Вилькен, который до этого держал оборону, ударил по противнику на своём фланге, и вся армия врага, огрызаясь, начала отступать. Миро шёл впереди войск. Свед, раньше сопровождавший его бок о бок, забежал вперёд, и я увидел, как его окружает стая волков. Несколько зверей уже упали с раздробленным черепом под его копытами, и он мог бы одолеть и всех, не будь так измотан сейчас бегом и наступлением. Чувствуя, как слабеет мой друг, я начал пробиваться к нему. Двое волков вцепились в него сзади, а третий повис на груди. Я перерубил врагу позвонки палашом, но всё было кончено. Жизнь ушла из Сведа с потоком горячей крови, передо мной лежал уже не лось, а друг в привычном мне первом облике. Смерть ещё не успела оледенить его лицо, и я понимал, что последний раз вижу его таким, полным отваги и готовности отстоять тех, кто ему дорог.

Я плохо помню конец сражения - ярость застила мне глаза. Мне с трудом удалось остановиться, когда Миро приказал не преследовать врага дальше, поскольку он опасался, что армия слишком растянется.

Я стоял возле большого шатра, который поставили лекари. Больше всего мне хотелось выманить у хранителя ключ от сундука с маковым настоем. Или просто грохнуть ящик о землю, разбив бутыль, и, лакая как собака, напиться того, что вытечет из щелей. Но я знал, что скоро принесут раненых, и будет нужна моя помощь. Из шатра до меня донеслись голоса Лаури и Альда, и я, пошатываясь, зашёл туда.

В своих ожиданиях я оказался прав. Никогда ещё мне не приходилось видеть столько умирающих или безнадёжно покалеченных людей - с рёбрами, сломанными так, что каждый вдох причинял мучения, с отрубленными ногами или с ногами, размозжёнными настолько сильно, что их всё равно приходилось отнимать, с разбитой в осколки челюстью, выпущенными кишками, перебитым хребтом, с вытекшим глазом и раной, проникающей дальше, глубоко в мозг. Мне приходилось лечить простолюдинов, но на войне до этого я имел дело с благородными, а, значит, по большей части с оборотнями. Те из них, кто успел после ранения принять свой второй облик, по большей части нуждались для лечения только в заботе и покое. Тех, кто сразу же впал в беспамятство, приносили сюда, и ими занимался я, уже не скрывая своего умения управлять их превращениями. Обращённым слишком поздно грозила потеря кисти или ступни, долгая болезнь, но почти никогда - смерть. Остальным благородным и простолюдинам мне приходилось отрубать или отпиливать изувеченные руки и ноги, соединять сломанные кости, полагаясь на то, что они срастутся, обрабатывать и зашивать раны, надеясь, что они заживут без гниения омертвевших тканей, заражающего здоровые.

По счастью, у нас были запасы макового настоя и хлебного вина. Но всё равно я слышал, как бойцы, прошедшие множество сражений, стоявшие, несмотря на тяжёлые раны, против нескольких врагов, кричали от боли - или плакали, когда сил кричать у них уже не оставалось.

Чтобы лекари не отвлекались по мелочам, я поставил потаскушек им служить - кипятить воду, резать ткань для перевязок, обливать хлебным вином и обжигать их орудия. Но всё же все мы были заняты так, что разогнуться не могли. Лаури, уже не в первый раз помогавшая мне, была сущим кладом. Пускай девочка по деревенской привычке порой сбивалась с 'вы' на 'ты' и употребляла простонародные словечки, но выучка в монастыре и у Альда не прошла даром, и она с полуслова понимала, что от неё нужно, хотя мне часто не хватало сил быть обстоятельным и вежливым. 'Окуни полотно в крахмал', - командовал я, собираясь наложить тугую повязку. - 'Подержи лампу'. 'Очисти новый нож огнём', - когда предыдущий тупился или ломался. 'Постарайся напоить его настоем', - это непросто, когда у раненого лицо разрублено ударом палаша. Лаури не смущало даже то, что ей приходится работать вместе со шлюхами - девочка хорошо знала, что, обернись всё иначе, она могла бы оказаться на их месте.

Ближе к утру принесли Прина. Правая рука до локтя у него была отрублена ударом палаша - обычная рана для защитника, не для беглеца, два ребра сломаны. Кровь остановилась у него сама, но он долго пролежал без памяти. Я обработал культю и наложил повязку на грудь, Лаури напоила его тёплым. Парень пришёл в себя и, узнав меня, попытался улыбнуться.

