— Уно… Мефи… Аб иницио… Ад инфинитум… Сик… Корвус… Итэм верба… Мута-мур… — странные слова зависали в густом плотном воздухе каморки, словно удары часов с боем, приближая нечто важное, что-то, ради чего они и встретились здесь, и встретились не случайно…

Тень старика металась по каморке, отражаясь на замшелых стенах причудливыми образами. То черные крылья, расправляясь, заполняли внутреннее пространство избушки, то фигура хозяина съеживалась, становясь похожей на странную птицу с человеческой головой. Птица приблизилась к Ивану, и горящие черным огнем глаза впились в лежащего мальчика. Предчувствуя беду, он заметался на постели и тихо застонал. Хозяин сунул руку со скрюченными пальцами в призрачное пламя и, не ощущая боли, с радостью наблюдал, как человеческая рука медленно чернела, обугливалась и съеживалась, становясь похожей на уродливую птичью лапу. Старик приблизился к спящему мальчику, и черные когти зависли над ним:

— Фэцит! — громко и торжественно сказал старик.

Птичья лапа скользнула под шкуру, прикрывавшую мальчика, и Иван почувствовал боль, словно до тела дотронулись раскаленным железом. Он закричал. В тот же миг хозяин отступил во мглу и пропал, слившись с тенью в углу комнаты…

Иван проснулся. Яркий луч света падал ему на лицо, пробиваясь сквозь уз-кое оконце. Он вспомнил страшный сон и сел на постели, подобрав под себя ноги. В комнатке никого не было, одежда лежала рядом.

«Где же хозяин?» — подумал Ваня, одеваясь. В каморке было непривычно пусто: свечи со стола исчезли, полки, где стояла утварь, пустовали, дрова, сваленные у печки, пропали. Наверно, хозяин прибрался, пока он спал. Мальчик представил, что сейчас происходит в деревне, ведь он ушел в лес и не вернулся ночевать. Что подумает бабушка? Наверно, что он утонул. И, наверно, его ищут. Надо идти!

Иван оделся, застегнул сандалии, измазанные засохшей болотной грязью, и выскочил из дома. Лес был светел и красив. Крошечную полянку с избушкой заливало яркое солнце, и все приключившееся ночью казалось жутким и неприятным сном. «Так может, это и был сон — но как же я выбрался из болота, думал Ваня. Ведь мне помог тот странный человек с белыми волосами. Он обещал, что проводит до дома, а сам пропал! Некогда думать, надо скорее бежать домой!»

Но в какой стороне деревня? Иван вспомнил, что хозяин избушки, кажется, шел все время прямо, и тоже двинулся напрямик. Через несколько минут Ваня действительно вышел к болоту и, похоже, к тому самому месту, где тонул. С берега он видел темную, не успевшую еще затянуться, гладь омута. Но странно: место это не вызывало страха — напротив, появилась удивительная уверенность в том, что он спокойно перейдет болото, хоть вдоль, хоть поперек.

— Кар-р-р! — над ним на высохшей ветке сидел большой ворон. Иван никогда не видел таких огромных птиц, но снова совершенно не испугался, напротив, почувствовал необъяснимую, подсознательную симпатию, так, словно на ветке сидел друг…

Он волновался за бабушку и за людей, которые, должно быть, ищут его по всему лесу, и торопливо, но осторожно сделал первый шаг. Топь держала. Иван осмелел и пошел вперед. Он не выбирал сухие места и кочки — им двигала интуиция, а ноги сами шагали и прыгали по колышущемуся травяному ковру.

Иван был уверен, что пройдет, и прошел! А потом, лишь раз оглянувшись на оставшуюся за спиной трясину, изо всех сил припустил вперед, к деревне. Ваня бежал сквозь лес легко и не боясь, так, словно бегал здесь сотни раз. Он знал эти деревья, словно они — его ровесники, и это удивительное, возникшее из ниоткуда знание будоражило кровь. Иван вышел точно на развилку дороги, отсюда до деревни рукой подать.

Бабушка отлупила его попавшей под руку тряпкой и заплакала. Она думала, что он утонул. Ваня услышал, что Тохе досталось по первое число от родителей, за то, что бросил городского одного в лесу и сказал об этом лишь вечером, когда бабушка обежала всех соседей, думая, что Ваня засиделся у кого-то. Ночью его никто не искал, это было бесполезно. Как потом узнал Ваня, мужики рассудили здраво: Воронова Гать место гиблое, если утоп, то сразу, а нет — утром найдем…

Захлебываясь словами, Иван рассказал о странном спасителе и об избушке на той стороне, но бабушка лишь качала головой, повторяя:

— Ваня, дитятко мое, как же ты не утонул! Господи, спасибо, что спас душу его, — и часто крестилась на висевшую в углу икону.

