В заседании суда был объявлен перерыв, после которого предстояло дать показания моему последнему свидетелю.

— Пап, можно, я ее придушу? — спросила Лайза.

Это пожалуйста, но только не здесь, подумал я. В поисках вдохновения я оглядел зал суда. И первым, кто попался мне на глаза, был Роджер ван Бларикум, брат Дианы. Одна половина его лица взирала на меня с измученным, полным горя выражением скорбящего брата.

А другая самодовольно улыбалась.

Вечером, после того как заседание суда было прервано до следующего утра, я сказал Лайзе, что нам придется вызвать на свидетельское место Майлза. Мы сидели в моем офисе, уничтожая едва ли не двухсотую за последние два месяца пиццу.

— Если ты хочешь вызвать сомнения, — сказал я, — тебе нужен по-настоящему убедительный альтернативный подозреваемый. А у нас такого нет.

— Но чем нам могут помочь свидетельские показания Майлза?

Я тяжело вздохнул:

— Мне нужно заставить его рассказать о Блэре. Это единственная наша надежда.

— Так ведь мы можем использовать и самого Блэра, — сказала Лайза. — Если, конечно, нам удастся его найти.

— Забудь о Блэре, — резко ответил я.

Она как-то странно посмотрела на меня и спросила:

— Почему?

О ночной встрече с Блэром в офисе я ей не рассказывал.

— У меня нет времени на поиски.

— У меня есть, — ответила она, снимая со стола ключи от машины. — Мне нужно лишь обрушить на него прославленное обаяние Слоунов, и никуда он от нас не денется.

Она сунула в рот кусок пиццы, встала и устремилась к двери.

— Лайза! — крикнул я. — Отдай ключи!

— Угум-м! — ответила она. И исчезла.

Я вскочил, бросился за ней, однако споткнулся о коробку с остатками большой пиццы и упал, угодив в нее обоими коленями. Ко времени, когда я выскочил из дома, огни моего «крайслера» уже едва различались в дальнем конце улицы.

На следующее утро, проснувшись около шести утра на работе, я первым делом выглянул в окно. Машины на ее обычном месте не было. Я позвонил к себе домой — никто не ответил. Меня начала бить нервная дрожь. Все будет хорошо, сказал я себе. Скорее всего, она сейчас на пути к моей конторе.

К семи часам я издергался окончательно.

Мой дом находится всего в шести кварталах от работы, поэтому я решил прогуляться пешком. Ни недавно сваренного кофе, ни сообщения на автоответчике, ни признаков того, что Лайза провела эту ночь в своей постели, я там не обнаружил.

Я посмотрел на часы: семь тридцать пять. В суде я должен был появиться в девять, а перед перерывом на ланч мне предстояло выступить с заключительной речью. Я позвонил в службу заказа такси и, положив трубку, принялся расхаживать по гостиной, обдумывая свое выступление. Проблема состояла в том, что подготовить следовало два его варианта. Один основывался на версии «это сделал Блэр». Другой, слащаво-сентиментальный, представлял собой попытку посеять в умах присяжных обоснованные сомнения. Чувствовал я себя ужасно — до безобразия неподготовленным.

В размышления о речи я погрузился настолько, что, снова взглянув на часы, с удивлением обнаружил: уже восемь семнадцать. Такси так и не появилось. Дорога от дома до суда занимала, если ехать на машине, минут десять. Правда, мне еще нужно было заскочить в офис. Стало быть, получалось пятнадцать.

Я снял с телефона трубку, чтобы второй раз позвонить насчет такси, однако никаких гудков не услышал. А спустя мгновение в ней прозвучал несколько озадаченный голос:

— Алло?

— Лайза! — воскликнул я. — Слава богу. Ты где?

— На окраине Сагино.

— Сагино!

До этого города было отсюда почти два часа езды.

— Я нашла Блэра. Он тут надрался до бесчувствия с тюремным дружком. Кажется, мне удастся уговорить его выступить на процессе.

— Оставь его. Это слишком опасно.

— Мне нужно бежать, иначе он улизнет. Мы либо приедем вместе, либо…

— О нет!

Трубка умолкла. Я посмотрел на часы: восемь двадцать одна. Сердце мое работало, как отбойный молоток. Если в ближайшие минуты такси не появится, я опоздаю.

