Ведь критикуя Ткаченко за то, что он при всех своих явных козырях умудряется проиграть щит даже более низкорослым соперникам, нельзя забывать о его человеческих чертах. Казалось, в борьбе под щитами центровой должен сделать все, чтоб стать как будто еще выше, чем он есть на самом деле. А Володя, наоборот, съеживается — опять же, чтобы не выделяться. Он проигрывает отнюдь не из–за неверно выбранной позиции. И ноги у него работают правильно. Но ставит он их очень узко, ступня к ступне, тоже боясь занять больше места, чем другие. И руки он почти никогда не поднимает. А когда соперник бросается к кольцу, Володя просто–напросто не успевает поднять руки, опаздывает. Вот такой чисто психологический нюанс.
Часто Володя теряет мяч при борьбе за отскоки. Он играет несколько старомодно: обязательно, поймав мяч, стремится ударить им об пол, а потом уж бросить. И вот в это мгновение зачастую мяч у него и выбивают более проворные соперники.
Здесь, правда, нужно сказать и о травме, нелепой травме, которую Володя получил буквально за полгода до Московской олимпиады. Он так порезал руку, что врачи долго мучались, прежде чем сумели сохранить ее. Но три пальца полностью потеряли чувствительность. В срочном порядке мы стали тренировать ведение и бросок, особенно бросок левой рукой. И у него стало получаться. Почти так же, как правой. Однако в игре Володя частенько забывал об этом и по привычке действовал правой. Следовали неточные броски, потери. Одна из них оказалась решающей, кардинально изменившей отношение к Володе баскетбольной общественности — от восхищения к огульной критике. Хотя, действительно, ошибка была вопиющей: он умудрился не забить прямо из–под щита в важнейшем матче с итальянцами, из–за чего мы проиграли и выбыли из борьбы за золотые медали на Олимпиаде‑80. За рубежом о его травме какое–то время мало кто знал, а вот в нашем чемпионате соперники беззастенчиво этим пользовались и пользуются), резко атакуют Володю, буквально бьют по больной руке. Правда, подчас даже такая травма не мешала Ткаченко действовать очень эффективно. Во всяком случае, на чемпионате Европы‑79 в Италии он был признан лучшим центровым. Как, кстати, и на следующем, в Чехословакии.
Очень нам не хватало его на чемпионате Европы‑83 во Франции, хотя на тандем Ткаченко — Сабонис я возлагал большие надежды и уже отрабатывал вариант игры с двумя центрами. Лишь на следующий год на предолимпийском турнире в Париже дуэт самых лучших центровых мирового любительского баскетбола проявил себя во всем блеске. Интересно, что когда Сабониса спрашивают, с кем ему нравится играть больше всего, он тут же называет Ткаченко. И даже не объясняет, почему, а только добавляет: «Когда мы с Петровичем вместе, — у-ух…» Пожалуй, больше ничего говорить и не надо.
Сам Володя в сборной хотел бы играть с Сабонисом, Тихоненко, Йовайшей, Хомичюсом, а в ЦСКА — с Мелешкиным, Гоборовым и Тихоненко. Заметьте, выбирает не только ярких игроков, но прежде всего коллективистов и по–человечески симпатичных. Это очень важно для понимания Ткаченко. К сожалению, далеко не всегда выпадала ему возможность поиграть именно в таких составах. У Володи нет врагов, он, несмотря на свою пугающую внешность (тот случай, когда внешность обманчива), очень, чрезвычайно добр, мягок, я бы даже сказал, сентиментален. Может часами говорить о сынишке Олежке, скучает о нем, подолгу рассматривает и показывает его фотографии, может и прослезиться от избытка чувств.
По сути своей Володя не ведущий, а ведомый. И отсюда его многие не только спортивные, но и человеческие беды. Нечистоплотные люди, пользуясь его доверчивостью, широтой натуры, отзывчивостью, не раз сбивали его с истинного пути, обманывали. Скажем, денежный долг Володя просто не может востребовать: не хватает твердости, умения дать отпор наглецу.
Когда мы проигрываем матч, он переживает так, что на него просто больно смотреть, переживает больше всех. Причем мучается не только потому, что вот проиграла команда, ухудшилось ее турнирное положение. Нет, он прежде всего удручается тем, что сам сыграл плохо, зачастую считает (и далеко не всегда правомерно), что он, он один стал виновником поражения. Володя искренне убежден, что за всю долгую карьеру хорошо, как следует сыграл всего несколько матчей, несколько турниров. Скажем, финал чемпионата мира в Колумбии в 1982 году и Спартакиаду народов СССР‑83, когда фактически он и Белостенный, вдвоем, обыграли сборную Москвы, в которой каждый член команды — звезда. В общем–то это очень хорошее качество Володи. Он ведь понимает, что играет первую скрипку в любой команде, за которую выступает. Так было в киевском «Строителе», в сборной Украины, в ЦСК. А, в сборной страны. И поэтому не успокоится до тех пор, пока, как говорит сам, «не определю, почему сыграл плохо. Я должен разобраться во всех недостатках, в чем, когда, почему был неправ, сыграл не так, как следовало. И только поняв, прихожу в себя». Да, Володя очень долго мучается, не может восстановиться после неудачи по нескольку дней.
