Она замолчала.

– Ладно, забудь об этом. Во всяком случае, на ближайшее время. Сейчас нужно выбрать платья и отнести их в «Барнис».

– Вот это голубое нужно взять совершенно точно, – сказала я, указывая на коктейльное платье цвета лазури.

– Ты не думаешь, что оно немного чересчур?..

– Вовсе нет.

– Ладно, примерь его, я посмотрю. Может, надо с ним еще поработать. Должно быть тебе впору.

Я стыдливо сняла платье.

– А после «Барнис» все-таки отправимся за нижним бельем, – прибавила Люси. – Хотя, вот…

Она запустила руку себе под платье и, извернувшись, выудила через рукав свой лифчик:

– Вот, надень. Мы примерно одного размера.

Я взяла в руки бюстгальтер Люси и отвернулась, чтобы надеть его.

– Похоже на фильтры для кофе, – хихикнула я.

– Ты удивишься, но держит очень хорошо.

Я скользнула в голубое платье и встала перед зеркалом на Люсину коробку с принадлежностями для шитья. Сколько бы я ни смотрелась в зеркало в тот день, каждый раз был как первый.

– Я его возьму, – улыбнулась Люси, отходя. – А ты будешь моей моделью.

– Я?

– Ты выглядишь в нем потрясающе. Ты во всем выглядишь потрясающе. Тем более что прическу и макияж тебе уже сделали.

Она отступила на шаг и окинула меня взглядом художника, изучающего холст.

– Надо только немного ушить вот здесь.

Люси думала вслух; она захватила излишек ткани на моей талии и принялась закалывать платье булавками:

– Сейчас пришью, это пара секунд, а потом отберем остальные наряды. Странно, почему я раньше об этом не подумала. Ба, оно на тебе идеально сидит!

У меня опять слезы навернулись на глаза.

– Если ты не прекратишь плакать по каждому пустяку, так сегодня и не повеселишься, – пошутила Люси.

– Кажется, я хочу, чтобы сегодня длилось вечно, – проговорила я с улыбкой.

– Я тоже, – улыбнулась в ответ внучка.

От места встречи с представителем «Барнис» студию Люси отделяла всего пара кварталов, так что мы решили, что проще будет повезти платья прямо на колесной вешалке. Я шла впереди и тянула вешалку за собой, а Люси толкала сзади. Мы ужасно намаялись с этой конструкцией, а когда переходили улицу, она становилась просто неуправляемой. Помню, в передовице «Филадельфия инквайер» я прочитала, что съезды с тротуаров для инвалидов у нас обветшали и развалились. Теперь же я убедилась, что с этими съездами дело обстоит еще хуже, чем написали в статье. А еще миссис Голдфарб как-то при мне жаловалась, до чего тяжело преодолевать тротуары, толкая инвалидную коляску мужа. Из-за того что пару дней назад прошел дождь, в дорожных выбоинах скопилась вода, и мне приходилось приподнимать платья, чтобы их не забрызгать.

Когда мы приблизились к магазину, Люси остановилась:

– Так, ба, разговор буду вести я, и только я.

– А если я захочу что-нибудь добавить?

– Ба, не надо ничего добавлять, – настаивала Люси.

Я умолкла и жестом показала, будто закрываю рот на замок. Меньше всего мне хотелось испортить Люси такой важный день.

Когда мы закатили нашу вешалку в лифт, Люси достала телефон.

– Может, все-таки стоит сказать маме, что с тобой все в порядке? Она уже пять раз звонила.

– Люси, и слышать об этом не желаю. Пусть меня хотя бы на один день оставят в покое.

– Просто я представляю, как она себя чувствует. Ты же знаешь маму.

– Вот что я тебе скажу про твою маму, – заявила я. – Твоя мама порой ведет себя как самая настоящая скандалистка.

– Нет, мама просто волнуется. И волнуется так сильно, что начинает скандалить. Почти как тетя Фрида, только та уходит в себя. Забавно, что они обе такие паникерши, но проявляют это совершенно по-разному.

– Иногда мне хочется, чтобы у Барбары была хоть пара друзей.

– У нее никогда не будет друзей, – вздохнула Люси. – Она для этого слишком вздорная.

– Знаешь, я всегда боялась, что однажды ты крепко невзлюбишь свою мать за то, как она себя держит.

