Вот тут я хочу вас уверить: я всегда знала, что Фрида – мой самый преданный друг. Одни никак не могли взять в толк, почему я всю жизнь о ней забочусь. Другие просто не понимали, как два таких разных человека могут быть столь близкими друзьями. Некоторые женщины, бывало, убеждали меня забыть про Фриду, не звать ее на встречи и вечеринки. Она зануда, говорили они, она не нашего круга, бывало, говорили самые надменные из моих приятельниц, когда Фрида не одевалась по последней моде или доставала в ресторане ручку с блокнотом, чтобы посчитать, сколько она должна по счету за ужин. Я к ним никогда не прислушивалась. Знаете почему? Ответ очень важен, и уж это-то вам точно следует знать, если еще не знаете, так что вот: друзья приходят и уходят. Друзья расходятся в разные стороны по самым разным причинам. Чаще всего потому, что выбирают разные дорожки. Мы с Фридой долгие годы спорили о том, как складывается наша жизнь, но мы всегда держались друг друга и стояли друг за друга горой. Мы всегда были опорой друг для друга на сто пятьдесят процентов, даже тогда, когда никто другой не мог оказать нам поддержку. Мужья – это замечательно, но и они могут порой уйти. А преданный друг – единственный человек, который тебя никогда не подведет.

Здорово, когда вокруг много разных друзей, но гораздо важнее иметь одного друга, который поддержит тебя и в печали, и в радости. Если в твоей жизни случится что-то грандиозное, она порадуется за тебя так, словно это произошло и с ней. В горе она протянет руку помощи и будет с тобой до тех пор, пока все не наладится.

Моя мать, бывало, рассказывала о своей лучшей подруге Эстер Абромовиц – той, что работала в «Саксе», я вам о ней говорила, та самая, на чьих похоронах я произнесла надгробную речь, – и всегда повторяла одну поговорку. Это изречение запало мне в память из маминых рассказов об Эстер, и я всегда думала, что и про Фриду можно так сказать. Друзья – не те, кто едет с тобой на лимузине, но те, кто возвращается с тобой домой на автобусе.

Сегодня Фрида проехала на этом самом автобусе, да еще на пару остановок дальше, чем надо.

Остаток пути до моей квартиры мы прошли молча.

Когда мы наконец добрались до дома, Кен помог мне завести Фриду в лифт и поехал вместе с нами наверх. Фрида бессильно повисла у него на руках, а я все держала ее руку в своей.

– Мидии в остром чесночно-томатном соусе, – пробормотала она.

– Немного левее, вот здесь, – указывала Фрида, пока я массировала ей шею и плечи.

У Фриды постоянно болят плечи. Это потому, что она на них целый мир держит.

Мы вернулись в мою квартиру, и никто не говорил ни слова. Спустя мгновение после того, как я вставила ключи в замок (счастью Фриды и Барбары, когда они увидели, что я достаю из сумочки ключи, не было предела), я схватила пару халатов и вручила их своим промокшим женщинам. Потом отправилась к холодильнику, достала нарезанного цыпленка и положила на тарелку.

– Можно хлеба? – попросила Барбара.

Она жадно набросилась на цыпленка и принялась набивать им рот, точно пещерный человек.

– И супу. Тебе нужно хорошенько поесть, Барбара. – С этими словами я убежала обратно на кухню.

Я всегда держу наготове банку супа, как раз для таких случаев. Пока грелся суп, я вдруг осознала, что никто не поинтересовался, откуда я знаю, где что лежит. Что ж, значит, Фрида с Барбарой по-настоящему вымотались.

– Ох, моя шея, – застонала Фрида. – Надави вот тут посильнее. Да, вот здесь. Ох, как больно!

– Да уж, Фрида, до чего зажатые мышцы, – воскликнула я, разминая сильнее. – Не понимаю, как ты так умудряешься. Я могу для тебя что-нибудь еще сделать? Кстати, как там твои ноги? Мозоли, наверное, ужасно болят.

– Да, теплая ванна для ног не помешала бы, – тихонько всхлипнула Фрида. – У Элли есть такая хорошая большая жаровня…

– Я принесу. – Я пошла на кухню, взяла огромную жаровню и наполнила ее горячей водой.

– Ну как, лучше? – спросила я.

Фрида, погрузив ноги в воду, ела суп.

