— Был.

— Тогда зачем вы мне наврали?

Он уставился в пол, вздохнул:

— Когда вы услышите всю историю — как все было на самом деле, — она покажется вам невероятной.

Я пытался испепелить его взглядом.

— Если я учую неладное, — сказал я, — если уловлю хотя бы намек на то, что вы врете, я уйду отсюда и больше вы меня не увидите. Ясно?

Майлз кивнул.

— Одно то, что мне пришлось прервать допрос столь дурацким образом, уже выглядит до крайности плохо. Я не стал бы этого делать, если бы не боялся, что вы того и гляди допустите какую-нибудь глупость. Вам необходимо основательно обдумать ваши показания, и постарайтесь говорить только правду. Если вы говорите, будто все было тихо, а ваш сосед заявляет, что не мог спать, потому как из вашего окна неслась громкая музыка, это плохо. Если вы говорите Денкерберг, будто писали, а ваш компьютер показывает, что вы уже три дня не сохраняли ни одного файла, это тоже плохо. Если вы говорите, будто не прикасались к телу жены, а полицейские находят в ящике с вашими носками окровавленную перчатку, это очень, очень плохо. Вам ясно?

— Да, но… — Он хотел подняться из кресла.

— Сидеть!

На несколько секунд мы оба замерли, глядя друг другу в глаза. И когда огонь, вспыхнувший в глазах Майлза, угас, я отступил на шаг.

В дверь резко постучала Денкерберг.

— Вы готовы? — спросил я.

Майлз кивнул, потупясь, точно проштрафившийся школьник.

Я открыл дверь, пригласил Денкерберг войти.

— Извините меня за случившееся, детектив. Мне уже гораздо лучше.

Не обратив на меня внимания, она направилась к Майлзу.

— Итак, в коридоре находился мужчина, — сказала она.

— Верно. Я повернул с лестницы в коридор наверху и увидел его. По-моему, я замер на месте. — Он задумчиво нахмурился. — Хотя нет, нырнул за угол. Потом услышал, как он бежит по коридору. Потом какой-то удар. Словно стекло разбилось. Я побежал за ним следом. Но его уже не было. Я выглянул в разбитое окно спальни и увидел… мужскую фигуру. Человек бежал к дороге. Тут я начал громко звать жену по имени. Она не отвечала, и я побежал в спальню. А там…

Голос Майлза внезапно прервался, он закрыл лицо руками и заплакал. Я уже с сомнением относился к каждому его слову, однако сейчас его горе показалось мне вполне убедительным.

Когда он немного пришел в себя, Денкерберг спросила:

— Этот мужчина, как он выглядел?

— Я и хотел бы сказать вам это. Но было темно.

— У него было оружие?

— Не знаю.

Денкерберг записала в блокнот несколько слов, потом снова подняла взгляд на Майлза:

— А у вас?

Майлз немного замешкался, но в конце концов сказал:

— Нет.

— Вы сидите в комнате, увешанной от пола до потолка оружием. Слышите какой-то шум, думаете, что в дом мог забраться посторонний человек, и тем не менее оружия вы с собой не берете?

Поскучнев, Майлз посмотрел на Денкерберг:

— Как я уже говорил, мне надо было убедиться, что с моей женой все в порядке.

Денкерберг кивнула, потом указала шариковой ручкой на пустующие крюки на стене:

— Что там обычно висит? — Она подошла к крюкам, вгляделась в табличку рядом с ними. — Тут значится, что это «боккин».

— Слово произносится как «БО-кен», не «боккин», — Майлз со значительным видом поправил ее. — Так назывался у японских бойцов деревянный меч. Этот был сделан из габонского черного дерева.

— Как он выглядит?

— Похож на черную палку. Немного искривленную, отдаленно напоминающую меч самурая.

— И куда он подевался?

Майлз пожал плечами:

— Да вроде бы пропал куда-то некоторое время назад.

— Вы никому его не отдавали? Не теряли? Не ломали?

Майлз неуверенно смотрел на пустые крюки:

— Не знаю. Уследить за всем этим — штука сложная.

— Вы держите дверь постоянно запертой, чтобы защитить вашу ценную коллекцию. Как же вы могли его потерять?

Наступило долгое молчание.

