— Я с этим не согласен, — сказал Москалюк. — Вам из палаты никогда не понять того, что происходит на улице.
— Да зачем нам знать, что происходит на улице? — воскликнул Жора. — Капитал — всегда и везде капитал! Он перетекает из одного состояния в другое, меняет формы и растворяется в идеалистических представлениях. Но он все равно остается единым телом. Вот, например, немецкие нацисты захотели приспособить капитал к своей идее. Взяли, и отщипнули кусок от его тела, думая, что все им позволено. Крупп там, Порше… шесть процентов с прибыли и тому подобное… Не буду объяснять подробности, захотите поумнеть основательно — почитаете историю. И что получилось? Триндец Гитлеру! Почему? Потому что основное тело капитала воспротивилось такому усечению. Это тело подтянуло все резервы (в лице Англии, Америки и даже Советского Союза, ибо — коммунисты только на словах против капитала), и устроило нацистам полный амбец! В результате — капитал вобрал в себя отторгнутый на время орган, за компанию врезал этим органом по Советскому Союзу, развалив его к черту, и теперь во всем мире царит нужный ему порядок.
— Ничего не понимаю! — схватился руками за голову Петро. — А как же Евромайдан? Как же все эти люди, которые вместе со мной мерзли на улице, сопротивлялись олигархической власти, требовали свободы и честности?!
— Для того, чтобы знать, какое время суток сейчас, совсем не обязательно выходить на улицу, — вмешался Кока. — Достаточно отодвинуть занавеску и выглянуть в окно. А еще лучше послать холопа, чтоб у того ноги не застаивались. Так и нам не интересно, что в действительности происходит на майдане. Зачем узнавать об этом тому, кто участвовал в его организации?
— Как это? — опешил Москалюк.
— Да так, — ответил Кока и принюхался. — Жора, мы случайно не горим?
— Нет, — увлеченно отмахнулся рукой адвокат. — Ну неужели непонятно, что в стране назрел передел собственности? Те, кому не хватает бабла, решили скинуться, и организовать маленький политический переворотик, чтобы потом им хватило!
— И воры тоже? — удивился Петро.
— А мы что, не люди? — усмехнулся Кока. — У нас также в этом деле интерес имеется.
— И американцы с вами?
— Они за компанию, — сказал Кока. — Как прикрытие от России, которой передел собственности в Украине сейчас невыгоден.
— А Евросоюз?!
— Совершенно глупый вопрос. Каждому здравомыслящему человеку давно понятно, что после второй мировой войны Европа стала подстилкой Соединенных Штатов. Как купленная с потрохами проститутка…
— Какая может быть выгода от кооперации государства с ворами? — не поверил Петро.
— Бандитизм и воровство — явления космополитические и сильно от государственности не отличаются, — пояснил Кокнутый. — Они везде были, есть и будут. А Украина большая — на всех хватит… Откуда дым? Жора, рожа твоя толстожопая! Горим!!!
Какинаки подпрыгнул со стула и его большой живот врезался в стол, который тут же перевернулся и хлопнул своей ножкой Петро по лбу. От такого неожиданного воздействия Москалюк опять слетел со стула и своим многострадальным задом впечатался в спинку кокиной кровати. Исторгнутый из его глотки вопль походил своей мощностью на рев пожарной сирены, и потому в палату тут же вломились Толян с ментом.
Картина, представившаяся их взорам, могла бы стать новым сюжетом для очередного адского полотна Иеронима Босха. У кокиной кровати на четвереньках стоял голый герой майдана и, держась рукой за окровавленную повязку на седалище, орал так, что в окне дрожали стекла. В клубах густого черного дыма преступный авторитет, размахивая простыней, пытался сбить пламя, которое яростно пожирало койку Москалюка; а Какинаки, тяжело прыгая вокруг Коки с явно праздной целью, вопил:
— Это твой сигарный бычок! Это твой сигарный бычок!
От топота Жоры вибрировал пол (больные снизу опять подняли гвалт), а круглая нищенская люстра под потолком выписывала размашистые восьмерки. Мент спокойно сказал в ухо Толяну:
— Опять нам партию сорвали, сволочи! Может, ну их на фиг? Пусть сами тушат?