– Лучше, но не намного, – пожаловалась она.

– Хочешь, я отведу тебя домой?

– Нет, – ответила она. – Я не хочу уходить, пока Элли не вернется. Все равно всю ночь глаз не сомкну от волнения.

В квартире стало тихо. Мне больше нечего было делать, но когда в семье кто-то болеет, есть потребность постоянно крутиться, не присаживаясь ни на минуту. К тому же суета помогала отсрочить то, чего я так опасалась и что, конечно же, неизбежно наступило.

Люси забрала у Барбары тарелку, буквально вылизанную дочиста.

– Люси. – Барбара окликнула дочь, когда та несла тарелку на кухню. – Мы должны разобраться, что здесь происходит. Последний раз тебя спрашиваю. Пожалуйста, скажи мне, что знаешь, где твоя бабушка.

Люси оглянулась на меня с беспомощной надеждой, но все мои выдумки иссякли.

– Я не знаю, – сказала она наконец.

Я очень давно не слышала, чтобы она говорила таким голосом, – с самого ее детства.

– Нет, знаешь, – рявкнула Барбара, наставляя на нее указательный палец. – Ты что-то скрываешь, и я не хочу оставаться в неведении.

– Мам, правда не знаю, – защищалась Люси.

– Считаю до трех. Если не расскажешь мне, что тебе известно про бабушку, я с тобой вообще перестану разговаривать.

– Барбара, прекрати, тебе не кажется, что ты чересчур драматизируешь? – вмешалась я.

– Тебя это вообще не касается! – цыкнула она на меня, подскочив.

Да уж, тут-то я, конечно, заткнулась.

– И раз уж на то пошло, ты кто вообще такая? Люси мне никогда про тебя не говорила. И не смей называть меня Барбара. Для тебя я миссис Сутамолок.

– Они надо мной подшутили, сказав, что она родня, – обиженно вставила Фрида.

– Я знаю одно: все неприятности начались с той самой секунды, когда появилась ты. – Барбара сверлила меня взглядом.

– Мама, тебе нужно успокоиться.

Барбара уже тяжело дышала и не могла остановиться.

– Боже мой, Люси, кажется, у нее сердечный приступ сейчас случится, – сказала я в ужасе.

– У меня в сумочке есть нюхательная соль. Только она у меня не с собой. И я ни одним мускулом не могу пошевелить, я не могу пойти к себе за сумкой, – пробормотала Фрида.

Хоть она и устала, но все же беспокоилась.

– Люси, это уже переходит все границы, – сказала я. – Барбара, тебе нужно успокоиться.

Но та продолжала прерывисто дышать.

– Барбара, – увещевала я, – возьми себя в руки.

– Погоди. – Люси жестом остановила меня. – У нее это бывает. Я знаю, что делать.

Люси спокойно подошла к своей матери и помогла ей сесть.

– Мама, сядь и пару раз глубоко вдохни, иначе тебе придется тяжко. Ну же, мам, сделай глубокий вдох, ради меня… Вдох…

Барбара подняла глаза на Люси и глубоко вдохнула.

– И выдох…

Барбара выдохнула.

И тут на моих глазах произошло что-то невероятное – чего я никогда не видела за все то время, что знала свою дочь. Барбара расплакалась. Ну да, она и раньше плакала, но совсем по-другому. Она дрожала и всхлипывала так, как я и представить себе не могла.

Люси обняла Барбару, а мы с Фридой смотрели молча и не вмешивались.

– Не понимаю, что тут происходит. Почему никто не может мне прямо сказать, где моя мать? – проговорила Барбара сквозь рыдания.

– Мама, ты только дыши, как обычно. Вдох… и выдох… вдох… и выдох. – Люси все баюкала ее.

Такой свою дочь я никогда прежде не видела. Этот человек был мне совершенно не знаком. А вот Люси ее знала. Люси точно знала, что это за человек.

– Люси, если с твоей бабушкой что-то случилось, клянусь тебе, я в окно выброшусь. Честное слово, – рыдала Барбара.

– Мам, бабушка – сильная женщина, и ты тоже. Ты же понимаешь, глубоко внутри, что с ней все в порядке. С ней все хорошо, мама, все хорошо.

– Да, все хорошо! – воскликнула я. – С ней все в полном порядке! Она просто вышла, уехала на день и не хотела, чтобы кто-либо об этом знал.