Против коморы Грива оставил трех пограничников с ручным пулеметом. Взяв остальных бойцов, он обошел Довбушевы скалы с тыла. Собрали колючую проволоку, которой гуцулы привязывали жердины, соединили ее. Осторожно связали «букет» из гранат. И выбрались на гребень скалы аккурат над коморой.

Грива сошел вниз к пулемету, а два оставленных там пограничника начали помалу опускать «букет» к коморе. Но хоть как осторожно опускали они гранаты, все же проволока касалась земли, сдвигала камушки, и они сыпались на порог коморы. Дула винтовок угрожающе зашевелились. Тогда Грива властно скомандовал:

— Всем в коморе сложить оружие!

Ба–ба–х! Ба–х–бах!

Пули засвистели над камнем, за которым залегли пограничники.

Грива вынул ракетницу, заложил ракету с красной полоской и послал ее в комору.

А спустя мгновение задрожала скала.

Это пограничники ударили связкой о каменный выступ, и «букет» вспыхнул над самими головами диверсантов…

Первое боевое задание на новой границе было выполнено.

Зима прошла без особенных приключений.

В Карпаты пришла зеленокосая весна.

Мелкий, как пшено, дождик застал командира отделения Гриву и пограничника Барича на полдороге к хате колхозного кассира Онуфрия Кухты, что желто мигала в ночь окошком. В такую дождевую ночь хорошо растет мох. Падает дождик на молоденькую травушку, словно смычком ее касается и щекочет. Только в траве и слышен его легонький шелест.

Онуфрий Кухта — один из первых членов молодой артели «Пограничник», кассир. Но почему именно у его хаты залег пограничный наряд?

Потому что случилось вот какое происшествие.

Неделю тому кассиру кто–то подбросил письмо. Желтый конверт, неуклюже заклеенный послюнявленными крошками хлеба. Тем же послюнявленным карандашом на конверте чья–то рука вывела единственное слово «Кухте». Онуфрий долго рассматривал странный конверт, крутил его так и сяк. Наконец разорвал. В маленькой записочке таилась большая угроза. «Старый пес, — оскорбительно писал неизвестный недруг, — кинь ключ от колхозной кассы под кладку. Попытаешься не исполнить — так знай: сухой сучок тебя ждет, а хата — красного петуха». Вместо подписи стоял большой крестик.

О, как нехорошо чувствовал себя после прочитанного Онуфрий!

Кухта прошел нелегкую школу революционной борьбы.

Он сидел в коломыйской тюрьме за организацию стачки наймитов, собирал людей на первомайские беседы, читал им газету «Сельроб». Поэтому угроза не испугала его, но очень встревожила: значит, в их селе притаились враги.

Онуфрий несколько раз прошелся от дверей к столу, расстегнул воротник вышиванки и присел у края стола. Его десятилетний сын Данилко готовил уроки. Поверх книжки мальчик глянул на отца, нахмурил свои реденькие брови и спросил:

— Почему это вы, неньо[3], так побледнели?

— Я? Такое сказал! — отец обнял Данилка, поинтересовался: — Ты бегаешь в один класс с Юриком?

— Да, неньо.

— Наверное, сын начальника заставы лучше тебя учится?

— Да… мы, если захотим, — говорит наш учитель Лаврин Тимофеевич, — как возьмемся, як по–же–ла–ем, как при–на–жмем…

— Знаю, знаю. Зразу станете отличниками.

— Ну да, неньо.

— Вот и хорошо… Принажмите. А сейчас собирайся–ка, Данилко, к Юрику и передай его отцу вот это письмо.

Данилко аж рот раскрыл от удивления. Он, наверное, хотел что–то спросить, но тут в хату зашла мать. Она внесла дойницу и начала процеживать еще теплое пенное молоко. Онуфрий взял пустое ведро, моргнул Данилке, и они разом вышли из хаты. Данилко взял письмо и стремительно побежал к Юрику на заставу, а Онуфрий подошел к ручейку. Сел над водой и задумался. «В селе не осталось кулаков, осадчих[4], помещиков. Кто же тогда подбросил письмо? — терялся в догадках. — Значит, притаился где–то враг, думает помешать новой жизни. Может, ходит к одному ручью по воду, вежливо здоровается, а на самом деле иуда иудой».