Я позвонил в службу заказа:

— Слоун. Где моя машина?

— Кто?

Мне понадобилось пять минут, чтобы втолковать диспетчеру, как сильно я спешу. Наконец появилось, изрыгая клубы голубоватого дыма, такси. Я прикинул: если ничего не случится, в суд я попаду ровно за минуту до девяти.

И конечно, на середине пути к офису двигатель такси отказал, машина остановилась у бордюра. Водитель приступил к долгим переговорам по радио.

— Сколько времени все это займет? — спросил я.

Таксист с улыбкой повернулся ко мне:

— Не волнуйся, друг. Не больше часа.

Я вытащил из кейса сотовый. Батарейка его, естественно, была полностью разряжена.

— Как я рад, что вы наконец соизволили присоединиться к нам, мистер Слоун, — улыбаясь, сварливо произнес судья Ивола.

Присяжные уже сидели на своих местах, работала камера канала «Суд ТВ». До здания суда я добрался, уговорив подвезти меня паренька на «фольксвагене». Было уже почти десять.

— Приношу суду искренние извинения, — сказал я. — У меня сломалась машина и разрядился сотовый телефон. А потом…

Ивола прервал меня взмахом руки:

— Ну, надеюсь, хотя бы следующего вашего свидетеля мыши съесть не успели.

Присяжные захихикали.

— Ваша честь, я хотел бы очень коротко переговорить с моим клиентом.

Если не считать Блэра Дэйна, в списке свидетелей у меня остался только один человек, и я молил небеса о том, чтобы они избавили меня от необходимости использовать его.

— Нисколько не сомневаюсь. Однако эта привилегия предоставляется лишь тем, кто вовремя появляется в суде. Вызывайте вашего следующего свидетеля, мистер Слоун.

Я склонился к Майлзу и прошептал:

— Ваш черед. Или, может быть, вы предпочитаете сделать ставку на обоснованные сомнения?

Майлз мрачно взирал прямо перед собой.

— Я вообще не расположен сейчас делать какие-либо ставки, — ответил он.

— Тогда должен вас предупредить, — прошептал я, — вам придется туго.

— То есть?

— То есть, выходя на свидетельское место, вы полностью отдаете себя в мои руки.

Довольно долгое время он молчал, крепко сжимая пальцами край стола, и наконец сказал:

— Ладно, валяйте.

— Ваша честь, — сказал я, — защита вызывает Майлза Дэйна.

Сидевшие в зале журналисты оживились. Наконец наступала кульминация, которую все они долго ждали.

Майлз медленно приблизился к свидетельскому месту. Он казался маленьким, усталым, измученным, постаревшим. Далеко не тем романтическим персонажем, какого он привык изображать. Ворот белой рубашки Майлза был ему тесен, рукава синего костюма выглядели слишком длинными. Единственное, что осталось в нем прежним, были серые глаза, смотревшие на мир с выражением затравленного щенка.

Я вышел в середину зала. Почувствовал, как на моей спине сфокусировалась камера «Суд ТВ». Сердце у меня сильно билось, но я вдруг ощутил себя спокойным и сильным.

— Мистер Дэйн, — неторопливо, громко и мрачно начал я, — вы ведь завзятый врун, не так ли?

Глаза Майлза расширились.

— Нет, серьезно, — продолжал я. — Некий загадочный, гнусный вор-домушник пробирается в ваш кабинет, крадет эту самую палку, а затем в течение пятнадцати минут беззвучно избивает ею до смерти вашу жену и ловко выпрыгивает из окна второго этажа. Все это куча самого нелепого вранья, какое мне когда-либо приходилось выслушивать. Согласны?

Он смотрел на меня во все глаза. И судья Ивола смотрел на меня во все глаза. И присяжные. Даже Стэш Олески и тот выглядел удивленным.

Я неторопливо подошел к столу секретаря суда, взял вещественное доказательство, которому обвинение присвоило номер 37, — изогнутую черную палку, похожую на самурайский меч, прошел с ней по центральному проходу к задней стене зала. У стены сидел на стуле заснувший, судя по всему, мужчина в спортивной куртке, синих джинсах и низко надвинутой на лицо зеленой бейсболке.