- Подождите, герцог! С вашим вином что-то не так. Я боюсь, что оно отравлено.

Малва недоуменно протягивает мне через стол свой кубок. Осадка на дне нет, багряная жидкость прозрачна, но вода словно бы хочет предупредить о своей нечистоте. Я разглядываю наши бокалы, но с ними, похоже, всё в порядке.

- Ну что ж. Можно позвать слугу, чтобы он попробовал вино.

- Не надо, прошу вас.

- Ну же, Шади, полно ребячиться. Он должен это делать. И если вино действительно отравлено, то это либо его рук дело, либо результат его упущения.

Виночерпий входит. Это краснолицый широколобый парень. Он встревожен, но отнюдь не смертельно напуган, и, похоже, просто ждёт очередной выволочки за то, что подал кислятину или за таракана в бокале. Отпив четверть кубка, он произносит:

- Хорошее вино, господин. Разве что чуть-чуть горчит. Мне пить дальше?

- Не надо, - кричу я, не обращая внимания на недовольство герцога.

Слуга покорно становится у стола и выслушивает мои вопросы.

- Ты сам выбирал бочку?

- Да, господин.

- Сам отливал из неё?

- Сам.

- Сам разливал по бокалам?

- Да.

- Рядом с тобой в это время кто-нибудь был?

- Нет.

- Ты куда-нибудь отлучался?

- Нет, господин.

- Когда ты нёс вино, кто-нибудь встречался тебе по дороге? Останавливал тебя? Заговаривал с тобой?

- Нет, господин.

Проклятье, этот человек словно бы нарочно делает всё, чтобы выставить себя виновным.

Тут виночерпий облизывает губы, бледнеет и сгибается пополам, схватившись за живот. Какое-то время он ничего не говорит, только тяжело дышит, пытаясь совладать с болью. Потом, наконец, понимает, что случилось, и на его лице отражается ужас:

- Что там было, господин?

- Это я должен тебя спросить. Расскажи и, возможно, я смогу тебе помочь.

Я молчу и о том, что уже узнал яд, и о том, что если он выживет после отравления, то, скорее всего, умрёт под пытками или на виселице. Но и сам слуга думает сейчас, похоже, лишь о том, прекратится ли нынешняя боль.

- Я не знаю. Я не виноват, клянусь предками. Я ничего не делал, пощадите меня!

- Кто-нибудь просил тебя что-то всыпать в вино? Кто-нибудь был рядом с тобой?

- Нет! Нет! - хрипит он.

Я зову других слуг, чтобы они помогли вывести виночерпия из дома. Сам он с трудом передвигает ноги. Мы отводим его подальше от двери и там его, наконец, рвёт на снег, что очень хорошо. Я насильно заставляю слугу пить, и его рвёт снова, уже с кровью.

Тут я замечаю, что к замку идут посланцы Атки, по всей видимости, для переговоров, и спешу сообщить Великому герцогу это известие.

- Каковы мерзавцы! - он полон негодования. - Пришли посмотреть, не умер ли я уже, и не сделаетесь ли вы посговорчивее.

- Ваше отравление тоже может оказаться идеей Кори, - осторожно замечаю я. - Стоило бы выслушать посланных, понять, чего они хотят, и сказать, что ответ будет на следующее утро.

- Я не уверен даже в том, что Атка не знал про захват семьи Руфа и их гнусное убийство.

- До утра я попытаюсь найти предателя, и тогда мы всё поймём. Поспешность только повредит. У них много наших пленных, но и у нас их людей не меньше. От вас зависит жизнь тех, кто сражался за нас, герцог. Без переговоров их не выдадут.

- Я помню это. Но кто мог отравить вино, кроме проклятого слуги? А он запирается и вот-вот отправится к предкам. Вы оба сидели за столом напротив меня, и яда подсыпать никак не могли.

- Не спешите, герцог.

Входят посланцы Атки. Я внимательно наблюдаю за ними, но на их лицах при виде живого и здорового Малвы не появляется ни удивления, ни разочарования. Всё, что они предлагают нам, касается обмена пленными и принесения взаимных клятв. Похоже, именно с этим их и отправили. Великий герцог, к моему облегчению, предлагает отложить дело до утра.