– Я ее понимаю, – возразила Люси. – И я, в общем, чувствую, что должна заботиться о ней. Не так, как она – она постоянно стремится опекать тебя, – но поддерживать ее, когда надо.

Второй раз за этот день я осознала, что моя внучка мудра не по годам.

– Что такое? – спросила Люси.

– Да ничего, просто с каждым днем я люблю тебя все больше. В кого ты только такая умница?

– С генами повезло, – улыбнулась Люси.

И в этот момент открылись двери грузового лифта.

– Ладно, – сказала я, когда мы подошли к кабинету клиента. – Давай позвоним твоей матери.

– Она не дома. Позвоню ей на мобильный.

Люси набрала номер и подождала.

– Не отвечает, – сказала она. – Оставлю сообщение. Привет, мам, это я. Я получила твое сообщение… э-э-э… сообщения.

Люси взглянула на меня и пожала плечами: видимо, не знала, что сказать. Надо было нам отрепетировать это заранее.

– Нет, я не видела сегодня бабушку…

– Да нет же, видела! Видела, и со мной все хорошо! – зашептала я.

– Хотя, вообще-то, видела. Я видела бабушку сегодня утром. Она собиралась пойти в парикмахерскую. – Люси поморщилась, сомневаясь, что нашла удачную отговорку. – Ты скажи тете Фриде, пусть не волнуется, с бабушкой все в порядке. Целую.

Люси нажала на кнопку и убрала телефон в сумку.

– Довольна? – спросила я.

– Да, – выдохнула она.

– Великолепная Люси! – громко воскликнул вышедший из кабинета мужчина.

– Родни!

Люси приветствовала его с ответной теплотой; они обменялись поцелуями в щеку.

– Познакомься, моя сестра и модель, Элли Джером.

– Чрезвычайно рад.

Родни поцеловал меня в обе щеки. Как бы мне хотелось иметь друга-гея. В Мейн-Лайн геи не живут. Конечно, время от времени я встречала их то там, то сям. Помню того милого декоратора (хоть я так и не воспользовалась его услугами; я неизменно обращалась к Мирне Померанц. Она делала свою работу изумительно, пока ее, бедняжку, не свела в могилу болезнь Альцгеймера). Меховщик на Монтгомери-авеню тоже был голубой, но он закрылся в начале 90-х, когда мех вышел из моды. Переезжая в центр города, я надеялась, что заведу дружбу с каким-нибудь приятным геем. Пока еще такого не встретила, но теперь начну присматриваться, пожалуй.

– Можете переодеться вот здесь. – Родни взял меня за руку и провел за занавеску. – Какая у нее прелестная фигура, Люси. И осанка восхитительная!

– Я так и знала, что из нее получится превосходная модель, – улыбнулась Люси.

– Моя мама всегда говорила, как важно иметь хорошую осанку, и я своей дочери это внушила, – отозвалась я из-за занавески. – Про мать Люси можно многое сказать, но держится она всегда очень прямо, этого у нее не отнимешь.

– О чем это она? – услышала я Родни. – Вы кем друг другу приходитесь?

– Долго объяснять, – отмахнулась Люси.

В каждом новом наряде я выглядела еще более фантастически, чем в предыдущем, но Родни мои выходы никак не комментировал. Он внимательно рассматривал, как сидит каждое платье, просил меня поворачиваться медленно-медленно. И делал какие-то заметки. Время от времени Люси вставляла что-нибудь вроде: «А здесь я решила выкроить прямой воротничок, потому так лучше лежит» – и Родни кивал. Я же просто делала свою работу, как и велела Люси. Я не говорила ни слова и старалась представить ее платья в лучшем свете, то отставляя руки, то кладя их на бедра. Я перевидала много фотографий нынешних актрис в журналах Люси: когда они позируют на красной ковровой дорожке, некоторые поворачиваются вполоборота и отклоняются назад, положив ладонь на бедро. Кто-то отклоняется назад слишком сильно. Я постоянно напоминала себе не прогибаться, как они.

Продефилировав в последнем наряде, я нырнула за занавеску переодеться обратно в свое платье «Элли Джером».

– Они все потрясающие! – услышала я возглас Родни.

– Уррра! – отозвалась я из-за занавески.

Родни и Люси рассмеялись, и я решила, что это хороший знак. Каждый раз, когда я выходила в новом платье, Люси явно нервничала – совсем как Говард, когда ожидал решения по какому-нибудь своему делу.