Утром на околице деревни брызнули султаны разрывов. Пыль и дым окутали крутояры. Наши войска рванулись вперед. Лизюков бежал в первой цепи. Когда движение замедлилось, он вскочил на легкий танк. Видный всем, закричал, размахивая пистолетом:

— Быстрее, друзья! Днепр рядом! Не посрамим наши боевые знамена!

Полковник перевел дыхание только тогда, когда Соловьеве снова было прикрыто щитом сводного отряда… Вечером его попросили зайти в медсанбат. Там под старой ракитой на плащ-палатке, багровой от крови, лежал рядовой Пенежко. Бледный, с ввалившимися глазами, он как-то виновато улыбнулся:

— Прости, Александр Ильич, отвлек от дела. Только нет у меня здесь больше никого. Вот кончаюсь… Просьба последняя…

— Что ты, Николай Васильевич, мы еще погоним их обратно, как в девятнадцатом!

— Жаль, что без меня. Прошу, — повторил умирающий, — передайте это брату. Пусть не поминает лихом…

Пенежко протянул руку, разжал пальцы. На траву упал орден Красной Звезды…

До 5 августа, пока не вышли с боями, сохранив честь и знамена, 16-я и 20-я армии, боролась и жила Соловьевская переправа. Орденами и медалями отмечена стойкость многих воинов сводного отряда. Именно 5 августа 1941 года в Кремле был подписан Указ о присвоении полковнику А. И. Лизюкову звания Героя Советского Союза.

Рекогносцировка, которую с группой командиров проводил полковник А. И. Лизюков, недавно назначенный командиром 1-й Московской Пролетарской мотострелковой дивизии, завершалась. Офицеры вглядывались в назначенные им ориентиры: в дом лесника на поляне, развилку дорог, силосную башню, чудом уцелевшую на дальнем разъезде. Послезавтра они станут указателями разграничительных линий рот, батальонов, полков, наступающих северо-западнее Ярцева. Впервые за долгие недели отступления войска пойдут в обратном направлении — погонят захватчиков вспять, на запад!

Командиры уже знали о том, что началась Ельнинская операция и необходимо во что бы то ни стало помочь развитию ее успеха, отвлечь на себя резервы гитлеровцев, дать врагу почувствовать, что соединение способно не только останавливать фашистов, изматывать их на рубежах обороны, не только выходить из окружения, но и громить неприятеля в наступлении.

Александр Ильич воспринял свое назначение и ответственную задачу, поставленную перед соединением, как большую честь и высокое доверие к нему со стороны начальства. Слава о Московской Пролетарской дивизии еще в предвоенные годы гремела по всей стране. Она комплектовалась в значительной степени за счет молодых рабочих столицы, впитала в себя славные революционные традиции героев баррикадных боев, первых красногвардейских отрядов. Здесь широко применялся опыт Московской партийной организации.

Полигоны, стрельбища, учебные поля «Пролетарки», как любовно называли ее в народе, являлись подлинной лабораторией, где взыскательно проверялись новые, самые совершенные образцы оружия, техники. Здесь многое организовывалось впервые: разрабатывались тактика глубокого маневренного боя, форсированные марши. Только за один год личный состав доказал, что в условиях зимнего бездорожья (по глубокому снегу) он способен за четверо суток совершить 160-километровый бросок, а осенью в полном составе перемещаться на большие расстояния, используя автотранспорт. Тогда в этом деле еще не было ни инструкций, ни руководств. Все создавалось заново. Рождалась и передовая методика обучения и воспитания личного состава, закалялись, оттачивались командирская мысль, воля.

Не раз «пролетарцы» демонстрировали свою слаженность, выучку и мастерство перед зарубежными специалистами. Еще в сороковом году они совместно со школой ВЦИК провели показные маневры, на которых присутствовали офицеры и генералы из 13 государств, в том числе из США, Англии, Франции, Японии. Вот почему в предстоящем наступлении на дивизию возлагались особые надежды.

