- Здесь волен дух Ворона. Он карает йортунов за убийства и другие бесчинства, совершённые в этом месте. Поэтому оно и было назначено для торгов. Теперь Ворон позволит провести новые лишь через год и только после очистительной жертвы. Иначе его гнев обойдётся нам куда дороже, чем непроданные шкуры и рыба.
Я задумался:
- А если убийца - не йортун?
- Преступник должен быть найден и казнён. Но торги могут состояться, поскольку земли Ворона осквернили кровью не его дети. Разумеется, очищение всё равно будет необходимо. Но к чему об этом говорить? Среди нас нашёлся глупец. Кто-то решил, что речи заезжего чудака оскорбят духов больше, чем убийство на священном месте. Выстрелить из нашего лука может только йортун. Многие павийцы покупали наше оружие и безуспешно пытались им овладеть. Но это следует делать с детства. Для того, чтобы натянуть тетиву, нужны мощные руки. А этот выстрел был очень силён.
- Я знаю, как пришедший из Павии мог приобрести большую силу. Чужую силу, ворованную. Выстрел был силён, но неточен, йортун постыдился бы такого. И, вдобавок, мог предназначаться не Ханке, поскольку был сделан поспешно. В поселении давно знали о нашем прибытии и о том, кто идёт с караваном. На пути сюда я заметил немало мест, где лучник мог бы укрыться, и исполнение задуманного отняло бы у него лишь одно утро. Ханке потерял свой монашеский плащ, но на нём была старая вязаная фуфайка, какие носят урготцы, и стрелку легко было бы отличить его от прочих. Однако лучник стрелял здесь, где повсюду ходят люди, и, по всей вероятности, очень торопился.
Я хорошо знал Ктиссу, и не раз убеждался, как трудно что-то прочесть по йортунским лицам. Но сейчас Эркин, бесспорно, был удивлён и озадачен.
- Почему? Может быть, он из тех, кто откочевал сюда лишь накануне? Я знаю несколько таких семей.
- Мои спутники не увидели бы притаившегося в засаде, но я сам понял бы, что в стороне от дороги кто-то есть. Злодей знал это, и подстроить убийство в поселении представлялось ему безопаснее. А об этом могли знать лишь в Павии, и то далеко не все.
Мне не хотелось пояснять эти слова, но, услышав их, Эркин задумчиво поглядел на меня.
- Вы и правда поняли бы это. Я вижу, какой дух привёл вас сюда. Но что же нам делать, чтобы найти убийцу?
- Хорошо, если все в поселении в этот же вечер узнают, что случилось, и кто убит. И если у вас есть ветки вьюна охотников, попросите жену заварить мне их на ночь.
Рядом с дверью на моей половине дома всё заросло низенькими, разросшимися как кустарник ивами и можжевельником. Это было помещение для почётных гостей, и им давно не пользовались, хотя и содержали в порядке. Чуть поодаль лежали несколько длинных брёвен, и было заметно свежее кострище. Похоже, тут часто коротали время пришедшие с караванами. Вино в Уделе Ворона было только привозное, но бражку многие ставили. Всё это я мог увидеть, лишь открыв дверь, поскольку окна были прорублены в стене напротив.
Настой вьюнка охотников позволяет долго не спать. Всю эту ночь я бодрствовал, выслеживая того, кто захочет подобраться к двери в одиночку. Таких не было, зато здесь побывали три компании, занимавшиеся выпивкой, игрой в кости и жеванием южного ореха. Первыми появились мои спутники. Они успели привязаться к монаху, и Слей предложил всем молча выпить в память о нём. За этот порыв я мог простить товарищам даже то, что они, как и все последующие, отходили отлить в кусты под моей дверью. Охранники первого павийского каравана ушли отсюда уже глубокой ночью. Им оказалось довольно приятельства Ханке со мной, чтобы чернить его в самых гнусных выражениях, даже ничего не зная о погибшем. И самым скверным было понимать, что среди поносивших убитого скорее всего находился его убийца. Меня терзали злые и мрачные мысли о том, что монах, уповая на Творца, преодолел безмерно тяжёлый и опасный путь - и всё это было напрасно.
