– О, не нужно все понимать так буквально, – засмеялась Элис.

– Может, и так, но я бы не возражала, если б они здесь плавали прямо сейчас.

– Ты замечательно поешь, моя маленькая сестричка. Даже еще лучше, чем это делают птицы.

Пташка просияла от похвалы и, задрав голову, посмотрела на иссиня-черное небо.

– И кстати, уже зажглось несколько звезд. Сейчас я их сосчитаю… Семь. Хотя нет, восемь, – проговорила она.

– Спой еще.

– «Коснулася меня и так сказала мне: любимый, подожди, уж близок свадьбы день…»

– Когда я услышала сегодня эту песню, у меня появилось такое чувство, словно девушка поет именно про меня, – мечтательно проговорила Элис. – Про нас с Джонатаном. Ты видела, как он покраснел?

– Да. Но мне подобная мысль не нравится. Ведь в песне девушка умирает, помнишь?

– Ах, ты снова все поняла буквально! Я имею в виду не этот куплет, а первый. Ну и припев тоже. – Элис вздохнула, широко раскинула руки и засмеялась. Затем она повернулась к Пташке, взяла ее за руки и принялась кружить, пока обе не рассмеялись детским, легкомысленным смехом. – Он меня любит, ведь правда? – тревожно спросила девушка.

– Ты знаешь, что любит, – смущенно ответила Пташка.

Элис немного успокоилась, ее лицо, озаренное улыбкой, стало мягче.

– О, если б мог сейчас я умереть! Счастливее я никогда не буду… Это слова Отелло, Пташка, и я чувствую то же, что он. Я так счастлива, что и смерть не страшна, – призналась она. – Так что, возможно, про меня была вся песня.

Взяв Элис за руку, Пташка потащила ее к дому. У нее отчего-то возникло чувство тревоги. Она оглянулась и посмотрела назад. На мосту никого не было, так же как и на дороге впереди них.

– Пожалуй, я спою эту песенку Бриджит, когда мы вернемся домой, – проговорила Пташка.

– Ты просто обязана это сделать, дорогая. Ведь мы-то знаем, как она любит, когда ты поешь, хотя сама ни за что в этом не сознается. Только не забудь как бы невзначай заметить, что слышала песню в деревне от заезжего коробейника.

– Я скажу, что мне ее напел Дэн Смидерз, хозяин баржи. Он знает уйму старинных песен.

– Хорошая идея. – Их голоса напугали какую-то птицу, сидевшую на дереве, под которым они проходили, и та захлопала крыльями в густой листве. – Знаешь, Пташка, когда я выйду за Джонатана, он станет тебе братом.

– А он согласится?

– Конечно. Ведь ты мне сестра. Поэтому станешь сестрой и ему тоже. Знаешь, что это значит? – Элис взглянула на Пташку, не переставая помахивать рукой в такт своим неспешным шагам. – Это значит, что тебя никто никогда не посмеет обидеть. И это значит, что мы всегда будем о тебе заботиться.

– Но разве быть твоей названой сестрой, как сейчас, не означает то же самое?

– Надеюсь, что так, дорогая, – проговорила Элис, подставляя лицо лунному свету, отчего оно стало серебристо-пепельным. – Но одинокие женщины всегда беззащитны. Увы, это так. Слишком многое зависит от того, во власти какого мужчины мы окажемся.

– Но разве в Батгемптоне все мы не в безопасности? И ты, и я, и Бриджит? – спросила Пташка, встревоженная словами названой сестры.

– Пока в безопасности. Но лишь благодаря лорду Фоксу, его доброму к нам отношению. Разве не понимаешь? Но когда я стану женой Джонатана, мы будем одной семьей. А это надежнее всего, – объяснила Элис.

Пташка на миг задумалась.

– Завести такого брата, как он, мне бы не помешало, – решила она наконец. – А когда Джонатан станет твоим мужем?

– Так скоро, как сумеет, – усмехнулась Элис. Где-то вдалеке залаяла собака и громыхнул задвигаемый засов на воротах. Элис вздохнула. – Как только он сможет сам собой распоряжаться. Тогда мы перестанем держать нашу помолвку в секрете и поженимся в церкви. Думаю, люди вроде Джонатана – добрые и справедливые – очень редки. Таких людей надо беречь, – добавила она.