Ваня видел, что ему не верили, считая приключившееся дурным сном, но вечером, снимая с него рубашку (вообще-то он раздевался сам, но в этот день бабушка ни на минуту не отпускала его от себя), бабушка замерла и охнула, уста-вившись на его грудь. Иван опустил глаза и невольно открыл рот: под левым соском, у сердца, виднелся отпечаток четырехпалой птичьей лапы…

— Господи, откуда это?

Бабушка осторожно провела по черной отметине рукой, убеждаясь, что странный знак не грязь и не нарисован, а располагался глубоко под кожей, как родимое пятно удивительно четкой и правильной формы, невесть как появившееся за одну ночь.

— Что это, Ваня?

— Не знаю, — ошеломленно проговорил Иван и вдруг вспомнил былой сон и боль, ожегшую грудь и сердце. Но ведь это только сон! Ведь он больше не видел хозяина избушки!

На следующий день о пятне знала вся деревня. Мальчишки и девчонки, от мала до велика, бегали за Ваней, умоляя показать «птичью лапу», но Иван отказывал. Он показал странный след лишь друзьям, Андрюхе и Димке, и те, открыв рот, изумленно крутили головами.

А еще через день бабушка повезла Ивана в соседнее село. Они зашли в крайний дом, окруженный покосившимся и заросшим репейником забором. На стук дверь открыла старая бабка в длинной черной юбке, такой же черной кофточке и коричневом шерстяном платке, накинутом на плечи.

— Марфа Григорьевна, здравствуйте, — поклонившись, сказала бабушка. — Меня к вам послали. Помогите, пожалуйста!

Слезящиеся старческие глаза остановили пронзительный цепкий взгляд на мальчике, и старуха произнесла:

— Ну, входите.

— Расскажи мне все! — потребовала хозяйка, проведя их внутрь дома и усадив на старые рассохшиеся стулья, скрипевшие при малейшем движении.

Иван рассказал. Про то, как с Тохой шли, про болото, про незнакомца, про его дом и странный сон, который, верно, и не был сном…

— Покажи пятно, — сказала старуха, терпеливо выслушав сбивчивый рассказ. Бабушка расстегнула на Иване рубашку, и хозяйка больно ткнула сухим скрюченным пальцем в середину птичьей лапы. Пошевелила пальцами, точно отбрасывая при-липший к ним песок. Отступила.

Иван поднял глаза и перехватил ее взгляд. Таких глаз он не видел никогда. Черные зрачки старухи полыхали неясным огнем, и этот огонь пугал. Ему хотелось выскочить и убежать отсюда, но Ваня сдержался. Старуха провела руками по его голове, посмотрела на Ивана и молча, сжав старческие бескровные губы, покачала головой.

— Бедный мальчик, — проговорила она.

Ване стало еще страшней, и он едва не заплакал. Почему она так посмотрела? Почему я бедный? Я заболел и скоро умру?

— Пусть погуляет во дворе, — сказала старуха. Бабушка застегнула Ване рубашку и проводила до дверей. Иван заметил, как она расстроена.

— Погуляй пока, Ванюша.

Дверь со скрипом и треском закрылась. Ваня спустился с крыльца и побрел вдоль дома, разглядывая огромные, выше головы, заросли тысячелистника, рас-кинувшего мясистые стебли, точно руки, с тысячью растопыренных пальцев, увен-чанных мелкими белыми цветками. Много было репейника с колючими, цеплявшими за одежду красноватыми шариками. Такими хорошо пуляться…

Иван подобрал с земли ветку, очистил и ткнул ближайший куст, насквозь пронзая невидимого врага, сделал выпад, отскок, и через минуту самозабвенно рубился с полчищами негодяев, обступивших его. Он отсекал им руки, сшибал го-ловы и топтал поверженных врагов.

— Зачем ты их бьешь?

Иван повернулся. У калитки стояла девочка помладше его, в зеленом платьице и двумя торчащими косичками. Обычная девчонка. Он не нашелся, что ответить. Бью и бью. Просто так.