Переговоры, соглашения... Что-то из старых рассказов отца вертится у меня в голове. Проклятие, почему я не подумал про это раньше? Я снова беру в руки кубок. Он сделан из серебра, в которое оправлено прозрачное красноватое стекло. Поверху идут серебряные накладки, изображающие виноградную лозу, грозди спускаются вниз по стеклу и снаружи, и изнутри. Я достаю кинжал и пытаюсь найти небольшую трещинку и поддеть рядом с ней украшение лезвием. На третий раз мне это удаётся, и кусок накладки отходит в сторону. Изнутри на нём видны слабые следы уже почти растворившегося порошка. Я показываю его герцогу и Миро.

- Что это? - с удивлением спрашивает Малва.

- Довольно хитроумное приспособление. Столетие назад полагали, что важные соглашения следует заключать не иначе, как хорошенько напоив своего визави, поскольку тогда он не сможет ничего скрыть. По счастью, это вышло из обычая. Но те, кто не хотел напиваться, могли поместить сюда снадобье, отбивающее хмель, и при необходимости велеть слугам наполнить бокал до краёв. Обычно его наливали чуть более, чем наполовину. Очень тонкая работа. Всё рассчитано так, чтобы порошок сам не высыпался из тайника, когда кубок пуст, но потихоньку растворялся и медленно опускался на дно, расходясь в вине.

- Вы опасный человек, Шади. Такого не знаю даже я, а ведь это наш фамильный кубок.

- Отец был уже немолод, когда я родился, а сам он тоже был поздним сыном у деда. Так что рассказать он мог немало. Теперь, я полагаю, надо позвать слуг и служанок, которые помогали вашему распорядителю.

- Вы полагаете, что виновен он?

- Отравителем может быть любой. Про этот секрет вероятней знать благородному, но и слуга мог случайно его открыть, когда чистил кубок. Разумнее всего расспросить их поодиночке, а к остающимся в соседней комнате приставить кого-то, чтобы он не давал им сговориться.

Слуги дружно сошлись на том, что Герт, распорядитель, велел им ради сегодняшнего обеда распаковать фамильную посуду, потом долго ругал их за то, что вывезти при объезде удалось лишь один из старинных кубков, потом отослав всех, сказав, что лично проверит, хорошо ли помыты кубок и бокалы. Я задумываюсь о том, как заставить его признаться. Герт всегда был человеком храбрым и отчаянным, не чета покойному Нетиру, державшему оружие разве что в юности на учебных поединках. Во время осады камень ударил его в поясницу. Герту едва не перешибло хребет. Такую рану даже оборотню было трудно залечить, и она сделала его почти расслабленным. Он ходил, помогая себе парой костылей. Малва взял его к себе распорядителем, не желая, чтобы достойный воин терпел нужду, и Герт неплохо справлялся со своей должностью. Он не станет спасаться бегством - просто не сможет, но если и виновен, то отпираться всё равно будет до конца.

Я говорю собранным в комнате слугам: 'Молчите, даже если я скажу что-то не так, а потом подтвердите мои слова'. Посылают за Гертом.

Я говорю, презирая себя за эту игру на чужой слабости:

- Сир, руки тоже слушаются вас плохо. Осматривая посуду, вы просыпали на лавку какой-то порошок. Виночерпий решил попробовать, что это такое, лизнул палец - и вот что с ним теперь.

Отравленный слуга, которого снова привели сюда, полусидит-полулежит кулём у стены и пытается слабо кивнуть. Остальные галдят, утверждая, что так и есть, и добавляя подробности, которых я и сам бы не смог выдумать.

- Что ж, - отвечает Герт - всё раскрылось, и я буду наказан поделом.

И тихо добавляет:

- Но попробовать всё же стоило.

У него слезящиеся голубые глаза с красными прожилками. Он смотрит на меня и Малву без раскаянья и сожаления.

- Такой ценой?

- У меня кто-то украл годы моей зрелости, прекраснейшие в жизни мужчины, когда он доказал свою силу и стал сам себе хозяином. Вы понимаете, что это такое, когда ты не можешь взбежать на гору? Cкакать на лошади? Когда женщины вместо восхищения глядят на тебя с жалостью?

- Что вам обещали? - спрашиваю я. - Силу и здоровье? Вы уверены, что это не был просто ловкий обман?