– Полицию! – эхом откликнулся пожилой мужчина, на сей раз явно встревоженный, судя по дрогнувшему голосу. – Нет-нет! Это никуда не годится! Мой дом – моя крепость! Полиция не посмеет вломиться в него! Я мирный и крайне несчастный человек, который желает лишь одного – спокойной жизни. И все эти разговоры о посторонних в моем доме – полная ерунда!

– Тем не менее вы испугались, когда я рассказал вам о тенях, – многозначительно заметил Люциан.

– Испугался? Мне нечего бояться!

– Даже тех, кто охотится на вас? – прозрачно намекнул Люциан, припомнив их прошлый разговор.

Бервин испустил короткий приглушенный возглас и отступил на шаг, словно для того, чтобы перейти к обороне.

– Что… что вы знаете… об этом? – задыхаясь, прошептал он.

– Только то, на что вы сами намекали, когда мы в последний раз виделись с вами.

– Да-да! В ту ночь я был не в себе. Во мне говорило вино, мозг затуманился.

– Как и сейчас, по-видимому, – сухо заметил Люциан, – судя по тому, насколько вы взволнованы.

– Я несчастный человек, – дрожащим голосом сказал Бервин.

– Надеюсь, вы извините меня, сэр, если я оставлю вас, – церемонно произнес Люциан. – Похоже, мне самой судьбой уготовано вести с вами полуночные беседы на холоде, но, полагаю, эту лучше прекратить.

– Одну минуту! – воскликнул мистер Бервин. – Вы были достаточно добры, чтобы предупредить меня о тех пересудах, кои порождает мой скромный образ жизни. Не будете ли вы столь любезны, чтобы пройти со мной в дом и осмотреть его от чердака до подвала. Тогда вы собственными глазами убедитесь, что причин для скандала нет и что силуэты, которые вы якобы видели в окне, не были тенями живых людей.

– Во всяком случае, тенями призраков они не могут быть наверняка, – парировал Люциан, – поскольку мне еще не доводилось слышать, чтобы призраки отбрасывали тень.

– Прошу вас, идемте со мной, и тогда вы сами убедитесь, что в доме никого нет.

Несмотря на то что приглашение казалось искренним, Люциана одолевали сомнения относительно того, стоит ли его принимать. Осматривать практически пустой дом в компании незнакомца, имеющего дурную репутацию, в полуночный час – не самая лучшая идея для любого мужчины, каким бы храбрецом он ни был. К слову сказать, Люциан вовсе не был трусом, да и любопытство вновь проснулось в нем, разжигая тягу к приключениям, к коим так склонна молодость. Кроме того, ему не терпелось разобраться с тенями в окне, а заодно узнать, почему Бервин решил поселиться в столь убогом и таинственном доме. Если добавить к этому огромный интерес, который сулила встреча с неизведанным, легко понять, почему Дензил принял странное приглашение Бервина.

Итак, Люциан мужественно отправился навстречу опасности, зорко поглядывая по сторонам, чтобы разгадать, если ему представится такая возможность, тайну, которой были покрыты все эти обстоятельства.

Как и в прошлый раз, Бервин привел его в гостиную, где, как и ранее, был накрыт стол. Хозяин зажег настольную лампу и широким жестом обвел роскошно обставленную комнату, подчеркнув при этом пространство между столом и окном.

– Люди, тени которых вы видели, – сказал он, – должны были бороться именно в этом месте, то есть между лампой и жалюзи, чтобы вы могли их видеть. Но прошу вас, мистер Дензил, обратить внимание на то, что мебель нисколько не пострадала и даже не сдвинута с места, поэтому нельзя допустить, будто описанная вами борьба происходила в действительности; кроме того, вы сами видите, что окно задернуто шторами, так что на жалюзи просто не мог упасть свет.

– Вне всякого сомнения, занавески задернули уже после того, как я позвонил в дверь, – возразил Люциан, окидывая взглядом тяжелые складки темно-красного бархата, закрывавшего окно.

– Эти занавески, – парировал Бервин, снимая пальто, – задернул перед уходом я сам.

