– Никогда не говори со мной так, – произнес Ричард голосом, который она узнала с трудом. Он весь дрожал от едва сдерживаемой ярости, даже пальцы подергивались.

Рейчел стала ждать второго удара, однако его не последовало. Ричард повернулся к комоду, достал носовой платок и бросил его на кровать рядом с ней. Она его взяла. Кровь с губы оставляла на ткани алые пятна. Никогда в жизни Рейчел не была так одинока. Покачнувшись, она встала.

– Если оскорбишь меня еще раз, то я тебя… – произнес Ричард, глядя на нее, и Рейчел увидела, что напряжение в нем начинает спадать, уступая место стыду.

– И что ты со мной сделаешь? – «Ударишь еще сильнее, как Пташку?»

Рейчел почувствовала себя раздавленной, вдруг осознав, что даже не удивилась тому, как быстро их отношения дошли до рукоприкладства. То, что сделал Ричард, ее не поразило. И он пойдет на это опять, можно не сомневаться. Она осознавала свое полное поражение.

– Ты моя жена, Рейчел. И должна меня уважать! Это не моя вина, что между нами возник разлад.

– Уважение нельзя вбить кулаками.

– С этим я не согласен, и тебе лучше не заставлять меня доказывать обратное, – проговорил Ричард ледяным тоном.

Рейчел вздрогнула, внезапно почувствовав, как страх сжал ее сердце.

– В шкатулке лежал локон матери. Он был последним напоминанием о моей семье, которое у меня оставалось. От него ты тоже избавился, как и от остального?

– Внутри я ничего не нашел, кроме сережек. – Услышав это от мужа, Рейчел расплакалась. Слезы казались горячими и слепили глаза. – По правде сказать, я считаю подобные сувениры не имеющими никакой цены, – хрипло добавил Ричард.

– Для меня этот локон был бесценен.

– Если бы ты показала себя хорошей женой, если бы в тебе нашлось больше тепла и любви, я не зашел бы так далеко. Если бы ты расширила круг наших знакомств, как это от тебя требовалось, мне бы не пришлось так сильно тратиться на развлечения. Вместо этого ты водишься с сумасшедшими либо с людьми, с которыми я и так знаком и которые к тому же могут позволить себе не больше одной бутылки хереса, да и то на Рождество!

– Ты считаешь, я в этом виновата? Может, мой грех еще и в том, что ты ведешь разгульную, пьяную жизнь и пускаешь деньги на ветер за карточным столом?

– Да! – внезапно взревел Ричард, и Рейчел почувствовала, как струйка крови стекает по ее подбородку. – А сейчас ты ляжешь в постель и постараешься загладить вину. И будешь мне славной женой.

Он протянул ей руку и повернулся к кровати.

«Я скорее умру, чем позволю ему овладеть мною этой ночью». Рейчел сделала шаг навстречу к Ричарду, ближе к лампе. Не вытерев подбородка, она открыла рот и оскалила окровавленные зубы. Нижняя губа распухла, ранку жгло, словно каленым железом. Но взгляд Рейчел, холодный, словно сталь, был тверд, и примирительный жест мужа она проигнорировала. Спустя мгновение Ричард опустил руку и отвернулся, словно вид жены был для него невыносим.

«Элис никогда не оставила бы меня лорду Фоксу. Но, конечно, Элис не знала, что из себя представлял этот добренький благодетель. Он всегда добивается своего». Встав на следующее утро с холодной постели, в которой она провела бессонную ночь, Пташка спрашивала себя, представляла ли Бриджит, насколько окажется права, предостерегая Элис. Догадывалась ли, каким подлым и порочным являлся этот человек, с которым Элис обращалась как с любимым дедушкой, целуя его и обнимая всякий раз, когда он к ним приезжал. К тому времени как ей исполнилось двенадцать, Пташка привыкла считать его сгнившим внутри яблоком, по-прежнему покрытым толстой глянцевой кожурой, которая создавала видимость того, что с ним ничего не случилось, тогда как внутри его сгнившая плоть кишела червями. Сама мысль об этом вызывала у нее позыв на рвоту. «Не было никого, кто меньше него заслуживал бы поцелуев Элис. А Рейчел Уикс еще спрашивает, что я хотела этим сказать». Пташка помнила, сколько раз Бриджит просила ее не попадаться на глаза лорду Фоксу, сколько раз отсылала из комнаты с каким-нибудь поручением, когда старик пытался заговорить с ней, или взять за руку, или угостить каким-нибудь лакомством. Пташка помнила, что, когда Элис начинала обнимать лорда Фокса, Бриджит всегда оказывалась рядом и смотрела на них недобрым взглядом. Хладнокровная и внимательная, она словно боролась с желанием оттащить Элис подальше от старика. Она знала. Но если Бриджит считала, что Элис была дочерью лорда Фокса, то какую, по ее мнению, опасность тот мог представлять? Пташка решила не думать об этом и не вспоминать о лорде Фоксе. Она даже зажмурилась, силясь изгнать образы прошлого, но воспоминания все равно роились в голове. На лестнице она оступилась и, чтобы не упасть, оперлась о стену.

