Почему же в таком случае не брали его в сборную, не довелось ему выступить на Олимпиадах, чемпионатах мира? Безусловно, сказывалось то обстоятельство, что всю свою спортивную жизнь Александр провел в общем–то на баскетбольной периферии. Но самое главное — очень уж он был неудобным человеком. Прямой, резкий, не признающий закулисных интриг, кулуарных решений, мог нелицеприятно высказаться в адрес любого человека — будь то высокое должностное лицо или партнер по команде. И не задумывался о последствиях. А какие могли быть последствия для игрока? «Отцепляли» его от сборной — и все тут. Добавлю, что Канделю в какой–то момент и просто не повезло. Несмотря на трудный для окружающих характер, он все же в очередной раз пробовался в сборной, когда к нам приехала сборная США с легендарным Джерри Лукасом во главе. И Кандель, что неудивительно, ничего не мог с ним поделать: Лукас расправлялся с ним как хотел. Другому такую неудачу простили бы, ведь в дальнейшем с Лукасом и в НБА мало кто мог соперничать. Ну а в случае с Канделем то была последняя капля, переполнившая чашу терпения руководства. Больше он в сборной не появлялся. Хотя на чемпионате Европы‑61 был и заметен, и, как обычно, результативен, и уверен в себе, будто сто лет пробыл в сборной и отыграл не один такой турнир…
Задевало это Сашу, обижало? Безусловно. Он–то ведь знал себе цену. Как и цену другим нашим центровым, которые в сборной играли побольше и подольше его. Но никогда он не выпячивал собственную персону, никогда никому ничего не доказывал на словах. Он вообще не любил трепа, даже в компаниях, центром и душой коих он всегда был, стараясь помалкивать. Но уж если говорил, то точно, веско, ярко, поражая собравшихся оригинальностью мышления, взгляда на вещи, огромной эрудицией. Последнее, правда, объяснялось просто: Кандель был книголюбом, прямо–таки заядлым библиофилом. Читал запоем, хорошую книгу предпочитал любому обществу. Мог читать ночь напролет даже накануне очень важной игры, если книга того стоила. Ну и учеба в солидном вузе многое значила.
Его неоднократно звали чуть ли не во все клубы высшей лиги, звали и в Москву, и в Ленинград, и на Украину, и в Прибалтику. Он не ехал. И вместе с «Уралмашем» переживал все удары судьбы, опускался в первую лигу, вновь поднимал его в высшую. И так было не раз. Да, это был патриот в лучшем и полном смысле слова. Тот кит, на котором держалась своеобразная, самобытная, очень интересная команда, с уходом Канделя потерявшая свое лицо и расставшаяся — теперь уже надолго, если не навсегда — со станом ведущих клубов страны.
Может быть, для него самого, да и для всего нашего баскетбола было бы лучше, если бы Кандель все же оказался в классной команде, в окружении достойных партнеров. Наверняка его шансы попасть и закрепиться в сборной столь же ярко, как и на всесоюзной арене, проявить себя и за рубежом, значительно бы возросли. Но сам Саша так не считал. И надо сказать, определенные основания для этого у него были. Ведь в какие–то годы «Уралмаш» и сам по себе выглядел достойно, был крепким орешком для любого противника. Недаром нет–нет да и появлялись свердловчане в сборной, а имена Решетникова, Новикова, Эделева, Краева, Болвачева, Маркадеева всегда произносили с уважением. Я же добавлю, что если бы не Кандель, не стали бы звездами баскетбола многие наши игроки. Их мастерство оттачивалось в борьбе с ним. Многое он сделал и для становления молодых баскетболистов Свердловска, со временем превратившихся в высококлассных мастеров, — имею в виду прежде всего Сергея Белова, Станислава Еремина, Анатолия Мышкина. Двое последних до сих пор с изумлением вспоминают Александра Ефимовича и рассказывают о нем просто–таки небывалые истории. Но главное, что все они отмечают в Канделе, так это удивительную самоотдачу, жертвенность, верность своему долгу, абсолютное равнодушие к жизненным благам и превратностям судьбы.
