За поворотом коридорчика, по которому крался старший инспектор, открылась престранная картина. На белой матовой стенке напротив двери черной краской были начертаны математические выкладки. Рука писавшего дрожала, и символы извивались, точно в ритуальной пляске, краску наносили не кистью, как повелось исстари, а выдавливали прямо из тюбика. В коридорчике стоял знакомый и противный запашок. Бартоломью подошел поближе к фреске в стиле модернистов древности, потыкал в нее пальцем, принюхался. Это была не краска. Это был свежий сапожный крем.

Тут дверь за спиной старшего инспектора скрипнула, и он резко обернулся. В плохо освещенном проеме стояла молодая женщина среднего роста в легком летнем платье. Красивое бледное лицо обрамляли пышные каштановые волосы, карие глаза смотрели отчужденно и почти враждебно. Золотарев остолбенел.

— Кто вы? — спросила женщина.

Она также немного испугалась и отступила в глубь комнаты. Видимо, она ожидала встретить кого-то другого.

Бартоломью обескураженно молчал. Выражение глаз женщины слегка смягчилось. После недолгого раздумья она за руку втащила Золотарева в комнату. Тот был не способен что-либо понять или тем паче сопротивляться.

— Вы обязаны меня спасти! — потребовала таинственная особа, вплотную приблизившись к Золотареву. — Я хочу вернуться домой, а он говорит, что это невозможно. Я ему не верю! Вы мне поможете? Я вижу, вы честный и добрый человек.

Старый холостяк покраснел впервые в жизни. Он прокашлялся и напыщенно заявил:

— Как я понял, вам что-то угрожает, а мое призвание заключается именно в предотвращении каких-либо опасностей, угрожающих как обществу в целом, так и отдельной личности.

— При чем здесь общество? Он держит меня взаперти, потому что, потому что… Я вообще не хочу его видеть! — В голосе женщины зазвучала неожиданная ненависть. — Вы видели, что он устроил перед моей комнатой? Он издевается надо мной, он говорит, что это подарок. Какая-то Большая аксиома. Или теорема…

— Где этот феодал? — закричал Бартоломью.

Правильней было спросить: «Кто?» Кто этот феодал, способный держать женщину в заведении, подобном Замку Парадоксов и небрежно преподносить ей в дар доказательство Великой теоремы Ферма?

Его звали Радий Стомышев. С самого раннего детства он подавал надежды. Пока он рос, росло его самомнение, и, став постарше, Стомышев серьезно считал себя гением. Непомерное честолюбие и средненькие способности — вот питательный бульон, в котором размножаются бактерии эгоизма. В жертву мнимой гениальности были принесены многие. В свое время Стомышев познакомился с девушкой, и она имела неосторожность его полюбить. Он ее бросил, оправдывая себя, что в путь на сияющие вершины не берут никого и ничего лишнего. Совесть? Одно из своих амбициозно-бредовых сочинений Стомышев предварил фразой: «Посвящается Е.Г.». В смысле — Единому Господу. Совесть удовлетворилась подношением. С Думкопфом будущий «великий мыслитель» сошелся во время учебы в Гамбургском университете. Думкопф — личность в своем роде и вправду выдающаяся — приблизил к себе самого никчемного из приспешников. Когда глава организации бежал, предварительно разгромив, что успел, Стомышев остался завершать одно из его дьявольских начинаний: синтез препарата, кратковременно усиливающего ИНДИВИДУАЛЬНЫЕ интеллектуальные способности. Помогла случайность, и препарат был создан. Отныне Замок Парадоксов превратился для создателя препарата в добровольную тюрьму. Стомышев уже не мог обходиться без изобретенного зелья, постепенно сходя с ума от собственной божественной мудрости и болезненного одиночества. И тогда дичающий отшельник вспомнил о той, которая, по его убеждению, должна была ждать его вечно.

Ни о чем этом Бартоломью Казимирович пока не подозревал. Румянец поблек на его полном лице, зато глаза воинственно загорелись.

— Как вас зовут? — обратился он к женщине.

— Меня? Елена.

— Дайте руку, Елена, я выведу вас отсюда, и никто не посмеет мне помешать.

Она шагнула было к выходу и вдруг замерла на месте. На пороге стоял мерзкого вида старец в роскошном парчовом одеянии наподобие халата. Взор у него был мутный и бессмысленный, в трясущихся руках он держал колбу с зеленоватой жидкостью. Старец медленно поднял колбу к бесцветным губам, запрокинул голову с всклокоченными волосами. Посудина опустела, и взгляд обитателя Замка Парадоксов сделался на удивление умным и злым.

