В добром голосе госпожи Прыгуши прорезалась нотка презрения. Мошка прямо увидела, как День и Ночь скрипят зубами друг на друга.

— Лично я думаю, это подарки даме, — буркнула Мошка. Она представила, как Бренд Эплтон каждый вечер тащит домой корицу и конфеты, будто побитый пес — удушенную птицу, в надежде, что его полюбят за добычу. — Подойдем ближе.

Используя проверенный временем локоть, Мошка с госпожой Прыгушей расчистили себе местечко на помосте неподалеку от схватки. Подозрения Мошки подтвердились. Дела у Эплтона шли неважно. Противник был на пару дюймов ниже, зато куда крепче. На рубашке у Эплтона Мошка увидела темные пятна и решила, что это кровь. Да и толпа болела за его соперника. То и дело в Бренда летел камешек или картофельный очисток.

Коротышка сделал выпад, чуть не дотянувшись до Эплтона. Тот услышал шлепок ноги о доску и рванулся вперед, размахивая длинными руками. Соперник не стал отступать. Наоборот, он шагнул вперед и ловким взмахом заехал Эплтону в висок. Тот пошатнулся, соскользнул с моста, но в последний момент уцепился за край, ударившись о доски грудью и подбородком. Противник аккуратно, шажок за шажком, пошел к Эплтону, пока не наступил на пальцы правой руки.

Толпа взорвалась и взволнованно зашумела. Многие подсказывали сопернику Эплтона, на чем тот стоит, но их голоса терялись в какофонии. У Бренда искривилось лицо, но он не дернулся, не проронил ни звука, пока через долгих десять секунд противник не двинулся дальше, походя наступив и на вторую руку. Пока тот искал врага, размахивая дубинкой, Эплтон, по-лягушачьи дергая ногами, зацепился коленом за доски и кое-как заполз на мост.

С разбитого уха на ворот текла кровь. Лицо исказила гримаса боли. Но Эплтон встал и беззвучно пошел за растерянным врагом. В последний миг тот что-то услышал, стремительно развернулся, но под ним скрипнула доска, и Эплтон неловко взмахнул дубиной. Рев толпы заглушил удар дерева о череп. Соперник крутнулся на месте, наклонил голову, будто рассматривал что-то на земле, опустился на колени и беззвучно распростерся на мосту.

Прозвенел колокол. Эплтон стащил повязку с глаз, утер ей лицо и побрел к выходу с моста, по дороге изучая оттоптанные пальцы. Спустившись по лестнице на помост, он отправился в павильон. Мошка увидела, как он с поклонами принимает мешочек, надо полагать, с засахаренными фиалками. Тем временем на мост взобралась следующая пара, и на Эплтона перестали обращать внимание. Забрав у служителя свои вещи, он пошел прочь. Приметная рыжая шевелюра поплыла над головами низкорослых ночных жителей.

— Проследить за ним в такой толпе не получится, — буркнула госпожа Прыгуша. — Попробуем расспросить людей, узнать, куда он уходит…

Она обернулась, и слова застыли у нее на губах. Там, где секунду назад стояла ее зеленоватая спутница, осталась пустота.

Не долго думая, Мошка притворилась, что поправляет башмак. Новые бойцы приветствовали толпу, все головы поднялись вверх, глаза прикипели к мосту, и никто не заметил, как таинственная иноземка с корзиной на голове ныряет в трещину меж двух мостков, наступает прямо на священную траву и под настилом припускает бегом.

Одинокий Эплтон сидел на деревянных ступенях, спиной к ней. Разбитая голова была перевязана большим платком. Мошка видела краешек мешочка с конфетами у него на коленях. Дрожащими пальцами он пытался стереть с ткани каплю крови.

Над головой у Мошки скрипнули доски.

— Ты ведь радикал? — Голос звучал, будто по виолончели терли наждачкой.

Мошка представила его хозяина. Перед мысленным взором встал гигант с кулаками, как дыни.

— Давай, радикал, скажи что-нибудь.

Бренд Эплтон обернулся, и Мошка увидела рассеченную губу. Он моргнул и изготовился, будто в голове со щелчком взвели курок. Но тут он вспомнил про мешочек на коленях, и руки бережно прижали награду к животу. Когда гигант сделал шаг вперед, Бренд спрятал мешочек в ладонях и покорно склонил голову.

