Как ни печально, но подчас его «заносило». Слишком уж Володя возомнил о себе, слишком утрированно воспринял доверие, которое ему оказывали, надежды, которые на него возлагали. Владимир оказался тем единственным в моей практике учеником, для которого моих собственных мер воздействия, моего личного авторитета оказалось недостаточно. Когда он чересчур нескромно начал выпячивать свою персону (а он стал заметен и, следовательно, популярен: самый высокий, самый результативный, самый ценный игрок ЦСКА и сборной), тут же снизились все игровые показатели. Володя же не хотел понять, что виной тут он сам, а не какие–то субъективные причины. И никого он не хотел слушать, а нашу критику просто не воспринимал.

Пришлось пойти на нелицеприятный разговор в присутствии начальника ЦСКА и капитана нашей команды и сборной Сергея Белова, чтобы Володя понял, насколько серьезна ситуация и как трудно ему придется, если он резко не изменит свое поведение.

Надо сказать, что встряска помогла, и Володя заиграл по–прежнему. Так, он очень неплохо выглядел во время нашего очередного турне по США, где внес большой вклад в наши успешные выступления. Американцам он понравился (а на них ведь трудно угодить, особенно центровым), причем настолько, что знаменитый эстрадный певец Том Джонс даже выразил желание сфотографироваться с Володей на память: это фото Володя с гордостью демонстрирует до сих пор. С такой же законной гордостью Владимир показывает и фотокадры из нескольких фильмов, сниматься в которых на эпизодические роли его не раз приглашали режиссеры: их, естественно, подкупала его внешность. И больше всего Володя гордится съемками в фильме «Отцы и деды», где он был партнером самого Анатолия Папанова… Просто здорово сыграл Андреев на чемпионате мира 1967 года, где мы завоевали золотые медали. Тогда я придумал игру в две связки (снова наподобие хоккейных). Одну составляли мобильные, быстрые Поливода, Паулаускас и Вольнов, другую — более спокойные, действующие размеренно, рационально, наверняка Андреев, Липсо и Томпсон — хладнокровные, с устойчивой психикой, сильные в позиционной игре. И ключевая роль отводилась Володе. Сыграл он стабильно и очень полезно. Пожалуй, он был одним из лучших центровых на том чемпионате и заслуженно получил высшую награду турнира. Хорош он был и на Олимпиаде в Мехико, хотя в целом тот турнир нам не удался…

В то же время Володя, центровой номер один своего времени, стал во многом виновником нашего поражения на следующем чемпионате мира в 1970 году в Любляне, хотя, конечно, моя вина была во сто крат большей. Команда у нас была сильная, может быть, даже сильнее, нежели три года назад. И мы обязаны были повторить уругвайский успех. Но вот Володя поехал на чемпионат плохо подготовленным. Уже в Любляне он мне пожаловался, что неважно себя чувствует, да я и сам видел, что форма его оставляет желать лучшего. Поэтому я решил на матч со сборной Бразилии его не ставить: мы могли позволить себе такую роскошь — выиграть и без Андреева. Но тут опять (в который раз) стратегические соображения заставили меня изменить собственное же решение. Так у меня бывало и впоследствии, из–за чего я не раз страдал и дорого платил. Думая о сегодняшнем матче, я подчас мыслями убегал далеко вперед и видел уже решающие поединки, настраивался на них, приберегая главные козыри для финала. Так же поступил и тогда.

Мне подумалось, что для самых важных матчей со сборными Югославии и США нужно обязательно «разыграть» Андреева. Поэтому сказал ему, что он выйдет в стартовой пятерке и против бразильцев. Володя же сыграл настолько слабо, что в первом тайме мы в какой–то момент уступали 14 очков. Пришлось его заменить. И сразу было восстановлено равенство, а затем и добыто преимущество в 10 очков. И опять с мыслью, что победа все равно будет нашей, я ввожу в игру Володю. И опять он играет из рук вон плохо. Мы отдали и эти десять очков, и еще, а главное — выпустили инициативу. И даже когда я добавил к Володе второго высокого центрового Сергея Коваленко, ничего не изменилось: бразильцы победили. Безусловно, команда у них была сильная, еще играли выдающиеся баскетболисты — Вламир, Пасос, Москито, но убежден, что мы бы выиграли, если бы не откровенно неудачная игра Андреева и не мое непонятное даже мне сегодня упорство, с каким я все же выпускал его на площадку…

Потом я клял себя: зачем же ставил Володю, если он сам предупреждал, что лучше ему этот матч пропустить. Но ничего уже поделать было нельзя. К тому же я обязан бы учесть, что нарушена его связка с Застуховым, который в глупейшей ситуации (катался на специально предоставленной ему гоночной машине новой марки, совершил аварию) получил травму и скрыл это от меня. Но в игре все выплыло наружу. В итоге, даже обыграв хозяев поля, мы заняли только третье место, а я лишился поста старшего тренера сборной.