Майлз нахмурился:

— Ладно, если хотите знать, мне кажется, что вчера он еще был на месте. Как раз перед тем, как послышался шум, я уходил в туалет. Тот человек мог проникнуть сюда и взять меч, пока меня не было.

Денкерберг снова записала что-то, затем взглянула на Майлза:

— Мой опыт говорит мне, что воры охотятся за четырьмя вещами. В порядке убывания: деньги, оружие, драгоценности, электроника.

Майлз стиснул челюсти:

— И что?

Денкерберг не отрывала от него взгляда:

— Представьте, что вы вор. Вы влезли в дом через окно. Вы входите в комнату. За что первое вы ухватились бы?

Майлз молчал.

Детектив указала на прекрасной работы двустволку, висевшую над письменным столом Майлза:

— Я, конечно, не воровка. И тем не менее вот эта вещь сразу привлекла бы мое внимание, мистер Дэйн. Расскажите мне о ней.

— Это «перде», английский, сделанный на заказ дробовик двадцатого калибра.

Денкерберг подошла поближе к ружью:

— Да, вещь красивая. И какая детальная гравировка охотничьей сцены на прикладе! — Она наклонилась к ружью. — Похоже, тут еще и золотая инкрустация. Сколько может стоить такое ружье?

— Семьдесят-восемьдесят тысяч, — негромко ответил Майлз.

— Неплохо! — Денкерберг повернулась к нему. — Ну хорошо, попробуем еще раз. Представьте, что вы вор, который действует впопыхах. Вы входите в эту комнату. За что вы ухватитесь — за стоящее восемьдесят тысяч долларов ружье с золотой инкрустацией? Или за черную палку?

Майлз пожал плечами:

— Послушайте, начнем с того, что преступник пробрался сюда в три часа ночи, пока я сидел в сортире. В такое время он, естественно, думал, что все уже спят, — пока не услышал, как я спускаю воду. И тогда он просто схватил первое, что подвернулось под руку, и дал деру.

— Хм, — скептически сощурилась Денкерберг.

Она ему не поверила. Я, пожалуй, тоже.

— Ну хорошо, мистер Дэйн, я понимаю, это неприятно, и все-таки не могли бы вы рассказать о том, как обнаружили свою жену?

Майлз обмяк, отвалившись на подушки.

— Не знаю, — помолчав, ответил он. — Я едва устоял на ногах.

— Вы прикасались к ней? Пытались обнаружить признаки жизни?

Глаза Майлза расширились:

— Обнаружить признаки жизни! Да она была мертвее мертвого. Я не мог к ней прикоснуться!

Денкерберг кивнула, опять записала что-то.

— И последний вопрос, мистер Дэйн. Сколько прошло времени между тем, как вы обнаружили жену, и тем, как позвонили мистеру Слоуну?

— Десять минут? Пять? Две?

— И здесь он появился…

— Спустя минут двадцать.

— А полиция…

— Через десять минут после него. Около четырех.

— То есть со времени смерти и до нашего приезда сюда прошло меньше сорока пяти минут?

Майлз Дэйн с мгновение глядел на нее, потом отвел взгляд в сторону.

— Может, и дольше, — неуверенно ответил он. — Может, и дольше.

Я человек пьющий. Правда, к бутылке я уже семь лет как не притрагиваюсь, однако кто был пьяницей, пьяницей и останется. И увы, моей дочери Лайзе передался тот же недуг.

Лайза сообразила, что стала алкоголичкой, раньше, чем я, если говорить о возрасте. Она четыре года проходила курс лечения. И казалось бы, выбралась из ямы.

Но повторяю, пьянице выбраться из ямы не удается никогда.

Лайза позвонила мне из Нью-Йорка в два часа той самой ночи, за полтора часа до Майлза. По ухавшей музыке и громким голосам я понял: она в баре. А по ее сбивчивой речи и слезливому настроению — она снова взялась за старое.

Лайза сказала мне, что ушла из юридической школы. Она училась на последнем курсе Колумбийского университета — дьявольски глупо было бросать то, на что угрохано столько времени и сил. К тому же она считалась одной из лучших студенток. Ее специальностью был «обзор судебной практики», и Лайза уже подрабатывала в крупной уолл-стритской фирме. И вот — нате вам.

Разумеется, я исполнил отцовский долг — велел ей пойти домой, выспаться, а завтра с утра пораньше идти в университет, взяться за учебу и забыть о совершенной ею глупости.