Проклятый мой язык! Я ведь хорошо знаю, что даже невольно сказанное мной нередко исполняется, порой - дословно. Зачем когда-то, переругиваясь с крестьянами, я обвинил их в безрукости? Прин был здоров и силён, твёрдо знал, что всегда сможет прокормиться работой, а теперь останется беспомощным калекой.

Рассвело. Поле боя снова обошли, и доложили, что живых там больше не осталось. Из шатра вынесли умерших за ночь, и в нём сразу стало намного просторнее. Самые счастливые из раненых уснули или впали в забытьё. Я знал, что за ними будет кому приглядеть. Большинство моих потаскушек были девчонками на удивление заботливыми и жалостливыми, хотя я удивлялся, как они вообще могут теперь смотреть на мужчин. Все, кроме двоих, отличались ещё, конечно, редкой бестолковостью, но мы с Варли и Лаури уже успели кое-что им вдолбить.

Я выбрался на воздух, чувствуя, что силы совсем оставили меня. Я не видел вокруг ничего, кроме горестей, пагубных ошибок, неотвратимых бед. 'Владычица', - взмолился я. - 'почему я замечаю столько бездумного, не сомневающегося в себе зла, столько бодро следующей в пропасть опрометчивости, столько слабости, прикрытой у кого наглостью, у кого угодливостью? Почему другие уверенно идут вперёд, не обращая внимания на препятствия по дороге, и ничто не мешает им жить благополучно? Почему самых лучших, самых даровитых, самых отважных я застаю в момент их гибели, отчаянья, горя и бессилия? За что мне эта жизнь, зачем я в этой жизни?'

Было ли это помрачением от усталости или чем-то ещё, но я услышал тихий девический голос:

- Тот, кто не знал своей и чужой слабости, страшен, Шади. Посмотри на Сулву - он привык быть победителем, пошёл на всё, чтобы не потерпеть поражения, и теперь пляшет под дудку безумца Оллина. Ты мог умереть ещё младенцем и выжил лишь потому, что нужен здесь. Шади, не заставляй меня поверить, что тебе нет места в этом мире, что ты не можешь быть в нём любящим, любимым, счастливым...'

Я обернулся. За спиной у меня стояла Лаури, держа в руках кружку с отваром:

- Отец просил напоить вас этим и отвести спать.

- А если кому-то станет хуже?

- Мы присмотрим за всеми, Шади. Идите, на вас лица нет.

Я покорно выпил отвар, доплёлся до ближайшего шатра и уснул там, подстелив под бок собственную куртку. Перед тем, как провалиться в долгое забытьё, я невольно спросил себя: 'Ты бывал любимым, Шади, ты бывал любящим. Но счастливым?..' Ответа не было, я уже засыпал.

Не только потери противника, но и наши собственные были велики, и ни Миро, ни я не сомневались, что через несколько дней Атка даст ещё одно сражение, надеясь, что удача окажется на его стороне. Он стоял не очень далеко от нас, но сутки спустя разведчики донесли нам, что маршал сворачивает лагерь. Мы все были в недоумении, но вскоре известия о том, что случилось, дошли и до нас.

Под предлогом помощи Атке Сулва снял части с нашей границы с Урготом. Тем временем урготцы, как я и ожидал, завершили войну с Изеном если и не полной победой, то заключив довольно выгодный для себя договор. Это могло бы случиться и раньше, но изенийцы - непревзойдённые мореходы, и всегда могут перебросить подкрепление по воде, что связывают с особым видом магии. Впрочем, их умение в любую пору суток точно определить время объясняется искусностью в исчислении. Мне случалось разбираться в изенийских трактатах, посвящённых этой теме. Изенийский 'дом иглы', позволяющий всегда понять, где располагается юг, сейчас тоже умеют построить и в других землях. Магией его считают лишь потому, что игла теряет направление в тех местностях Павии, где находятся залежи железной руды, и на северных землях йортунов. Но вот способность изенийцев пройти сквозь туман, усмирить бурю или, наоборот, вызвать её, поистине поразительна. Урготцы, по моим сведениям, потеряли во время штормов немало кораблей с войсками, и сейчас их можно было бы считать не столь уж сильным противником - не будь мы ещё более ослаблены междуусобицей. Так что случилось то, чего можно было бы ожидать - войска соседей пересекли незащищённую границу и пошли на Вилагол. Сулва объявил, что не сможет оборонить столицу, и перебрасывает войска в Лимдан, через который идёт дорога в земли йортунов. Не знаю, что произошло, но Атка отослал человека Сулвы, и направился к Вилаголу, надеясь его отстоять, хотя многие покинули его войско, присоединившись к идущим на Лимдан.