А идет это и от того, что, в сущности, он никогда не был и не стремился быть снайпером, бомбардиром, никогда не стремился забивать сам, хотя тренеры от него требовали постоянной агрессивности, нацеленности на завершающий бросок. И к этому же призывали его партнеров. Володе более важно быть участником, сопереживателем событий на площадке. Он обижается — и правильно, — если мало играют с ним, через него. Особенно если перед этим, действительно, допустил какое–то количество ошибок и ему их не прощают, перестают взаимодействовать с ним. А такое бывало, особенно в ЦСКА. Когда я был тренером армейцев, я всегда настаивал, чтобы играли на Володю, и ребята вынуждены были играть так, как я требовал, но Ткаченко–то чувствовал: с ним не очень хотят играть, с ним играют под давлением, как бы из–под палки. И это удручало его еще больше.
На окрики, на резкие замечания он реагирует не просто болезненно, но и очень остро, всем сердцем. Тогда мне его по–человечески жалко, как, наверное, бывает жалко, когда обижают хорошего человека. К сожалению, многие наши игроки этого не замечают и не понимают. А ведь давно уже ясно, как важно для Володи деятельное, активное участие в игре — тогда он преображается. Ему необходимо знать, что он нужен, полезен, что без него не могут обойтись, что его признают и поддерживают, что на него рассчитывают. Тогда он чувствует себя в своей тарелке. Иначе — расстраивается до глубины души. Ткаченко вообще хорошо играет тогда, когда… много играет. Как ни печально, но держать его на площадке долгое время в последние год–два стало трудно из–за постоянно напоминающих о себе травмах и болезнях. Тем не менее держать его на скамейке запасных или, вводя в игру, «на голодном пайке» — недопустимая роскошь.
В чисто игровом плане Володе необходимо постоянное общение с партнерами, тренерами. Как я уже говорил, ему надо регулярно напоминать о том, что и как нужно делать. А в тактическом плане это можно сделать только в коллективе. Он ведь не обладает хорошим пасом, и именно поэтому сам больше и выше всего в баскетболе ценит пасы, передачи, то есть язык, на котором говорит команда.
Признаться, и я подчас не сдерживался после его некоторых нелепых вроде бы ошибок и кричал на него, иногда не выбирая слов. Поэтому как–то спросил, как же он относился к таким замечаниям, как воспринимал их. Володя, честно говоря, меня порадовал, у меня стало легче на душе.
— Я же понимал, что вы так говорили не со зла, а чтобы я играл лучше, что у вас это шло от сердца. К тому же оскорблений я от вас никогда не слышал. И я могу простить даже вашу ошибку, но меня подкупает ваша горячность, искренняя заинтересованность в происходящем, желание быть с нами. И вообще, я считаю, что тренер должен быть справедливым, порядочным, а главное — преданным делу. Тогда многое может его извинить…
Ткаченко, как вы понимаете, давно из коротких штанишек вырос, но что–то детское в нем до сих пор сохраняется: те же нелепые обиды, желание опереться на сильную личность, застенчивость. Правда, с друзьями — Рыжовым, Колежуком в киевском «Строителе» и, конечно, с самым ему близким человеком Шурой Белостенным, с Сергеем Поповым, Витей Панкрашкиным в Москве, с Сабонисом в сборной Володя совсем не такой. Добрый, открытый, веселый, неглупый парень. Володя любит книги, кино, музыку, он, что называется, в курсе веяний. Единственное, в чем Ткаченко консерватор, так это в моде на одежду. Проблем у него с ней хватает, в основном все приходится шить, купить просто негде. Так вот, может быть, и поэтому Володя абсолютно равнодушен к моде, предпочитая раз и навсегда выбранные фасоны, цвет, материал. Излюбленная обувь, скажем, мягкие туфли цвета кофе с молоком. Носит их в любую погоду. Когда порвалась последняя пара, Сабонис заказал ему у себя в Каунасе («лично для Ткаченко») и переслал в Москву. По–моему, Володя был рад этому подарку больше, чем каким–нибудь самым фирменным ботинкам…