Эркин поднялся рано. Я сразу же прошёл к нему, и мы отправились на мою половину, взяв длинный медный крюк, стоявший рядом с очагом. Встав в стороне от двери, я зацепил крюком её ручку и резко рванул на себя. Мимо нас просвистела стрела, войдя глубоко в бревно на противоположной стене. Большая, с ладонь, щепка, упала на пол. Стрела была из самострела, который настораживают на тропе крупного зверя, короткая и толстая. Пошарив в кустах, мы нашли и сам самострел, поставленный кем-то этой ночью. Бесполезно было спрашивать, откуда взялось это оружие. Их продавали охотникам во множестве, склады же не охранялись. Йортуны не воровали, а купцы на торгах быстро признали бы свой товар.
- Теперь понятно, что убить хотели меня, - сказал я Эркину. - И, похоже, эта вражда пришла за мной из Павии. Свои счёты у меня могут быть и с изенийцами, но их человек тоже предпочёл бы устроить засаду по дороге. К несчастью, мне не удалось выследить того, кто насторожил самострел. Возможно, если я выпью ещё кружку настоя охотников, я придумаю, что нам теперь делать.
За завтраком собрались все домашние Эркина, и это выражение его доверия тронуло меня. Напротив меня за столом сидели его малолетние дочь и сын. Потомки йортунов почти никогда не разлучаются надолго с родителями, но при этом они пользуются большой свободой и очень рано начинают действовать на свой страх и риск. Я видел, как семи-восьмилетние дети одни выходят на озеро, чтобы рыбачить с лодки, как оленные йортуны того же возраста могут сами заарканить и поймать взрослую олениху-матку. Саргылана и Бодалур выросли в народе рыбаков и охотников и были наблюдательны и сметливы, а торги всецело владели их вниманием. Я попросил разрешения поговорить с ними.
Эркин для переговоров с купцами оделся так, словно был рождён по ту сторону Хаймура, и походил то ли на павийца, то ли на урготца. Но его дети мало отличались от прочих йортунов. Я пока не слишком разбирался в здешней одежде, и мальчик с девочкой казались мне очень похожими друг на друга. Оба были в кожаных штанах, расшитых куртках, у обоих в длинные чёрные волосы были заплетены цветные ленточки, а за поясом висел охотничий кинжал. Саргылана была побойчей, Бодалур порассудительней, но и у брата, и у сестры горели глаза, когда они рассказывали про караванщиков, их странную одежду, характер и обычаи, а также про те развлечения, которыми занимали себя собравшиеся в ожидании торгов. Я одобрительно поддакивал им и слушал довольно долго, пока, наконец, не набрёл на след. Бодалур сказал:
- А ещё за день до того, как вы приехали, у нас боролись на руках силачи. Отец пообещал победителю связку серебряных монеток, поэтому захотели побороться не только наши, но и пришлые из-за гор. А победил и вовсе изенийский купец, вот. Руки у него очень толстые.
Мальчик показал - какие. По размеру это больше всего походило на бычью ляжку.
Сестра пренебрежительно возразила:
- Вот если бы бороться стал тот тощий, со шрамом на подбородке, он бы двоих таких купцов одолел. Я всё ждала, не выйдет ли он, но он только пил брагу и посмеивался.
Я спросил:
- А почему ты решила, что он такой уж сильный?
- Я видела! У его купца погибли в дороге двое слуг, и он хотел, чтобы охранники тоже помогали разгружать товар. Тот, который со шрамом, долго с ним ругался. А когда остался один, со злости стал брать по три мешка сразу и нести и быстро всё перекидал. Я пыталась потом хотя бы сдвинуть с места один такой мешок и не смогла.
Переводивший её слова отец глянул на Саргылану с тревогой:
- Он не заметил, что ты за ним следила?
- Ты же брал меня на охоту, и знаешь, что я умею быть незаметной.
- А как зовут этого силача? - вмешался я.
Саргылана смутилась. У неё как раз менялись два передних зуба, и павийские имена казались ей непроизносимыми.
- Я понял, о ком она говорит. - вмешался Эркин. - Этого охранника зовут Бальтц. Я покажу его вам.
Судя по разговорам, Бальтц был в той компании, которая выпивала рядом с моей дверью.
Я поблагодарил детей и попросил у Эркина разрешения вручить им подарки. Для каждого у меня были припасены по три рыболовных крючка и блесна, вызвавшие бурный восторг. Я решил кое-что проверить и сходил ещё за цветными ленточками, позволив и брату, и сестре выбрать себе несколько штук. Как я и ожидал, оба захотели украсить себя цветами их нитей жизни. Теперь я понимал, почему про страну за горами говорили, что скрытое у нас очевидно там.
