Один день. И он закончился.

Я положила руку на шею.

Кожа больше не была гладкой и мягкой.

Она оказалась жесткой и дряблой.

Каждая клеточка моего тела болела, но надо было выбираться, со всей осторожностью, чтобы не разбудить Захарию. Я чувствовала себя так, будто пробежала марафон, однако сейчас нельзя было думать о боли. Представьте его лицо, если бы он проснулся и увидел рядом обнаженную семидесятипятилетнюю старуху!

Я медленно приподнялась и опустила ноги на пол. Паркет тут же заскрипел, едва я перенесла на него свой вес. Я схватилась за поясницу, чтобы хоть немного облегчить боль, а Захария перекатился на другой бок и громко захрапел. И слава богу, что захрапел; значит, не услышит меня. Это я знала еще по опыту жизни с Говардом. Когда Говард погружался в такой глубокий сон, я могла хоть посудой греметь прямо у него над ухом, он все равно не проснулся бы. Я понимала, что до тех пор, пока слышу эти низкие, резкие звуки, я в безопасности.

Наклонившись, я шарила рукой вокруг кровати, пока не нащупала свое черное платье. Прокралась в ванную, держась за стены и хватаясь за мебель вокруг, точно слепая. Да я и была слепая. Все вокруг плыло как в тумане. И чего я не бросила в сумочку свои очки? Прикрыв за собой дверь в ванную, я включила свет и, щурясь, попыталась согнуться и влезть в платье. Ох, моя спина, мои ноги, мои мозоли! Еще совсем недавно у меня было такое здоровое, легкое тело, а теперь я словно надела гидрокостюм, который к тому же был мне велик на три размера.

А еще – как будто мало неприятностей – я никак не могла застегнуть платье. Мешал отвисший живот. Сколько бы я ни пыталась, застегнуть молнию и передвинуть свою грудь в удобное положение мне никак не удавалось. Я не знала, волноваться или бояться. В голове стучала одна мысль: только бы он не проснулся; пожалуйста, пожалуйста, только бы он не проснулся.

Нечего и говорить, свои туфли на каблуках я даже искать не стала.

Я попыталась посмотреть на себя в зеркало, но в глазах все расплывалось, и я ничего не увидела. Кстати сказать, это меня не сильно расстроило. Смотреть там было не на что. Все как обычно. Меньше всего я хотела видеть это в зеркале.

Я выключила свет в ванной и прокралась к шкафу Захарии. Схватила с полки пару штанов, первыми попавшихся под руку, и какую-то футболку. Не забывайте, я все это проделывала вслепую. Я даже не могла оценить, что ухватила, однако заметила: они на резинке, а значит, пояс мне не нужен. Порывшись в глубине шкафа, обнаружила пару кроссовок. Во всяком случае, было похоже на кроссовки, потому что я нащупала шнурки. Засунуть в них ноги не составило труда: Захария носил обувь гораздо большего размера, чем я.

Даже не спрашивайте, как я отыскала входную дверь и открыла ее. Все мои чувства были обострены до предела.

Секунду я раздумывала, не попрощаться ли с Захарией. Хотелось извиниться и сказать, что не смогу поехать с ним ни в Париж, ни в Рим. Придется ему подыскать кого-нибудь другого. Все равно я уже везде побывала. А он найдет себе девушку, которая будет его уважать и любить таким, какой он есть, в этом я не сомневалась. Интересно, подумала я, расстроится ли он, когда проснется утром и обнаружит, что я ушла? Станет ли звонить Люси, разыскивая меня? Какое-то время это его помучает, его сердце будет немножко разбито, но он свыкнется с этим. В конце концов, он молод. У него еще вся жизнь впереди. А моя уже прошла.

Я медленно распахнула дверь. Кроссовки были так велики, что гораздо больше сил уходило на то, чтобы не потерять их, чем на то, чтобы подойти к лифту. К счастью, время стояло позднее. Представляете выражение лица человека, который увидел бы старуху, выходящую из квартиры Захарии в его одежде? Оказавшись в лифте, однако, я почувствовала облегчение оттого, что выбралась незамеченной. Теперь я хотела только одного – добраться до дома.

Но как далеко от дома я оказалась?

Я еле-еле прочитала уличный указатель на здании. Если я правильно поняла, идти предстояло всего несколько кварталов. На улицах было совсем безлюдно. Странно, Филадельфия – такой огромный мегаполис, а на улице никого. В эти минуты, впрочем, менее всего меня заботило, что кто-то меня увидит. На уме было только одно: домой. Добраться до квартиры, где я буду чувствовать себя в безопасности. Залезть в постель и не вылезать оттуда.