Канделю было все равно, во что он одет и в каком номере гостиницы жить. Аскетичная обстановка дома, спартанский образ жизни. Друзьям был хорошо знаком его своеобразный афоризм: «нельзя играть только в двух случаях: если тебе голову оторвали или позвоночник сломали». Все остальные травмы — не в счет. И действительно, ушибы, вывихи, даже переломы он будто и не замечал. И уже седоголовым ветераном зло выговаривал юным партнерам, когда они пытались объяснить неудачную игру легкими на его взгляд травмами. И до сих пор он считает, что нынешняя молодежь растет в тепличных условиях, что она не умеет терпеть, что легко оправдывает собственные промахи. В его золотые годы каждые два очка в свою корзину им, да и баскетболистами его поколения воспринимались как личное оскорбление. И если кто–то не старался, не бился, не клал на алтарь все свои силы, всего себя, тот рисковал нарваться после матча на нелицеприятную беседу в раздевалке.
Да, рядом с Канделем нельзя было играть плохо. Вернее, не плохо, а безразлично. Он мог простить неудачу, промах, но не прощал апатию, лень, нежелание постоять за себя, за команду. Когда в трудные для «Уралмаша» дни ушли из команды, простившись с баскетболом, «последние из могикан» — Маркадеев и Еремеев, верой и правдой отыгравшие за свердловский клуб долгие годы, Саша, хотя и был их преданным другом, тотчас же порвал с ними отношения, не разговаривал с ними и даже не здоровался. Он считал, что они изменили своему делу, своему долгу. Таким он был всегда, компромиссы, объективные трудности для него не существовали. Может быть, и поэтому не удалось ему найти себя на тренерском поприще. Пока играли в «Уралмаше» (и в сборной России, костяк которой долгое время составляли свердловчане, а сам Кандель пятнадцать лет играл за нее) его бывшие партнеры, контакт с подопечными Александр Ефимович имел. Но когда постепенно сошли ветераны, а их сменила та самая молодежь, к которой он относился пристрастно и жестковато, альянс не получился, и Саше пришлось уйти. А затем он и вовсе отошел от баскетбола, работает на «Уралмаше». Но на все мероприятия, связанные с какими–то баскетбольными событиями, он радостно мчится, хотя иногда его даже забывают пригласить. И тогда не думает, где будет спать и что есть. Зачастую так и располагается на полу у приятелей. Повторяю, он в быту совершенно непритязателен. Да и закалка у него действительно спартанская.
Рассказывают, что однажды ребята наблюдали такую картину. В гостиничном номере (а дело было в каком–то уральском городе зимой) лежит на одной кровати второй тренер «Уралмаша». Лежит в трех тренировочных костюмах, под несколькими одеялами, в шерстяной шапочке. Окна ведь открыты настежь (перед тем как лечь спать, Александр Ефимович прогудел: «Жара такая, что дышать нечем…» — и распахнул окна, а на улице мороз градусов тридцать…), а Кандель лежит, читает книгу, и грудь его покрыта инеем. Но ему хоть бы что. Он ведь в любые морозы ходил в демисезонном пальто нараспашку, в кепочке, легких полуботинках («корочках», как их тогда называли) — и ничего, не знал ни заболеваний, ни простуд. Железного здоровья человек…
Он действительно был железным. Мои ребята Мышкин и Еремин утверждают, что такое определение не будет преувеличением. Ведь они не раз замечали — да и не они одни — как во время игры кто–то пытается выбить мяч из рук Канделя, не попадает по мячу и трясет пальцами от боли: отбил о Канделя, Словно о стенку ударился. То же было и при столкновениях: соперник лежит, Саша, как ни в чем не бывало, стоит и удивленно смотрит на соперника…
Кое–кто надеялся сыграть на этом. Стасик Еремин рассказал, как в Алма — Ате в матче с местным «Локомотивом» центровой соперников намеренно подставлялся под Канделя и постоянно падал. Судьи сразу не разобрались что к чему и стали наказывать Сашу фолами. Раз фол, другой, третий… Тогда Кандель не выдержал и после очередного картинного падения опекавшего его центрового поднял его одной рукой с пола, притянул к себе и сказал громко, на весь зал (тишина стояла — муху слышно, все ждали, что сейчас будет): «Мужик должен стоять, мужик не имеет права падать…» Этого внушения оказалось достаточно, чтобы провокационные падения прекратились. А нелишне было бы это напоминание кое–кому из нынешних центровых…
