– Я бы счел это вполне вероятным.

– Вот расстроенная волынка[4]! – воскликнул Бервин. – Я немедленно рассчитаю ее!

– Вы шотландец? – вдруг спросил Дензил.

– А почему вы спрашиваете? – вопросом на вопрос ответил Бервин.

– Потому что вы использовали сугубо шотландское выражение.

– А перед этим я использовал типично американское выражение, – парировал хозяин. – Я могу быть шотландцем или американцем, но позвольте напомнить, что моя национальность – это мое дело.

– У меня нет ни малейшего желания выпытывать ваши секреты, – произнес Дензил, поднимаясь со стула, на котором так удобно устроился, – но хотел бы напомнить вам, что нахожусь здесь по вашему приглашению.

– Не обижайтесь на меня за поспешные слова, – извинился Бервин. – Я рад вашему обществу, хотя вы можете счесть меня грубым. Вы должны осмотреть весь дом вместе со мной.

– Не вижу в этом необходимости.

– Это рассеет ваши подозрения в отношении теней на окне.

– Я вполне доверяю своим глазам, – сухо сказал Люциан, – и совершенно уверен в том, что перед тем, как встретить вас, я видел в этой комнате мужчину и женщину.

– Что ж, – произнес Бервин, зажигая небольшую лампу, – идемте со мной, и я докажу вам, что вы ошибаетесь.

Упорство, которое продемонстрировал Бервин, настаивая на том, чтобы Люциан осмотрел Безмолвный Дом, было поистине замечательным. Он явно вознамерился любой ценой разубедить Дензила в том, что в его особняке прячутся посторонние.

Бервин водил за собой гостя повсюду, от чердака до подвала, от парадного входа до помещений в задней части, показывая каждый уголок пустующих комнат. Продемонстрировал даже кухню, которой никто не пользовался, обратил внимание на то, что дверь, ведущая во двор, заперта на замок и на засов и, судя по ржавчине на металлических петлях, ее не открывали уже несколько лет. Кроме того, он заставил Дензила выглянуть из окна во двор, обнесенный высоким черным забором, который отделял его от соседних участков.

После того как осмотр был закончен и Люциан убедился, что он и хозяин помещения – единственные живые существа в доме, Бервин привел своего основательно замерзшего гостя обратно в гостиную и налил бокал вина.

– Вот, мистер Дензил, – добродушно предложил он, – выпейте вина и придвиньтесь поближе к огню; после нашей экспедиции вы наверняка продрогли до костей.

Люциан охотно принял его приглашение, потягивая вино – превосходный кларет – перед камином, пока Бервин кашлял, дрожа всем телом и что-то ворча себе под нос насчет жутких холодов. Когда же Люциан встал, чтобы откланяться, пожилой мужчина обратился к нему.

– Итак, сэр, – с сардонической улыбкой спросил он, – теперь вы убедились, что борющиеся тени в окне были исключительно плодом вашего разыгравшегося воображения?

– Нет! – упрямо ответил Дензил.

– Но вы же сами видели, что в доме никого нет!

– Мистер Бервин, – после недолгого раздумья произнес Люциан, – вы предлагаете разгадать загадку, на которую у меня нет ответа, да мне и не хочется. Я не могу объяснить виденное сегодня ночью, но то, что в вашем доме были люди, так же верно, как и то, что вас в нем не было. Я не спрашиваю, какое отношение это имеет к вам или какими резонами вы руководствуетесь, отрицая этот факт. Храните свои собственные секреты и идите своей дорогой. Засим позвольте пожелать вам покойной ночи, сэр, – с этими словами Люциан направился к двери.

Бервин, державший в руке бокал, доверху наполненный золотистым портвейном, осушил его одним глотком. На его бледном лице заиграл румянец, запавшие глаза заблестели, и без того звучный голос окреп.

– По крайней мере, вы сможете сообщить моим добрым соседям, что я мирный гражданин, который желает жить так, как считает нужным! – с горячностью заявил он.

– Нет, сэр! Я не стану вмешиваться в ваши дела. Вы для меня совершенно чужой человек, и наше знакомство носит слишком поверхностный характер, чтобы я мог позволить себе осуждать ваши действия. Кроме того, – добавил Люциан, слегка пожав плечами, – они меня не интересуют.

