1938 На рассвете Не думал я, что на рассвете В глухом пугающем саду, Где лишь шуршит листвою ветер, Тебя измученной найду. И, опустившись на колени, Как пред иконою своей, Скажу — возьми моё цветенье, Цветенье выцветших кудрей. И если надо, пусть исчезнут Рассвет и дня неяркий луч, В веков открывшуюся бездну Ворвавшись вдруг с надземных круч. Но ты молчишь, и где-то рядом Шумит рыжеющий костёр — То сад осенним листопадом Сиянье рук к земле простёр. И ты уходишь в грязных пятнах В обитель дальнюю, за сад. И никогда уже обратно Ты не воротишься назад. Мне больно осенью такою Вдруг осознать в глухой борьбе, Что, отдавшись чужому бою, Я жизнь не выпросил тебе. [19] <1937> «…Он для тебя украсит стены…» …Он для тебя украсит стены И скажет: «Славой ослеплю!» А я опять останусь с теми, Которых вовсе не люблю. И в смене встреч и длинных будней Тебя я вспомню, изумлюсь! Всё тяжелей и безрассудней, Всё непонятней становлюсь. Я не пойму, моя отрада, Как можно в этакой стране Всю жизнь пройти с тобою рядом И всё ж остаться в стороне. [20] Ф. Кулагин. Женский портрет «Забудем то, что полюбилось людям…» Забудем то, что полюбилось людям. Уйдём туда, где ветер да столбы, где лес пророс до берега. Забудем весь этот мир отчаянной гульбы. Извечных просьб, сплошных недомоганий, мир мелких выгод, духоты квартир. Забудем скуку у подъездов зданий, где мы встречались часто. Новый мир иных высот и помыслов распахнут, — возьми его и ощути на вес. Уж радостью звериной пахнет к горе на плечи прикорнувший лес. И мы пройдём зелёным косогором. Там поезда идут. Гремят им вспять мосты. И девушка уехала… А скоро вот так же, не сказав, уедешь ты. Тогда опять — тоска несчётных буден. Придёт сосед и выпьет за меня… Давай уйдём. Уйдём давай. Забудем пустую прозу завтрашнего дня. 1937 «Мы пиво пьём за мраморным столом…»
Мы пиво пьём за мраморным столом, — Последние актёры, подлецы, бродяги. За жёлтым в палец толщиной стеклом Кружится с ног сбивающая влага. Она мутит и ходит ходуном. В нас блажь вошла И каждый снова хочет В такие ночи спаивать вином Весёлых управдомововских дочек. Уже оркестр ушёл, И мы допели песню, И наш сосед уж захмелел слегка, А мы сидим, уйдя по плечи в кресла И тянем злую мудрость табака. Теперь мы оплешивели, как осень, И баки не по моде — до виска, Мы галстуки ещё на шее носим, Чтоб нас швейцар за столик допускал. У нас сейчас желание простое: О мирозданьи рассуждать в тепле, — Судьба проста. Табак раздумья стоит, Пока пивные кружки на столе. Мы будем пить. Пока ещё не поздно. Пока ещё мы трезвы все. Пока На счёт не ляжет искупленьем грозным Официанта грязная рука. Тогда мы встанем, отряхнём с коленей Остатки раков, пепел и лузгу. А что нам — ночь? Она ничто в сравненьи С изъяном рваным в холостом мозгу. [21]<1937> Б. Пророков. Лист из альбома Предчувствие Неужто мы разучимся любить и в праздники, раскинувши диваны, начнём встречать гостей и церемонно пить холодные кавказские нарзаны? Отяжелеем. Станет слух наш слаб. Мычать мы будем вяло и по-бычьи. И будем принимать за женщину мы шкап и обнимать его в бесполом безразличьи. Цепляясь за разваленный уют, мы в пот впадём, в безудержное мленье. Кастратами потомки назовут стареющее наше поколенье. Без жалости нас время истребит. Забудут нас. И до обиды грубо над нами будет кем-то вбит кондовый крест из тела дуба. За то, что мы росли и чахли в архивах, в мгле библиотек, лекарством руки наши пахли и были бледны кромки век. За то, что нами был утрачен сан человечий; что, скопцы, мы понимали мир иначе, чем завещали нам отцы. Нам это долго не простится, и не один минует век, пока опять не народится забытый нами Человек. 1939 Обрыв Страсти крут обрыв, Отойдите, — будьте добры. В. Маяковский Чрез заросли полыни и крапивы Мы шли вдвоём. Дыханье пало с губ. Шуршал песок, и где-то под обрывом Кончалась ночь, которая в мозгу Ещё живёт, ещё пестрит и рушит Те доводы и ссылки на ничто, Которых нет понятнее и суше. Я рядом шёл. Она в моём пальто Казалась лучше. Ей оно пришлось, Как сну — фантазия и как слепому — посох. А ветер в ночь, разбросанно и косо, Сносил зелёный дым её волос. Мы шли вдвоём. Шуршал и падал гравий. А где-то там, за мельницей, внизу Пал водопад, и в пенистой оправе Обрушил в ночь блестящую слезу. А мы всё шли. И нам казалось мало. Обрыв был близок. Вот он. И в пролёт Глядит скула старинного обвала. И что-то тянет вниз. Аукает. Зовёт. И грусть была, какой я сроду не пил. Немело горло в спазмах немоты. А сердце горько таяло, как пепел Нахлынувшей внезапно темноты. …Бывает так: стоишь, себя не помня, Забыв годам и письмам женским счёт, Когда всё краше, ярче и огромней Мир прожитого в памяти встаёт. вернуться См. Примечание 9 (к стихотворению «Утро»). вернуться Стихотворение «…Он для тебя украсит стены…» впервые опубликовано В. А. Ружиной в 1977 г. — см.: Библиография. вернуться Впервые опубликовано В. Е. Сердюком в очерке «Выше смерти: страницы жизни Николая Майорова» со ссылкой на архив В. С. Жукова. |