Я шагала квартал за кварталом, щуря глаза, под шарканье кроссовок. Со всех сторон горели огни витрин – красные, желтые, голубые. Только этот свет и указывал мне путь. Я знала, что вот это большое красное пятно на Честнат-стрит – вывеска над рестораном «Континенталь». Осталось немного. Еще пара кварталов, и я дома, упорно твердила я про себя. В безопасности.

Всего несколько часов назад я была весела и беззаботна – что там, я просто порхала от восторга и воодушевления. Теперь же меня охватила такая грусть, какой я не испытывала ни разу за всю свою жизнь. Но так было правильно и справедливо. Правильно, что я вернулась в свои семьдесят пять лет. И все-таки я горевала по тому, что могло бы быть.

Я вышла на площадь Риттенхаус, на свою улицу и повернула к дому. У входа маячила одинокая фигурка.

– Миссис Джером? – окликнули меня.

Я остановилась.

– Кен? – Я отчаянно щурилась, пытаясь разглядеть человека.

Тот быстро приблизился ко мне. Когда он положил руку мне на плечо, я поняла, что наконец-то я дома.

– С вами все хорошо, миссис Джером? – спросил Кен.

– Да, все нормально, – ответила я.

Мы зашагали к зданию.

– Неужели вы всегда на посту? – спросила я, когда он открыл передо мной дверь.

– Ваша семья беспокоилась о вас, так что я сказал Карлу, который в ночь работает, что подменю его. Всю ночь вас высматривал.

– Спасибо, Кен, – сказала я.

Подошел лифт, открылись двери.

– Они там, наверху?

– Да, все там. Миссис Сутамолок спускалась недавно, но потом вернулась в квартиру. Она ждала со мной какое-то время, но я ей велел поспать хоть немного.

– Кен, спасибо вам за заботу о моей семье, – сказала я, нажимая кнопку этажа.

– Вам помочь там, наверху?

– Нет, спасибо. – Я позвенела ключами. – Дальше я сама справлюсь. Вы очень добры.

– Вы тоже всегда хорошо относились ко мне, миссис Джером. Я рад, что вы вернулись, – отозвался он, и двери лифта закрылись.

Когда я открыла дверь в квартиру, моим глазам предстали размытые фигуры, свернувшиеся на диванах и креслах. Я ни с кем не хотела разговаривать. Мне нужно было обдумать прошедший день.

– Ба? – тихонько позвала Люси.

Одна из фигур приподнялась в кресле.

– Да, это я. Иду спать.

– Элли? – Голос Фриды остановил меня на пути в спальню.

Я повернулась к подруге:

– Фрида, тебе, наверное, спину ломит похлеще, чем мне. Отправляйся-ка к себе и ложись в постель.

В спальне я сразу подошла к прикроватному столику, где лежали мои очки. Надела их, и мир наконец обрел четкость.

– Мама? – услышала я за спиной.

Я повернулась: в дверях стояла Барбара. На ней был мой халат. Пояс едва сошелся на талии. Она распустила свой привычный тугой пучок на затылке, и волосы путаными прядями свисали вдоль лица. Как ни странно, так она выглядела лучше.

– Барбара, – вздохнула я, – пока ты на меня не накинулась – я очень устала и хотела бы поспать.

– Я не собиралась на тебя накидываться, – выдохнула она и слегка улыбнулась. – Я просто рада, что ты дома.

Я замялась, не зная, что сказать. Я уже начала забывать все, о чем мы говорили вечером.

– Что ж, спасибо, – ответила я. – А сейчас мне надо немного отдохнуть.

– Мама? – сказала она, подходя ко мне.

– Что такое?

Барбара крепко обняла меня и положила голову мне на плечо. Я не хотела обниматься с ней. Я сейчас ни с кем не хотела обниматься, но не могла же я ее оттолкнуть, хоть мне и неприятно было любое прикосновение. Я была еще слишком погружена в свои мысли, я была не готова иметь дело с внешним миром. Так что я приобняла ее одной рукой и легонько потрепала по спине. Однако она все не отпускала меня. Все стояла и обнимала. Тогда пришлось раскрыть объятия ей навстречу. Я тоже положила голову ей на плечо, практически повисла на ней, так что если бы она не удерживала меня, я бы упала. И вдруг поняла: именно мне нужны были эти объятия, а не Барбаре.