Долгими и тревожными стали для кассира ночи. Не спал он и в ту ночь, когда возле его хаты караулили пограничники.

Где–то за полночь слегка зашуршало во дворе, а затем послышался осторожный стук в окно.

— Кто это? — спросил Онуфрий.

— Солдаты с заставы. Впускай, а то чисто вымокли…

«Чисто? — повторил кассир. — Но так солдаты с заставы не говорят? Впрочем, они уже знают некоторые слова местного говорка…» Как–то командир отделения Гордей Грива приходил к Онуфрию по пилу и начал разговаривать с Данилкой так «по–местному», вроде он тут народился. С тех пор мальчишка сдружился з пограничниками. А когда пошел в один класс з Юриком, дня не проходило, чтобы он не бегал на заставу и не надоедал Гриве вопросами: «А схватили ли вы шпиона? А какой он? Правда, что все шпионы в зубах носят нож, на лице черные маски, а на ногах конские или бычьи копыта!? А правда ли, что у каждого шпиона, вместо живого глаза, вставлен фотоаппарат, а в пуговицах полно яда?..»

— Да кто же там стучит? Как зовут? — поинтересовался кассир.

— Вроде бы ты, Онуфрий, всех пограничников на заставе знаешь? — сердито ответили с улицы. — Открывай, увидишь, а то мы вовсе вымокли и замерзли…

«А может и правда свои?» — засомневался Онуфрий и взялся за спички. Засветилась желтим огоньком лампа. Проснулся от галдежа Данилко, подняла голову мать. Звякнула в сенях щеколда. Заскрипел засов.

Пограничники затаили дыхание.

А дождик шумит.

— В гражданской одежде, а называют себя солдатами, — шепчет на ухо командиру Варич. — Устроим им темную, а?

Грива кивнул головой.

В эту минуту один солдат–самозванец вошел в хату. Второй остался под окном. Он тихонько прогуливался от порога до плетня.

— Пора! — приказал Грива Варичу.

Варич снял вымокшую шинель, притаился за стволом толстой яблони. И когда неизвестный повернулся к нему спиной, упал ему на голову. Солдат–самозванец не успел и пикнуть, как был обезоружен и лежал ничком с запханным в рот рукавом.

Грива кошкой прокрался в сени, притаился за приоткрытыми входными дверями.

— Ты кого хотел обмануть? — гадюкой шипел незнакомец просто в лицо кассиру. — А это видел? — поднял немецкий пистолет кольт. — Ты подбросил совсем другие ключи под кладку и думал, что я сейчас же побегу в кассу? Думал, что меня там сцапают?!

Жена Онуфрия заголосила, умоляя не убивать мужа. Данилко дрожал, как осиновый лист. Его глаза с надеждой посмотрели на двери и заметили Гриву. Гордей показал мальчишке на лампу — мол, погаси. И когда бандит отступал к порогу, наводя пистолет на его отца, Данилко закричал со всех сил, схватил лампу и бросил ее на врага. Зазвенело стекло, вспыхнуло пламя. Но выстрел не прозвучал. Нападавший лежав на полу с перебитой рукой, а на нем сидел командир отделения Грива.

Задержанный барахтался, как стреноженный откормленный конь.

— Онуфрий, сядьте на ноги бандюге, а то выскочит! — крикнул Гордей.

Кухта упал на врага, восклицая:

— А сяду гадюке, сяду!

Вскорости бандит лежал связанный. В хате воняло керосином, дымом, чужим потом. Данилко широко раскрыл окно, впуская свежий терпкий воздух.

В свежее июльское утро на заставе получили тревожное донесение.

— Обнаружено нарушение границы, — пояснил начальник Гордею Гриве и поставил задание: — Как можно скорее начинайте поиск, вот отсюда…

Черним карандашом он ткнул на безымянный ручеек, что тоненькой голубой ниточкой извивался на карте.

— С группой пограничников я буду в заслоне коло Черной скалы, где ручей сливается с Черемошем. Ясно?

— Так точно! — ответил Грива.

— Идите.

Грива с бойцами, казалось, не бежал, а летел к ручью. Но как не торопились пограничники, но только после полудня им удалось попасть на след нарушителей и, как говорили на заставе, сесть им на пяты.