Несмотря на все эти зигзаги, Андреев был очень хорошим центровым с массой положительных качеств, причем некоторые из них отличают его в лучшую сторону даже от сегодняшних центровых. Так, в отличие от большинства центровых 80‑х (например, Ткаченко) Володя всегда играл с поднятыми руками. Он понимал, что уступает в атлетизме, реакции, скорости многим соперникам, поэтому грамотно строил свои действия и в обороне, и в атаке, а игра с поднятыми руками позволяла ему компенсировать эти недостатки: он успевал и ставить «крышу», и побороться за отскок, и пойти на добивание.

Мешало ему, пожалуй, только одно. Он легко тушевался, сникал, стоило кому–нибудь сыграть против него чересчур жестко. Терялся он и после резких окриков партнеров, хотя подчас его нужно было встряхнуть, завести. К сожалению, резкость и прямота неистового Паулаускаса, не терпящего, когда кто–то уклоняется от борьбы, только мешали делу: Володя вообще расклеивался. Очень ранимый, чувствительный, он требовал постоянной поддержки, внимания. И даже когда стал уже титулованным, заметным игроком, по–прежнему нервно реагировал на отношение к себе окружающих. Другое дело, что порой его просто необходимо было щелкнуть по носу, чтобы не кичился своим превосходством, чтобы не стремился выделиться. А такое, повторяю, с ним бывало. Тем не менее, след в баскетболе он оставил заметный. С его игрой было связано дальнейшее увеличение значимости роли высокорослого центрового. Андреев, пожалуй, был первым центровым почти современного плана: легкий, довольно быстрый, прыгучий, мягкий, с большим для своего времени диапазоном действий. Он мог бы еще играть и играть, но в сборной царила уже другая обстановка, где отношение к Володе было такое же, как и ко всем другим членам команды. А он привык, что я к нему относился по–отечески, очень много занимался с ним индивидуально, лично, старался уберечь от ненужных стрессов, столкновений, чреватых неприятными последствиями. И вот на одном тренировочном сборе в спортзале «Октябрь» Миша Коркия, пытаясь отобрать мяч у Володи, буквально сел на него (Миша всегда играл жестко, азартно, невзирая на соперника и ситуацию). В итоге Володя получил очень тяжелую травму коленного сустава. Пришлось ему лечь в ЦИТО. Во время операции ему занесли инфекцию, нога распухла, стоял вопрос об ампутации, но Володя наотрез отказался. Все же организм поборол недуг, да и нашли вовремя сильнодействующее средство. Ногу спасли, но играть он уже не мог, хотя по технике, по опыту, координированности вполне имел шансы выступать за классную команду еще не один год.

Сейчас Владимир Андреев работает преподавателем физподготовки в Военно–инженерной академии имени Куйбышева, причем ведет занятия не только по баскетболу, но и по лыжам, и даже гимнастике: все–таки атлета мы из Володи сделали. Майор Андреев, наверное, самый высокий сегодня майор в стране…

Коротко подстриженные волосы, круглое, добродушное лицо, карие с хитринкой глаза, громадные плечи, руки штангиста — таким был Толя, сколько я его помню. Всем своим видом он как бы подтверждал расхожую уверенность в том, что этот здоровенный парень наверняка добр и мягок с людьми, как все по–настоящему сильные и сознающие свою силу мужчины. Не могу представить себе, чтобы Толя за пределами площадки в неблаговидных целях воспользовался свой силой. Открытый, хотя и большей частью молчаливый, честный и искренний человек, он просто не мог никого обидеть. Поливода в жизни и Поливода на площадке — будто два разных человека. В игре — смерч, вихрь, напор, мощь. Вне спорта — тихоня, милый, деликатный юноша, старающийся поменьше обращать на себя внимание. Мне всегда казалось, что Толя так до конца и не осознал, сколь много сделал он для всего советского баскетбола.