— Нет, — помотал головой Петро. — Я прихожанин общины, которая называется так: «Церковь райского блаженства». Этот храм основал отец Пафнутий — благой проповедник. Он раньше был православным попом, но потом понял всю ложь москальской веры. Господь живьем взял его на небо и за праведность поместил в рай, где тот отдыхал более ста лет. Так он сам нам рассказывал. Когда Господь вернул Пафнутия обратно в наш грешный мир, он открыл свой приход в Киеве и к нему потянулся народ. Я всего один раз послушал его проповедь, и она навсегда осталась в моем сердце. С тех пор я — прихожанин церкви отца Пафнутия, который является мессией…

— Только сектантов нам и не хватало, — тихо произнес Сергей.

Но в этот момент звучавшая в баре музыка стихла, и Петро услышал его реплику.

— Это вы все сектанты, — сказал Москалюк, — а устами отца Пафнутия глаголет истина.

— Да ладно вам ругаться! — весело сказала Дарья, жена Дмитрия. — Какая разница? Что Николай Угодник, что Чингачгук… Каждый выбирает сам, во что или в кого верить.

— Ты святого Миколу со всякими индейцами не сравнивай! — возмутился Петро. — Вы, москали, даже имя этого великого укра переврали! А ведь именно он первым принес христианство в благословенную Украину!

Глаза всех четырех собеседников Москалюка вдруг широко и удивленно раскрылись (включая заплывший глаз Сергея) и стали похожи на юбилейные советские рубли. Сергей задушенным голосом поинтересовался:

— Это тебе отец Пафнутий рассказал?

— Да нет, — раздраженно взмахнул рукой Петро. — Об этом каждый образованный украинец знает. В школах преподают…

Зал вздрогнул от хохота и Петро догадался, что последние несколько минут разговор велся на повышенных тонах и был слышен всем посетителям бара.

Москалюк недоуменно огляделся и увидел несколько десятков людей, веселившихся от всей души. Даже пожилая украинская пара зашлась смехом, рискуя помереть от переизбытка чувств. Лишь немцы продолжали сонно ковырять вилками в тарелках.

Злоба ударила Петро в голову, и он кровожадно вперил свой взгляд в смеющееся лицо Сергея, который вдруг показался ему главным врагом всей его жизни. В мозгу Петро промелькнула мысль о том, что врага нужно непременно добить и потому он грозно рявкнул:

— А ну, пойдем, выйдем!

Сергей, не переставая хохотать, с готовностью кивнул головой, встал и направился к выходу из бара. Петро, ничего уже не соображая от злости и бурлящего в мозгах алкоголя, опрокинул стул и ринулся следом за ним. А зал продолжал смеяться…

Петро задумчиво взял бутылку в руку, хлебнул из нее, кашлянул и поставил виски на стол. Он подошел к большому настенному зеркалу и взглянул на свое лицо. Болевшее ухо было похоже на ватрушку, испеченную поваром-оккультистом. Оно напоминало некую спиральную галактику, которая никак не могла сформироваться и потому звездная материя лезла из нее во все возможные стороны, пульсируя и светясь теми цветами радуги, которые были ближе к красному спектру. Правая скула выпирала драной кожей, а лоб красовался круглой лунообразной шишкой. Схожесть ее с поверхностью спутника Земли отождествлялась неровностью рельефа. Петро вспомнил, что на одном из пальцев Сергея был перстень с выбитой на нем буквой «С». Теперь отпечаток этой буквы явственно читался на лицевой стороне шишки, только в зеркальном отображении, и потому был похож на молодой растущий месяц.

В голове Москалюка вдруг всплыл новый фрагмент вчерашней жизни, и он с удивлением начал его просмотр…

Драка была — так себе. Петро подсветил Сергею второй глаз, а тот набил своему оппоненту лоб. Скула у Петро пострадала, когда он, падая, зацепился лицом за подвернувшуюся некстати фигурную фонтанную решетку. Выскочившие из бара люди быстро разняли драчунов и Дмитрий сказал, что хватит, мол, заниматься мордобитием, потому что опять настала пора пить водку, с чем все и согласились.

Вернувшись в бар, Петро ощутил себя главным героем вечера. Весь зал пил за его здоровье, а кто-то из другого конца помещения даже проорал: «Слава украинским ученым!». Петро пил за себя, за здоровье министра образования Украины, за что-то там еще, полностью украинское, и на душе его становилось все теплее и теплее.