Передний край обороны противника протянулся по западному берегу реки Вопь. Здесь был тихо и безлюдно. Ничто не выдавало приготовлений противостоящих сторон. Лишь ночью фашисты продолжали совершенствовать укрепления, заграждения. Слышался звон пил, стук топоров, гудели двигатели танков, автомобилей.

Какие сюрпризы готовил враг? Где сосредоточивал главные силы и средства? Как намеревался их применить? На эти и другие вопросы нужно было искать ответы. Незамедлительно.

По указанию Лизюкова в боевом охранении, как только сгущались сумерки, организовывались прослушивание местности, визуальное наблюдение за противником. Каждая мелочь тщательно фиксировалась многократно с разных направлений. Затем делались выводы. Удалось узнать многое. И все-таки разведданных явно не хватало. «Белые пятна» в какой-то степени помогла уменьшить рекогносцировка, во время которой под руководством комдива воссоздали более полную картину начертания обороны, вероятное расположение основных сил, средств врага.

Конечно, хотелось знать детали, особенно те, что раскрывали построение противотанковой артиллерии на танкодоступных участках. Где расположены немецкие батареи, предназначенные для этой цели? В каком составе? Какие рубежи они уже успели пристрелять?.. Размышляя над возникшими вопросами, комдив отдал последние распоряжения, отпустил офицеров по частям и подразделениям, чтобы они как можно быстрее приступили к непосредственной подготовке подчиненных к предстоящему суровому испытанию. Сам с небольшой группой штабных работников, бойцами охраны направился по склону заросшего кустарником оврага к броневику.

Внезапно почти одновременно с трех сторон ударили автоматные очереди. Засада!

Укрывшись за массивным стволом вековой сосны, Александр Ильич приказал подчиненным рассредоточиться, залечь.

— Лейтенанта Пендака ко мне!

— Я здесь, товарищ полковник! — адъютант вырос за его спиной.

— Возьмите трех бойцов. Скрытно обойдите справа вон тот осинничек. Видите?

— Так точно.

— Мы завяжем перестрелку, а вы хорошенько там поищите. Нам сейчас как раз не хватает «языка». Ясно, лейтенант?

Пендак бесшумно исчез в темной зелени зарослей. Ни одна ветка не колыхнулась.

— По осиннику, залпом, прицел три. Огонь! — скомандовал Лизюков.

Грохнул залп, другой, третий. Эхом отозвался дробный перестук автоматных очередей. За стволами деревьев то здесь, то там вспыхивали, гасли и снова загорались, но уже в другой стороне, малиновые светлячки. После небольшой паузы снова очередь за очередью. Создавалось впечатление, что огонь ведется целым взводом, а может быть, даже и более крупным подразделением.

— Товарищ комдив, отходите к машине! — крикнул капитан из оперативного отдела. — Мы вас прикроем…

— Отставить! — резко и властно оборвал его полковник. — Слушай мою команду! Разомкнутой цепью, короткими перебежками — вперед!

Спустя примерно полчаса, после короткой схватки в оцепленном со всех сторон осиннике, где перебили семерых немецких автоматчиков, восьмого, приведенного со связанными руками лейтенантом Пендаком, допрашивал Александр Ильич. Переодетый в красноармейскую форму пленный заискивающе говорил:

— Я не немец. Я австриец… Иоганн Эллер. Меня заставили. Я не хотел…

Налет с маскарадом явно провалился. Лизюков, сдерживая чувство гадливости, спокойно объяснил:

— Это будет учтено, если вы ничего не утаите. Следуйте за мной.

На наблюдательном пункте, где недавно проходила рекогносцировка, Эллера подвели к стереотрубе. Бывший артиллерийский разведчик немедленно понял, что от него хочет советский полковник с орденом на выцветшей гимнастерке. Почти не останавливаясь, он заторопился, выкладывая все, что знал:

— Там, у домика лесника, за копнами сена замаскированы шесть танков: четыре средних и два тяжелых. По опушке леса за оврагом — позиция артиллерийского дивизиона, левее — минометная рота. Лощина за развилкой дорог заминирована…