Через девять дней после того, как они в последний раз видели Элис, в Батгемптон явился лорд Фокс. Он вошел в фермерский дом, и Пташка сразу поняла, что миру, в котором она жила, наступил конец. Атмосфера в комнатах царила невыносимая – как если бы Пташка задерживала дыхание так долго, что грудь вот-вот должна была разорваться. Бриджит молчала и ходила мрачная как туча, уже в трауре, отрезанная от всего мира, в том числе и от Пташки, которая по-прежнему ждала, в ужасе и смятении, что вот-вот дверь откроется и войдет Элис. Потому что она должна была это сделать, должна. Когда они услышали цоканье копыт приближающейся лошади, то сразу поняли, что их ждут новости. Пташка выбежала во двор переполненная надеждой, едва удерживаясь от крика. Она ожидала встретить Элис, а когда увидела лорда Фокса, то решила, что он привез какую-то весточку от нее или сообщит, когда его воспитанница вернется. Бриджит осталась сидеть за кухонным столом. Лицо экономки за эти дни постарело, его покрыли новые, более глубокие морщины, словно горе отхлестало ее своей плетью.

Еще прежде того, как опекун Элис успел спешиться, Пташка стояла рядом, куда ближе, чем это обычно случалось. Нужда придала ей смелости. Однако она не только не взяла его за руку, умоляя сказать, что он знает об Элис, но даже не коснулась его рукава. Под кожурой была гниль, и сколько бы мысли Пташки ни были заняты другими вещами, она все равно чувствовала этот запах.

– У вас есть весточка об Элис? – спросила она, не сделав ему книксен, не поздоровавшись и даже не дождавшись, когда он заговорит первый.

Лорд Фокс взглянул на нее долгим и пристальным взглядом и передал поводья слуге. Затем он зашагал к двери, а она трусцой побежала рядом.

– Ей так и не удалось обуздать твою дерзость, а? – рассеянно буркнул он. Войдя в дом, лорд Фокс вручил Пташке шляпу с перчатками, прошел в гостиную и уселся в кресло. – Принеси бренди, девочка, – велел он. – А ты, Бриджит, останься. Мне с тобой надо поговорить.

Последнее лорд Фокс произнес мрачным, но спокойным голосом. Пташка и Бриджит переглянулись. Из его слов они не смогли ничего понять, а потому сделали, как приказал хозяин. Когда Пташка принесла бренди, Бриджит стояла перед лордом Фоксом, сцепив руки на поясе, покорная и неподвижная. Пташка хотела остаться, но лорд Фокс грубо сказал:

– Пошла вон, маленькая чертовка.

Пташка прождала на кухне минут пять. Время едва тянулось, липкое и медленное, словно тонкая струйка смолы, готовая вот-вот оборваться, – точно так же, как это было несколько лет назад, когда маленькой девочкой, только что появившейся в этом доме, она ждала, когда в гостиной решится ее участь. Они казались невыносимо долгими, эти последние несколько мгновений жизни, когда у Пташки теплилась надежда, что ей еще доведется испытать радость. Когда Бриджит вышла, ее лицо выглядело мрачным и спокойным, но прочесть по нему что-то было невозможно. Пташка бросилась ей навстречу:

– Бриджит, скажи, есть какие-то новости? Где Элис?

– Я не знаю, где она, детка, – произнесла Бриджит, поджав губы и чеканя слова. – Но она исчезла, и мне кажется… мы должны приготовиться к тому, что больше ее не увидим.

– Как? Что ты хочешь этим сказать? Значит, появились какие-то новости? Расскажи! – Пташка схватила Бриджит за руки и почувствовала, какие они холодные и сухие. Словно кровь под кожей у нее не текла совсем.