— Не, — с сомнением покачал головой Толян. — Сами уже не справятся. Я им помогу, а ты дуй пожарников вызывать. Нарды прихвати с собой, чтоб не сгорели…
Пожар удалось потушить собственными силами, а вот у Петро разошелся шов на больном месте. Пришлось хирургу снова приложить усилия для ремонта нижней задней точки на туловище Москалюка. Закончив дело, врач сообщил:
— В этот раз шов получился более грубым и теперь напоминает сразу две звезды, связанные тонким лучиком. Имейте в виду, молодой человек, что для пятьдесят первой остается все меньше и меньше места на вашем героическом поприще!
Петро, скрипнув зубами от злости, ничего на это не ответил…
* * *
Мурзик отвлек Петро от горьких мыслей.
— Надо же, до чего докатились, — сказал он, затушив окурок в земле. — На прошлой неделе я ходил к гаубичной батарее, которая стоит за нами. Там у меня земляк один служит. Точнее — служил… Его недели три назад послали в составе погрузочной команды на станцию получать снаряды. В станционном буфете он купил водки и нажрался как суслик. Потом вышел на перрон и стал орать гимн Советского Союза. Надо же, накрыло как… Проходившие мимо военные (бес их знает, из какой части, вроде бы из бандеровского батальона «Жмеринка») принялись его вязать. Он начал отбиваться, и они его просто взяли и пристрелили. Вот так вот — просто… Взяли, и…
Мурзик затих, глядя в стенку окопа. Потом вздрогнул и принялся рассказывать дальше:
— Так вот. Смотрю, одно орудие в батарее палит непрерывно. И, самое интересное, — рядом с ним стоит толпа гражданских людей. Даже бабы там были. Спросил у одного солдата, пробегавшего мимо, куда оно лупит? Знаешь, что мне ответил твой соотечественник? Он сказал, что дочка одного из заместителей министра обороны организовала экскурсии. Приезжают, в-основном, из Киева, матери городов русских. Стоимость путевки — пятьсот баксов. Плюс каждый выстрел из гаубицы — сотня. Стреляют лично. Народ развлекается, а снаряды уносятся в город. Я такое первый раз вижу. И могу сказать, что ваше новопостроенное государство долго не просуществует. Поверь мне. Если жизнь людская измеряется сомнительным удовольствием от производства выстрела из тяжелого орудия, то такая мера приведет только к одному последствию — вы сами себя сожрете. И никакие американцы в этом особо не виноваты…
— Слушай, Кот, а какое у тебя образование? — поинтересовался Петро.
— Я астроном, — ответил Мурзик. — Учился в одном из ВУЗов Екатеринбурга. Там дешевле было, чем в Москве.
— Что ж ты не по специальности работаешь?
— А кому в Грузии сейчас нужна астрономия? — спросил Мурзик. — Она нужна там только для пересчета денег во время инфляции. Кстати, в вашей Украине тоже пора принимать в казначейство работников моей специальности, так как курс гривны растет в астрономической пропорции к доллару. И еще вырастет. Тогда вам потребуется не астроном, а мусоросжигатель, которому совсем не нужно высшее образование. Бросай деньги в печку и все дела…
Петро вдруг охватила вселенская тоска, и он понял, что подсумок с магазинами под задницей совсем не спасает его от холода. Москалюк взглянул на Мурзика, сидевшего на голой земле и ему почему-то стало жалко астрономического солдата удачи. Он достал из пачки две сигареты и, протянув одну из них грузину, сказал:
— Держи, Кот. Видишь, как распорядилась нами судьба. Ты — никому не нужный астроном. А я — такой же неугодный миру учитель музыки. И лишь войне мы необходимы до крайности! Без нас война не чувствует себя войной.
— Хрена с маслом! — воскликнул Мурзик, с благодарностью беря сигарету. — Дело не в профессии. Войне по барабану, кто ты есть. Войне важен сам барабан. А кто в него стучит, ей по-фигу. Вот поэтому — самый лучший выход из ситуации, в которой оказались мы — сдаться к чертовой матери в плен. И чем скорее, тем лучше. Я уже навоевался в вашей чокнутой стране. Поеду лучше в Сомали. Там, в кого ни стрельни, все равно в негра попадешь. Кто мне они? Негры как негры… А здесь вы стреляете в самих себя. Ну вас всех к черту!