Люциан ничего не ответил, а лишь с сомнением покачал головой. Очевидно, Бервин, преследуя какие-то собственные цели, пытался убедить его в том, что глаза его обманули; но Дензил был слишком здравомыслящим человеком, чтобы поддаться на эту уловку. Объяснения и отговорки Бервина лишь укрепили его в мысли о том, что в жизни этого человека есть нечто такое, что делает его отличным от окружающих, какая-то тайна. До сих пор Люциан, если можно так выразиться, только лишь слышал, а не видел Бервина; зато теперь, при ярком свете лампы, ему представилась прекрасная возможность рассмотреть и самого хозяина, и его обиталище.

Бервин оказался худощавым мужчиной среднего роста, с чисто выбритым лицом, впалыми щеками и ввалившимися черными глазами. Волосы его были седыми и редкими, взгляд блуждал, ни на чем подолгу не задерживаясь, а нездоровый румянец и впалая грудь свидетельствовали, что чахотка зашла слишком далеко. Пока Люциан рассматривал его, Бервина сотряс сухой кашель, а когда он отнял платок от губ, на белом полотне алели капли крови.

Одет он был в смокинг и выглядел в высшей степени прилично, но при этом крайне устало и изможденно. Дензил отметил у него две особые приметы: первая – извилистый шрам, протянувшийся от уголка правой губы почти до мочки уха; вторая – отсутствие верхней фаланги мизинца на левой руке. Пока он пристально разглядывал хозяина, того сотряс новый приступ кашля.

– Похоже, вы очень больны, – заметил Люциан, проникаясь жалостью к своему собеседнику.

– Я умираю от чахотки – одного легкого уже нет! – выдохнул Бервин. – Совсем скоро все кончится – и чем скорее, тем лучше.

– С вашим здоровьем, мистер Бервин, жить в суровом и холодном английском климате – сущее безумие.

– Еще бы, – отозвался тот, наливая себе в бокал кларета, – но я не могу покинуть Англию и даже этот дом, кстати, но в целом, – добавил он, окинув окружающую обстановку довольным взглядом, – я недурно устроился.

Люциан не мог с ним не согласиться. Комната была обставлена с настоящей роскошью. В ней преобладали глубокие красные тона: ковер, стены, драпировки и мебель – все имело этот жизнеутверждающий оттенок. Кресла были глубокими и мягкими; на стенах висели несколько написанных маслом картин известных современных художников; здесь же находились несколько миниатюрных книжных шкафов с тщательно подобранными книгами, а на маленьком бамбуковом столике подле камина лежали журналы и газеты.

Камин был облицован дубом почти до потолка, а по обе стороны от него висели зеркала, на многочисленных полочках стояли чашки, блюдца и вазы старинного дорогого фарфора. В комнате также были золотые часы, симпатичный буфет и аккуратный курительный столик, на котором стояли хрустальная подставка для бутылок и коробка с сигарами. Квартира была меблирована с несомненным вкусом и изяществом, и Люциан понял, что человек, которому принадлежат столь роскошные апартаменты, должен располагать немалыми средствами, равно как и возможностью их использовать.

– У вас, несомненно, есть все, чего только душа пожелает, в смысле комфорта, – сказал он, глядя на сервированный стол, накрытый белоснежной скатертью без единого пятнышка, на котором поблескивали серебряные столовые приборы и хрустальные бокалы. – Мне остается лишь удивляться тому, что вы столь изысканно обставили одну комнату, а остальными попросту пренебрегли.

– Мои спальня и ванная расположены вон там, – ответил Бервин, показывая на большую двустворчатую дверь напротив окна, задрапированную бархатными шторами. – Они меблированы так же хорошо, как и эта комната. Но откуда вы знаете, что все остальные помещения этого дома пустуют?

– Едва ли я мог не знать этого, мистер Бервин. Характерный для вас контраст нищеты и богатства уже давно стал для соседей секретом полишинеля.

– Никто и никогда не бывал в моем доме, за исключением вас, мистер Дензил.

– О, сам я на этот счет ничего и никому не говорил. Давеча ночью вы выставили меня так быстро, что у меня попросту не было времени для наблюдения. Кроме того, я не имею привычки рассуждать о вещах, которые меня не касаются.

– Прошу прощения, – устало сказал Бервин. – У меня не было намерения обидеть вас. Полагаю, об этом рассказала миссис Кебби?