– Тем не менее в один прекрасный день они могут заинтересовать три королевства, – негромко заявил Бервин.

– Ну, если они представляют опасность для общества, – подхватил Дензил, полагая, что его странный сосед имеет в виду анархистов, – то я…

– Они несут опасность лишь для меня самого, – перебил его Бервин. – На меня объявлена настоящая охота, и я скрываюсь здесь от тех, кто желает мне зла. Я умираю, как видите, – сказал он, ударив себя по впалой груди, – но могу умирать недостаточно быстро для тех, кто желает моей смерти.

– И кто же они? – воскликнул Люциан, ошеломленный столь неожиданным откровением.

– Люди, которые не должны вас интересовать, – угрюмо пробурчал его собеседник.

– Что ж, это вполне справедливо, мистер Бервин; потому позволю себе пожелать вам покойной ночи!

– Бервин! Бервин! Ха! Хорошее имя – Бервин, но только не для меня. Господи, да есть ли на свете человек более несчастный? Фальшивое имя, фальшивый друг, опозорен и вынужден скрываться! Будьте вы все прокляты! Уходите! Ступайте прочь, мистер Дензил, и оставьте меня подыхать здесь, как крысу в норе!

– Вы больны! – сказал Люциан, изумленный неожиданной вспышкой ярости хозяина дома. – Быть может, послать за доктором?

– Не надо! – воскликнул Бервин, с видимым усилием взяв себя в руки. – Прошу вас, уходите и оставьте меня одного. «Ты не можешь исцелить болящий разум»[5]. Уходите! Уходите же!

– Что ж, покойной ночи, – сказал Дензил, видя, что ничего иного ему не остается. – Надеюсь, утром вам станет лучше.

Но Бервин лишь покачал головой и, не сказав более ни слова, что было странно после его недавней вспышки, выпроводил Дензила вон.

Когда за ним закрылась тяжелая деверь, Люциан спустился по ступенькам и остановился, задумчиво глядя на особняк, в котором жил столь таинственный постоялец. Молодой адвокат не мог решить, как должен относиться к Бервину, – не мог понять его диких выкриков и безумного поведения, но по дороге домой пришел к выводу, что тот всего лишь жалкий пьяница, которого преследуют кошмары, порожденные пристрастием к горячительным напиткам. А эпизоду с тенями в окне он не смог найти никакого сколь-нибудь приемлемого истолкования.

«Да и вообще, почему я должен ломать над этим голову? – спросил себя Люциан, ложась в постель. – Мне нет никакого дела до этого человека со всеми его тайнами. Я пал жертвой вульгарного любопытства обитателей площади. Итак, решено: я больше не стану искать общества этого пьяного лунатика или думать о нем». И он постарался выбросить из головы все мысли о странном соседе, что, учитывая обстоятельства, было самым мудрым поступком с его стороны.

Впрочем, немного погодя случилось нечто такое, что заставило его пересмотреть свои намерения. Есть люди, которых направляет сама судьба; одним из таких людей был и Люциан, коему была уготована важная роль в разыгрываемой безжалостным роком драме.

Миссис Марджери Кебби, приходящая служанка в доме Бервина, была глухой старой каргой, мучимой постоянной жаждой, утолить которую могла лишь крепкая выпивка; кроме того, ей было свойственно запускать руку в чужой карман. У нее не было ни родственников, ни друзей, ни даже знакомых, но, будучи скрягой, она тряслась над каждым пенни, благодаря чему всеми правдами и неправдами накопила денег, в которых у нее не было решительно никакой нужды: она обитала в запущенной маленькой квартирке в трущобах и куда усерднее промышляла мелким воровством, нежели работала.

Согласно заведенному распорядку, в девять часов она приносила для своего нанимателя завтрак из гостиницы «Нельсон», расположенной как раз за площадью, и, пока он вкушал его в постели, как было у него в обычае, прибиралась в гостиной. Затем Бервин одевался и отправлялся на прогулку, вопреки утверждению мисс Грииб о том, что он выходил из дому только по ночам, словно сова, и во время его отсутствия миссис Кебби наводила порядок в спальне. После этого она занималась своими делами, то есть убиралась в других квартирах, и возвращалась лишь в полдень и вечером, дабы накрыть для Бервина стол к ланчу и обеду или, точнее, обеду и ужину, которые тоже доставляли из гостиницы.