летчики — народ отчаянный.

Ж е н щ и н а. Хотела что-нибудь из вещей его отыскать… ничего! Одно железо.

К у з ь м а (достав шариковую авторучку). Вот, возьмите! Я подобрал на месте аварии. Не его?

Ж е н щ и н а. Возможно. Да-да, возможно! Я, кажется, узнаю… вот трещинка на колпачке. Впрочем, не знаю… не уверена. Уж год, как мы порознь. Я полюбила другого. Но я и Сашу люблю…

К у з ь м а. Дайте сюда! Это не его… это моя ручка. Давайте! (Выхватив ручку, убежал.)

Ж е н щ и н а. Мальчик! Мальчик! Какой дикий! (Отерла слезы, начала прихорашиваться.)

В ограде  П а в л а.

Входят  В и т а  С о р о к а,  П у т н и к о в.

П у т н и к о в (у него привычка — пятиться от собеседника и дергать за свою бородку, словно хочет сам себя удержать). Медку нам не продадите ли? Товарищ наш простудился.