Потом он вдруг увидел, что за столом они остались втроем. Дарья с Анастасией куда-то ушли и наступило время задушевной беседы. Петро уже не испытывал никакой вражды к Сергею и Дмитрию. Его радовало, что теперь, когда компания стала мужской, исчезла надобность выпячивать грудь колесом и казаться умным и значительным.

Поэтому Петро, выбрав для беседы свою любимую тему, говорил легко и вдохновенно:

— Лучшая форма демократии — американская. В Соединенных Штатах даже негры давно чувствуют себя свободно, а об индейцах вообще говорить не стоит.

— Действительно, зачем говорить об индейцах? — соглашался с ним Сергей, оба глаза которого были теперь похожи на узкие амбразуры китайского оборонительного сооружения. — Их ведь практически не осталось после того, как американские демократы обеспечили им свободную жизнь в резервациях…

— Все это брехня! — махал руками Петро. — Вон, на Стивена Сигала посмотри. Индеец? Индеец! Актером стал. Это говорит о равных правах и возможностях. Потому что у них — настоящая демократия. А у вас в России никогда демократии не было и не будет. У вас всегда есть царь. Либо явный — либо замаскированный. То под генерального секретаря коммунистической партии, то под президента.

— Зато у вас на Украине нет ни царя, ни демократии, — смеялся Дмитрий. — У вас — постоянный бардак. Как польский сейм восемнадцатого века, наполненный панской грызней, благодаря которой Польшу поделили между собой Россия, Австрия и Германия. У вас в стране любой процесс напоминает старый советский фильм, который называется «Свадьба в Малиновке». Не дай бог случись война, и она будет в точности соответствовать этому фильму. Сплошной балаган с элементами махновщины; сдобренный салом, горилкой и извечной хохляцкой жадностью…

— Ничего, ничего, — грозно отвечал Петро. — Скоро мы, молодые силы, перевернем всю страну! Мы установим демократию по американскому образцу, но без всяких москалей и евреев. Вот тогда никто не посмеет над нами смеяться!

— Конечно, конечно, — говорил Сергей, поблескивая глазами сквозь бойницы синяков, — тогда можно будет снять продолжение фильма. Только теперь новая картина станет называться «Свадьба в Малинсити»…

Петро встряхнул головой, и в памяти появилась новая серия воспоминаний.

Бар куда-то исчез и Москалюк оказался в сауне. Дмитрий лежал животом на кушетке, а на его правой лопатке турецкий специалист-татуировщик выкалывал патриотического двуглавого орла. Петро, подпрыгивая от нетерпения, крикнул:

— Я тоже хочу! Только не этого вашего двухголового мутанта, а боевой трезубец во всю спину!

Откуда-то сзади прозвучал смех, и голос Сергея ответил:

— Запросто! Сейчас придет еще один мастер татуажа и выколет тебе трезубец. Мы заплатим. Это будет тебе от нас подарком. Но сначала надо дернуть виски!

Перед носом Петро — как бы из ниоткуда — возникла вдруг рука Сергея с рюмкой, наполненной желтой жидкостью. Москалюк залпом осушил стопку и провалился в небытие…

Дальше ничего увидеть не удалось.

Петро подумалось, что если еще немножко похмелиться, то, может быть, удастся вспомнить и окончание вчерашнего буйного вечера. Он уже было собрался вернуться к столу, на котором стояла призывно сверкавшая этикеткой бутылка, но кольнувшая в пах боль напомнила о дискомфорте в ягодицах.

Москалюк повернулся спиной к зеркалу, глянул через плечо назад и из его глотки тут же вырвался сиплый скрипучий вопль. По всей поверхности предварительно выбритого мускулистого зада Петро умелой рукой мастера был вытатуирован звездно-полосатый американский флаг!

Звезд, правда, было не пятьдесят, а всего тринадцать, но это никак не влияло нахудожественную ценность свежеобретенной картины. Половинчатость изображения, вызванная физиологическим строением холста, играла свою роль. Благодаря складке в середине рисунка казалось, что флаг гордо развевается на ветру, и потому сей атрибут демократии выглядел достаточно красочным и реалистичным.