— Неужели у тебя нет ни капли патриотизма? — вызывающе спросил Лафайет. — Этот человек — маньяк! Он высосет из Меланжа все, что можно: пищу, оружие, сырьевые ресурсы и…
— Ну, конечно, приятель, как не понять. Но послушай, ты не возражаешь, если мы начнем? Ты можешь говорить, пока я работаю. Тебе не трудно будет снять рубашку и встать вот сюда, чтобы я придал тебе рабочее положение?
— Н-нельзя ли мне погреть ноги еще немножко?
— Хорошая мысль. Я помогу тебе снять ботинки, и мы раздвинем лодыжки до оптимального положения. Слишком близко — и будет куча дыма, слишком далеко — и нет желаемого эффекта. Так что…
— С другой стороны, почему бы мне не сказать все, что ты пожелаешь, сразу, чтобы ты меньше трудился, — торопливо предложил Лафайет. — С чего мне начинать? С того, как я прибыл на вершину мельницы две недели назад? Или мне пойти еще дальше и рассказать, как я жил припеваючи, имел все, что только может хотеть иметь нормальный человек, а мне этого было недостаточно, или…
— Эй, подожди, приятель!
Стонруб понизил голос, нервно оглядываясь по сторонам.
— Что это ты делаешь, хочешь, чтобы я лишился работы?
— Ничего подобного. Просто сегодня вечером я в разговорчивом настроении.
— Сейчас утро. Эх, приятель, совсем ты перестал соображать, что к чему.
— Ну, да неважно, утро или вечер, мне лично хочется сейчас говорить день или ночь. Итак, как я уже говорил…
— Шшш!
ДИС приложил толстый палец к выпяченным губам.
— У тебя нет сердца! Ты хочешь лишить меня лучшего поста среди герцогских вакансий? Да если ты начнешь все выкладывать до того, как я и одним крючком тебя не тронул, то кое у кого возникнет идея о сокращении штатов. А я уже слишком стар, приятель, чтобы переквалифицироваться. Так что будь другом и помолчи немного, ладно?
— Я… я вот что тебе скажу, — предложил Лафайет, глядя на дымящиеся щипцы в волосатой руке Стонруба. — Ты на несколько минут отойди в сторону и отложи свои железки — пока я не проделаю несколько упражнений йоги, чтобы оценить твою виртуозность. А я попытаюсь на время придержать язык.
— Вот уж ничего не скажу; что благородно, то благородно. Спасибо, друг.
— Не стоит благодарности, Стонруб. Всегда рад помочь. Кстати, ты знаешь хоть что-нибудь о молодой леди, которая прибыла в замок со мной вместе?
— О ней? Ну, конечно, знаю. Послушай, если ее малость отмыть, то это будет неплохой лакомый кусочек, верно? Мне кажется, я видел, как ребята передавали ее домоправительнице. По-моему, твой друг принц Крупкин хочет подзаняться с ней отдельно.
Стонруб подмигнул.
— Крыса, — яростно выдавил Лафайет сквозь сжатые губы. — Стонруб, ты ведь вроде бы честный человек, неужели ты собираешься спокойно смотреть, как этот жулик действует через твою голову ради своих грязных планов?
ДИС вздохнул.
— Эх, повидал я на своем веку этот идеализм. Вы, юноши, считаете, что весь мир можно вылечить от болезней. Но когда стареешь, так понимаешь, что все это не просто. Вот я, например, просто предпочитаю гордиться своей профессией искусного техника. Я всю душу в работу вкладываю, чтобы потом нечего было стыдиться. И чтобы люди смотрели на дело моих рук, а я мог при этом стоять с гордо поднятой головой. Ясно? И уж раз об этом зашла речь, то не пора ли нам начинать — старикан Родольфо может появиться здесь в любую минуту, чтобы проверить, как продвигаются дела…
— Он уже появился, — произнес холодный голос.
ДИС резко повернулся и увидел герцога Родольфо, уставившегося на него горящим взглядом из дверей.
— Ну и ну! — воскликнул Стонруб. — И чего это вы подкрадываетесь так бесшумно, Ваша Светлость? Вы меня так напугали, что я, может, и работать больше не могу.
Он протянул вперед руки и стал внимательно смотреть, не дрожат ли у него пальцы.
— Это неважно, — отрезал Родольфо. — Сейчас тебе будет оказана честь и тебя посетит Его Высочество. Так что подтянись и попытайся произвести хорошее впечатление, как и подобает человеку твоей профессии…
Герцог повернулся, услышав за собой в коридоре шум шагов.
