– Знакомься, Мессинг! Это Леха Гринин! Центровой нападающий экстра-класса! Удар пушечный! Гроза вратарей! А это – Семичастный! Правый крайний! Такие финты выдает – защитники только рты разевать успевают! Фокусник! В будущем году, когда добьем Гитлера, ВВС чемпионами Союза будут, помяни мое слово! Чемпионами и ни грамма меньше! – Василий сидел на переднем сиденье, повернувшись к ним лицом и спиной к дороге.
Мессинг по очереди пожал футболистам руки.
– Не кажи гоп, пока не перепрыгнул, – улыбнулся Гринин.
– Я сказал – будете! Значит, будете! – Василий посмотрел на часы. – Артем, опаздываем! Нас уже ребята ждут!
– Да мы уж приехали, Василий Иосифович, – отозвался водитель, останавливая машину у обочины тротуара напротив освещенных окон и дверей ресторана “Савой”.
Как только черный “ЗИС” остановился, из ресторана выскочили два рыжих швейцара в черных, отделанных золотом ливреях. Один держал нараспашку входную дверь, другой бросился к машине, открыл дверцу, низко кланяясь. Василий Сталин первым выбрался из машины – генеральская шинель расстегнута, под ней виден китель с генеральскими погонами, ордена позвякивали, фуражка едва держалась на затылке. Василий потрепал по плечу швейцара и открыл заднюю дверцу. Из нее выбрался Мессинг, следом за ним – футболисты. И вся компания не спеша направилась к распахнутым дверям “Савоя”.
Накрытый стол стоял отдельно от других, хотя и в общем зале. Рядом в бассейне журчал небольшой фонтан. За столом уже сидели четверо молодых ребят, плечистых, с простыми крестьянскими лицами. В глаза била роскошь лепных, с позолотой потолков, мраморных колонн, расписанных стен.
Когда появился Василий Сталин, со всех сторон раздались голоса: “Сталин, Сталин! Это же Василий Сталин!”, и все посетители начали вставать. Послышались сначала отдельные, затем дружные аплодисменты.
Василий Сталин нахмурился, громко крикнул:
– Прекратить! Вы не на торжественном собрании! И не на митинге! Отдыхаем и гуляем! Но все же всем спасибо за аплодисменты! – И Сталин-младший тоже несколько раз ударил в ладоши, потом плюхнулся на кресло у стола, присоединяясь к четверке футболистов. Следом за Василием на свободных местах разместились Мессинг, Гринин и Семичастный.
– Видал, хлопают... – усмехнулся Василий, покосившись на Мессинга. – Хотелось бы знать, когда отец умрет, так же будут мне хлопать, как думаешь, Мессинг?
– Нет, не будут... – негромко ответил Мессинг.
– Вот и я про то же... – Василий весело поглядел на Мессинга. – Ладно, давай, Серега, разливай!
Один из футболистов стал разливать по рюмкам коньяк. Василий первым взял рюмку и окинул взглядом присутствующих:
– До войны у нас был хороший футбол, а после войны будет еще лучше! Всех на лопатки положим! И хоккей будет отличный! За это и предлагаю выпить, ребята!
И все, перечокавшись, выпили, Мессинг тоже. Стол ломился от тарелок с закусками. Все молча стали накладывать себе в тарелки и есть. Василий Сталин нетерпеливо прищелкнул пальцами, и футболист Гринин тут же снова наполнил рюмки. Василий уставился на Мессинга:
– Мне тут говорили – ты предсказал, что Гитлера окончательно расколошматим весной сорок пятого?
– Да, я предсказал это...– Мессинг смутился. – Хотя я всегда сомневаюсь в том, что предсказываю.
– Почему? – напрямик спросил Василий Сталин.
– Я прежде всего человек, а человеку свойственно ошибаться.
– Брось, – усмехнулся Василий. – Сталин тоже человек, хочешь сказать, он может ошибаться?
Мессинг молчал. Василий насмешливо смотрел на него и вдруг рассмеялся:
– Что, поймал я тебя, а, Мессинг? А знаешь, что мне отец сказал? Ошибается тот, кто не боится ошибиться, понял, да? Вот так-то! А вообще я тебя уважаю. Вот их уважаю. – Он ткнул пальцем в сторону футболистов. – Золотые парни! И тебя уважаю! А на всех остальных плюю! Давай за тебя, Мессинг! – И Василий чокнулся с его рюмкой и махом выпил коньяк.