— Что я вижу! У нас гости? — произнес Стомышев странным дребезжащим голоском. — Елена, почему ты не познакомишь меня с уникумом, прошедшим через вероятностный фильтр? Ах, вы покидаете замок? Ну так счастливого пути. Конечно, никто, тем более я, не посмеет вам помешать.

Бартоломью и Елена прошли мимо скверно улыбавшегося старца и направились, как предполагал старший инспектор, к лифту. Однако, вывернув из-за угла, они вышли к каракулям на стене и торжествующему Стомышеву. Золотарев со спутницей повернули назад. Они долго блуждали по сводчатым галереям, переходившим в просторные залы с тысячами траурно горящих свечей, забрели к зеркальному бассейну, в котором бурлила вишневая маслянистая жидкость — розовые пузыри на ее поверхности плотоядно ухали, исторгая фиолетовый дым; потом беглецы поднимались и спускались по мраморным винтовым лестницам, но в конце концов оказались там, откуда пришли. Наследник Думкопфа уже не улыбался, он сардонически хохотал, обнажая редкие желтые зубы.

Бартоломью Казимирович совершенно не выносил, когда над ним смеялись. Он приблизился к старцу, пытавшемуся скрестить руки на груди:

— Вы не достойны снисхождения. Когда на очередном сонм-сеансе вы предстанете перед судом мировой общественности, я не подам голоса в вашу защиту!

После гневной тирады старший инспектор с Еленой зашли к ее комнату, и Золотарев захлопнул дверь.

— Вы не осуждаете меня, Елена? Мне действительно не жаль этого опустившегося человека, — возмущенно говорил Бартоломью, вышагивая по комнате. — Как он посмел приспособить причинно-следственный трансформатор для своих низких целей?! Я убежден, что и вас он похитил при помощи этого безобидного прибора!

Женщина безнадежно кивнула. Семь лет назад она считала свою жизнь прожитой. Если бы она тогда узнала, что Радий хочет вернуться, то с радостью пошла бы за ним куда угодно, хоть в это самое логово. Но семь лет назад, а не теперь, когда у нее прекрасный муж — профессор экзобиологии, интеллигентнейший и спокойнейший человек — и двое детей, мальчик и девочка… Елена могла простить Стомышеву многое, кроме того, что он выкрал ее так поздно.

— Это я во всем виновата, — сказала Елена, с трудом сдерживая слезы. — Мне уже никто не поможет. Вы должны уйти, вас он не станет задерживать…

— Уйти?! Оставить вас в лапах этого самовлюбленного павиана?! Ну уж нет!

Как большинство людей своего поколения, Золотарев был принципиальным противником насилия. Однако в Замке Парадоксов действовали свои законы — и физические, и моральные.

В коридоре Бартоломью разглядел спину неспешно удалявшегося Стомышева и крикнул:

— Постойте!

Тот нехотя обернулся.

— В последний раз предлагаю вам прекратить антигуманные действия и добровольно сдаться.

Опешив от подобной наглости, титан мысли остановился и принялся с нехорошим интересом рассматривать Золотарева с головы до ног.

— Не желаете? Я так и думал. Мне кажется, вы изволите считать себя всемогущим, — не унимался безрассудный старший инспектор. — Но давайте выясним, что вкладывается в это понятие. Вот, например, презираемое вами человечество, которое овладело энергией в масштабе Солнечной системы, — допустимо ли говорить о его всемогуществе? Оказывается, человечество обязано ежедневно, ежеминутно предпринимать героические усилия в бесконечной схватке с ловким и неутомимым противником по имени Хаос. Улавливаете? Нам постоянно приходится одерживать микропобеды, вместо того, чтобы нанести один-единственный решающий удар. А какое же это всемогущество, я вас спрашиваю? — Бартоломью доверительно ухватил собеседника за пояс его роскошного халата. — Обратите внимание на еще одну тонкость: подлинное всемогущество предполагает абсолютное знание всех закономерностей мироустройства, на что вы, собственно, тоже претендуете. Однако любой вульгарный материалист охотно подтвердит вам, что абсолютное знание не нуждается ни в каких проверках. Следовательно, не существует НИЧЕГО, достойного даже простого внимания обладателя всемогущества. Лично я представляю его в незавидном положении — повисшим над бездной: мельчайшее движение, любое действие низвергнет его в пропасть ненавистной обыкновенности…