— Ну… да… — Судя по всему, после удара он плохо соображал. — Ага… Смерть королям, переплавим их короны на орала…[8] каждый человек, рожденный… в лачуге, яслях или в поле, имеет… право, священное, как воздух или… или свет… — Поклонившись, он громко сглотнул.

Тяжелый сапог опустился меж его лопаток и презрительно пихнул его. Удовлетворенный гигант поскрипел по лестнице прочь.

Мошка наблюдала, как у Эплтона от подавленных эмоций дрожат плечи. Ее тоже раздирали противоречивые чувства. Похож ли этот человек на жестокого похитителя? Этот побитый мальчик, прижимающий к животу мешочек конфет?

Эплтон поднял голову, проверяя, ушел ли гигант. Мошка ясно увидела его лицо и темные потеки крови на левой щеке. Юноша, на год-два старше Лучезары, отбросил спокойную маску, и Мошка словно заглянула в гудящую печь. Ей захотелось прищуриться.

В распахнутых глазах она увидела боль, усталость, смирение, а еще свирепую, отчаянную выдержку. За этой выдержкой пылала страсть, которая, как лесной пожар, сметает все на своем пути, оставляя позади лишь обугленные пни. Его взгляд, прожигая все препятствия, смотрел вдаль, и объект его желаний отражался в зрачках белым отсветом. Этот человек способен на что угодно. Не факт, что у него получится, но он будет пробовать, пока не добьется успеха.

Сев на место, Эплтон аккуратно отложил мешочек конфет и надел перевязь для меча. Он достал пару пистолетов, почистил их, проверил порох и заткнул за пояс. Судя по всему, он сдавал оружие на время боя.

Мошка медленно и осторожно вытащила ножик, захваченный для самозащиты. Если проделать дыру в мешочке с конфетами, за ним останется след из сахара, по которому можно найти логово Эплтона.

Увы, Эплтон никак не мог оставить награду без присмотра. Он накрывал мешочек рукой, когда нож был в считаных сантиметрах от ткани, или перекладывал на другую сторону. Потом вовсе положил мешочек на колени, где Мошка никак не могла его достать. Скоро он уберет его в карман, встанет и растворится в толпе.

Мошка отвела назад руку с ножом. Ее снедало плохое, неуместное желание. Ужасное дело: судя по речи, которую толкнул «радикал» Эплтон, он где-то что-то слышал. Существовал реальный запрещенный текст, который спрятали в телеге капусты, криво переписали, заучили наизусть, потом забыли, кое-как вспомнили. Именно эти крепко перемолотые остатки посыпались у Эплтона изо рта. Где-то страдает книга.

Мошка прикусила язык, но фраза проскользнула наружу:

— Вы говорили неправильные слова, мистер Эплтон.

Тот застыл, слегка повернув голову:

— Что?

— Когда вы изображали радикала, вы говорили неправильные слова.

Повисла долгая тишина.

— Ты знаешь точные слова Утешения Тысяч?

— Нет, но ясно вижу ошибку. Я была в Манделионе. Я знаю радикалов. В их речах куда больше смысла.

Эплтон заметно встревожился. Он сидел, будто проглотив кол.

— Попав сюда, я услышала, что вы — кошмарный радикал, и решила вас найти. — Мошка глубоко вздохнула, плюнула, и последние капли ее осторожности унес ветер. — Знаете что? Кошмарный — это слабо сказано. Правильнее будет «никчемный». Не двигайтесь!

Последние слова она прошипела, поскольку Эплтон вознамерился заглянуть под лестницу. Мошка чувствовала, что зашла слишком далеко. Но не видела вариантов.

— Забавное дело, учителя в детстве не смогли как следует обучить меня основам революционного мышления, — стиснув зубы, ответил Эплтон. — А когда я повзрослел, то тратил время на анатомию, безосновательно поверив, что меня ждет работа врача. Тогда мне никто не говорил, что я радикал!

— Да уж, что-то вы на радикала не похожи, — буркнула Мошка.

— Комитет Часов не ошибается, — пропел Эплтон. Судя по всему, он так часто повторял эту фразу, что протер ее до дыр, и она окончательно лишилась смысла. — Если они говорят, что я… значит, я такой. Я могу… могу это принять. Но…

— Но тебе не объяснили, как быть радикалом, правильно? — Мошка всеми силами поддерживала интерес Эплтона. — Могу тебе помочь. Я учила речи радикалов наизусть. Настоящих радикалов, из Манделиона.