Следом за ним выпили все и снова стали молча закусывать. Василий Сталин нервно защелкал пальцами и уставился на одного из футболистов:
– Ты чё-то мышей не ловишь, Паша?
Паша поспешно схватил бутылку с коньяком и стал наполнять рюмки...
Улицы уже опустели. Редкие машины с ревом проскакивали мимо. И в переулке, где находился “Савой”, почти все окна в домах погасли, светились только большие окна-витрины ресторана. На дверях изнутри висела табличка: “Свободных мест нет”.
Все швейцары толпились в дверях у входа в ярко освещенный зал. Дальше стояли группой официанты с подносами наготове, а впереди них замерли два метрдотеля в черных смокингах, с белыми цветками в лацканах и елейными улыбками на губах.
Ресторан был пуст. Только у фонтана стояли два сдвинутых стола, и за ними гуляла компания Василия Сталина. Теперь там, кроме футболистов и Мессинга, сидели еще четыре размалеванные девицы, с ярко накрашенными губами и прическами “мода 45” с округлыми челками на лбу, в шелковых платьях с глубоким декольте. Вся компания залихватски пела:
Все выше и выше, и выше!
Стремим мы полет наших птиц!
И в каждом пропеллере дышит
Спокойствие наших границ!
Аккордеонист и скрипач стояли поблизости от стола, старательно подыгрывали. И вдруг аккордеонист резко пробежал рукой по кнопкам и сменил мелодию. Хор голосов сразу запел другое:
Дождливым вечером, вечером, вечером,
Когда пилотам, скажем прямо, делать нечего,
Мы соберемся за столом, поговорим о том о сем,
И нашу песенку любимую споем!
Пора в путь-дорогу!
Дорогу дальнюю, дальнюю, дальнюю идем,
Над милым порогом
Качну серебряным тебе крылом!
Мессинг пел со всеми, и одна из девиц, блондинка с завитыми кудряшками, льнула к нему, смотрела влюбленными глазами и дымила папиросой, которую держала между указательным и средним пальцами, отставив руку далеко в сторону.
– Вольф, а ты лапочка! Я от тебя без ума! – томно выговаривала она и другой рукой гладила Вольфа по голове, перебирая пальцами волосы. – У меня никогда не было кавалера с таким заграничным именем – Вольф. Ты чё, немец, что ли?
– Нет, я еврей... – улыбнулся Мессинг.
– Ой, слава Богу, не хватало мне еще с немцем роман завести. – И девица чмокнула его в щеку.
– А ты считаешь, что уже завела со мной роман? – улыбаясь, спросил Мессинг.
– Ну ладно, не будь противным, лапочка... – Девица обняла Мессинга и поцеловала, уже страстно, в губы.
На Сталине-младшем тоже висела девица, гладила его, забираясь рукой под борт расстегнутогогенеральского мундира, целуя в губы и щеки. Остальные накрашенные и развеселые “жрицы любви” расположились на коленях футболистов.
– Потапы-ич! – загремел голос Василия Сталина. – Конья-ак кончился-а-а!
Сразу два официанта метнулись во внутренние помещения и тотчас пулей вылетели обратно. Каждый нес по подносу, на котором красовались откупоренные бутылки армянского коньяка.
– И еврейский пенициллин давай! – приказал Василий Сталин.
– Сей момент, Василий Иосифович. Давно готов! Тройной! Такой наваристый! Как вы любите!
– Это что за еврейский пенициллин? – удивился Мессинг.
– А ты не знашеь? – глянул на него осоловелыми глазами Василий. – Ха-ха-ха! Это ж первое лекарство для протрезвления! Неужели не знаешь? Ха-ха-ха!
– Так вы скажите – буду знать.
– Бульон куриный, чудак-человек! – радостно сообщил Василий Сталин, и все за столом также радстно заржали. – Хмель как рукой снимает!
А официант уже принес на подносе несколько больших чашек бульона и принялся расставлять их перед Василием и футболистами.
– Точно тройной? – грозно хмурясь, спросил Сталин-младший и понюхал бульон, вдыхая аромат. – М-м-м, перший класс, Мессинг! Настоятельно рекомендую! Только им и спасаемся! – И Василий, обжигая губы, стал ложкой хлебать бульон.