Подумав над ее словами, Пташка почувствовала себя виноватой.

– А я не такая, – угрюмо призналась она.

– И я тоже. Но мы с тобой, хоть и несовершенны, все равно можем стремиться стать на него похожими и заботиться друг о друге, ведь правда? – спросила Элис, снова обняв Пташку за плечи.

Они дошли до трактира «Георг» и свернули на бечевник, который шел к ферме. Чем больше Пташка размышляла о будущем, тем больше ей хотелось, чтобы оно поскорее наступило. Она пыталась представить себе, какой станет после свадьбы Элис их жизнь. Будущее виделось ей широким полем, где царят свобода и спокойствие и внутренний голос больше не предупреждает о грозящей опасности. Полем, где расцветают улыбки Элис и раздается добродушный смех Джонатана.

– Я буду очень рада, если мистер Аллейн станет моим братом, – тихо проговорила Пташка, шагая к дому, и неподвижный вечерний воздух показался ей теплым и нежным.

К февралю они были готовы уехать из Бата. Погода установилась хорошая, хотя воздух все еще был холодным. Солнце светило ярче и словно говорило, что весна теперь не за горами. Мебель из дома Рейчел была продана, и теперь она наблюдала, как ее сундук грузят на скрипучую телегу, чтобы увезти с Эббигейт-стрит – всего через пять месяцев после того, как он туда прибыл. Однако ей казалось, что с тех пор прошла целая жизнь. Подвода должна была довезти вещи до их нового дома, который снял Джонатан. Он находился неподалеку от Шефтсбери[103], торгового городка, уютно расположившегося среди поросших лесом холмов Дорсета. Им понадобилось некоторое время, чтобы подыскать новое жилье и уладить дела, касающиеся винной торговли покойного мистера Уикса. Продавать было практически нечего. Большая часть вырученных денег ушла на долги. Казалось, Ричард их делал по всему Бату. Он задолжал трактирщикам и партнерам по игре в карты, портному и хозяину дома. Остатки вина и бухгалтерские книги она продала конкуренту. Дункан и Ричард теперь лежали рядом на маленьком кладбище у южной окраины города. Рейчел несколько раз ходила туда, чтобы помолиться и положить цветы на могилы. «Приходила бы я к нему, если бы рядом не покоился его отец?» – спросила себя Рейчел. Возможно, и приходила бы, решила она. Ее привела бы сюда неспокойная совесть жены, которая не скорбит об умершем муже.

Когда подвода скрылась из виду, Рейчел поднялась в совмещенную с кухней гостиную и прислушалась. С улицы доносились обычные звуки – голоса и шаги, удары и скрежет, обрывки какой-то песни. Ставни были закрыты, но между ними проникал тоненький лучик света и падал на пол. Рейчел встала на его пути и ощутила слабое тепло. «Скоро здесь от нас не останется ничего, кроме пыли». Она была этому рада и подумала о том, чтобы поскорее уйти. И все же ей захотелось как следует прочувствовать миг расставания с прошлым и не позволить ему кануть в лету без всякого следа. Рейчел закрыла глаза и представила себе, насколько другой могла оказаться ее жизнь, не доведись ей по чистой случайности родиться похожей на Элис Беквит. «Я осталась бы в Хартфорде до самой смерти и никогда бы не вышла замуж. Или я осталась бы жить здесь, с человеком, снедаемым чувством вины и собственными ошибками. Он стал бы бить меня за это и довел бы семью до нищеты неумеренными долгами. И я никогда не познакомилась бы с Джонатаном и Пташкой. И не узнала бы, что такое счастье». С этого дня город Бат продолжит жить своей жизнью, звуки которой по-прежнему будут проникать в этот дом, но Рейчел в нем уже не будет. Громко стуча каблуками по половицам, она вышла из дома, заперла за собой дверь и вручила ключ слуге домовладельца.

У дома номер один в Лэнсдаунском Полумесяце на подъездной дорожке ждала карета, запряженная четверкой лошадей, и Фалмут присматривал за парой мальчишек, занятых погрузкой коробок и чемоданов.

– А это я возьму с собой, – сказала Пташка Фалмуту, когда Рейчел приблизилась. – Не стоит беспокоиться. Справлюсь сама, – пробормотала девушка, отнимая свой убогий мешок у бесстрастного дворецкого и забираясь в карету.