— Ах, сюда, сюда, мой дорогой принц, — сказал он, выдавливая из себя улыбку. — Наша скромная камера пыток, но полностью оборудована…
— Да, да, я вижу, — прервал его Крупкин, появляясь в поле зрения, сопровождаемый двумя лакеями, которые, казалось, пытались начистить ему ботинки в то время, как он несся вперед. Его маленькие глазки окинули камеру, остановились на Лафайете. Он хмыкнул.
— Оставь нас, Руди, — приказал он безразличным голосом. — И забери этих шутов с собой, — добавил он, пинком отбрасывая одного лакея, который пытался попробовать исправить что-то в складках его одежды, — А ты останься, — обратился он к Стонрубу.
— Но я еще не показал вам все мои новые… — запротестовал Родольфо.
— Ты имеешь наше разрешение оставить нас! — резко рявкнул Крупкин-Горубль.
И пока свита, торопливо пятясь, удалялась из камеры, принц подошел к О’Лири, который поднялся с места, глядя на него.
Экс-король оглядел его сверху вниз, посмотрел на кольцо на пальце. Потом он сунул большие пальцы рук за усыпанный драгоценными камнями пояс, идущий по его животу, и выпятил нижнюю губу.
— Ну, хорошо, сэр Лафайет, — сказал он голосом, неслышным для ДИС, который переминался с ноги на ногу позади, полируя железный сапог. — Последний шанс. Твоя ценность для меня — минус твои бывшие способности — весьма невелика, но все же твоя помощь может несколько сгладить мой путь. Последние несколько часов я провел, обдумывая мои прежние планы, и понял, что мыслил слишком мелко. Подумаешь — захватить Меланж! Как ты правильно заметил, это крысиная нора. Но теперь передо мной сами собой открылись новые горизонты. Твое присутствие здесь указало мне совершенно новый путь. Из-за твоего вмешательства я потерял трон в Артезии. Сейчас ты поможешь мне вернуть его.
— Дудки, — устало ответил О’Лири. — После того, что ты попытался сделать с Адоранной, люди закидают тебя камнями, если ты попытаешься даже показаться в Артезии, даже если тебе удастся попасть туда, в чем я совершенно искренне сомневаюсь.
Горубль ткнул Лафайета в грудь.
— Можешь откинуть прочь свои сомнения, сэр Лафайет! Это-то как раз самое простое. Менее, чем час тому назад я отослал чертежи вашим друзьям в Аджак и ожидаю в течение нескольких дней доставки действующего путепроходца.
— Боюсь, тебе придется разочароваться, у тебя там нет никакого кредита. Они ничего для тебя не сделают.
— Правда? — чуть не промурлыкал Горубль-Крупкин, лаская пальцами большой бриллиант, вставленный в воротничок его манишки. — У меня есть причины ожидать нового кредита благодаря любезности моего нового доброго друга герцога Родольфо. Что же касается возможной недружелюбности артезианцев — я уверен, что она рассеется, как утренний туман, когда принцесса Адоранна публично объявит, что все предыдущие слухи, ходившие обо мне, просто наглая ложь, распространяемая врагами государства, что я на самом деле единственный ее благодетель и что она желает передать мне корону как более старому и умудренному монарху чисто из альтруистических соображений блага государства.
— Она никогда этого не сделает, — не задумываясь объявил Лафайет.
— Может быть, и нет, — спокойно ответил Горубль, кивая головой. Он опять ткнул О’Лири в грудь, как бы наслаждаясь хорошей шуткой. — Но девица Свайхильда это сделает.
— При чем здесь Свайхильда… — голос О’Лири постепенно затих. — Ты хочешь сказать… ты попытаешься использовать ее вместо Адоранны? — он сожалеюще улыбнулся. — Проснись, Горубль. Свайхильда девушка ничего себе, но ей никогда не удастся обмануть двор.
Горубль обернулся, рявкнул приказание Стонрубу. Тот подошел к двери, высунул голову и передал приказание дальше. Раздались легкие шаги. Стронруб отступил в сторону, воскликнув от изумления, затем низко поклонился, когда изящная воздушная фигурка нерешительно вошла в комнату. Лафайет уставился с открытым ртом на это видение женского очарования, которое стояло в дверях в роскошном платье, с драгоценностями, надушенное и элегантное, с золотистыми волосами, сверкающими, как аура, над ее совершенным лицом.
