Ночной Побор готовился к долгой и печальной войне со страшным врагом — с зимой. Деревьев тут почти не было, поэтому лоточники продавали сухую траву, веточки, растопку, сушеный навоз — все, что горит. Но никто не покушался на уличные деревья, из чего Мошка сделала еще один вывод. Несмотря на кажущуюся анархию, в Ночном Поборе действуют правила, одно из которых запрещает рубить деревья.

Женщины отчаянно торговались за тощие свечечки. Лишь один лоток продавал полноценные свечи. Опорой сморщенному хозяину служил человек-гора с дубинкой на поясе. Он напряженно следил за руками прохожих, будто товар был изготовлен не из сала, а из белого золота. С другой стороны стоял сероволосый мужичок, записывающий каждую проданную свечу. Хозяин лотка отчаянно трусил перед ним.

— Сборщик податей, — шепнула госпожа Прыгуша, бросив на него многозначительный взгляд.

Мошка задумалась, кто это догадался ввести налог на свечи для людей, живущих в темноте. Скорее всего, человек со связкой ключей на поясе.

Госпожа Прыгуша протолкалась мимо деревьев в юбках и подошла к деревянной лестнице шириной почти во всю улицу. Мошка поднялась следом за ней. Перед глазами открылась арена, длинная, узкая, сжатая меж двух высоких кирпичных стен, на которых болтались подвешенные на цепях балконы. В каждом сидело четыре-пять человек. Их позы источали живое любопытство. Пространство меж балконов усеивали шаткие подмостки, подпертые хлипкими шестами. Их соединяли лесенки, доски и мостики. Складывалось ощущение, что тут поработала дюжина ополоумевших плотников. Каждый дюйм подмостков усеивали люди. Детишки, как стая скворцов, уселись на край стены.

Среди мостков росли две кряжистые сливы. Их кроны раскинулись над толпой. Стволы соединял узкий, но крепкий мост. Его концы были надежно привязаны к сучьям. На мосту стояли два человека со здоровенными дубинами. Бойцы махали оружием вкривь и вкось, как пьяные. Движения ног выглядели очень неуверенно. Подойдя ближе, Мошка поняла, что глаза соперников закрыты повязками. Каждый опасный взмах толпа встречала дружным воплем.

В лунном свете между мостков мелькала взъерошенная трава. И все равно Мошка поняла, где находится, лишь когда ее внимание привлекла жаровня, стоящая справа.

В ее свете она разглядела белую крышу и разломанную решетку. Они стояли над павильоном, где всего два дня назад она общалась с госпожой Бессел. Под мрачными настилами Палочного суда скрывается ухоженный летний сад Дневного Побора.

— Эй, Машерка, — раздался позади голос, похожий на скрип точильного камня. — Староста хочет видеть тебя.

Голос принадлежал высокому мужчине с ежиком черных волос и серповидным шрамом, стянувшим верхнюю губу. Судя по всему, Машеркой тут обзывали акушерку. Госпожа Прыгуша подпрыгнула и нервически хлопнула в ладоши.

— О! Конечно! Я как раз к нему собиралась… — Успокаивая Мошку, она положила руку той на плечо. Вместе они пошли за провожатым через лабиринт мостков и досок к павильону.

По дороге Мошка поскользнулась на хлипкой доске, покрытой изморозью, и чуть не наступила на газон. Провожатый в последний миг поймал ее за руку и помог удержать равновесие.

— На траву не наступать! — прошипел он.

Так вот зачем понадобилось строить этот деревянный лабиринт — чтобы местные не наступали на траву. Дневные жители должны видеть пышный, безупречный газон, а не озеро грязи, взбитое заледенелыми ногами и драными башмаками. Наверняка рубить деревья запрещено ровно по той же причине.

Павильон выглядел иначе. Свет жаровни окрасил его в персиковые тона. Он утопал в дыму, как пустынный мираж. На драпировке мерцали блестки. Внутри на троне восседал пузатый мужчина.

Скорчив самую безобидную рожицу, Мошка встала перед павильоном вместе с госпожой Прыгушей. Жаровня излучала тепло, отчего чесалась кожа. Даже сквозь опущенные веки пробивался оранжевый свет пламени.

Жаровней, поставленной прямо на улице, он будто показывал: «Я — могущественный человек, в эту ненастную холодную ночь я расточительно купаюсь в тепле. Мое расположение дорого стоит».

— Господин Староста. — Госпожа Прыгуша говорила бодро, как мышка, страдающая астмой.

— А, госпожа Прыгуша. Как я рад вас видеть!

У могущественного человека оказался булькающий, задыхающийся голос. Он будто свистел дырочкой в боку. Лица его Мошка не видела.

Госпожа Прыгуша обозначила радость раболепным взвизгом, даже не похожим на слово.

— Как будем решать проблему с вашей подружкой?

Мошка застыла, стиснув кулаки, чтобы руки не дрожали. «Он про меня говорит? На меня смотрит?»

— Ты понимаешь, о ком речь, — объяснил Староста. — О мамке, чей отпрыск живет на дневной стороне. О Трепачке Крейс. Ведет себя как дура. Поднимает суету. Вертится вокруг дневного дома, говорит, что слышит через стену плач ребенка. Это в приходе Шилосуя. Он хочет знать, что мы будем делать.

Мошка представила, как мать прижимается ухом к ледяной стене и слушает плач ребенка, который пока не понимает, что ему не положено существовать в этот час. Бедный комочек.

— Я поговорю с ней, — проблеяла госпожа Прыгуша.

— Ясное дело, поговоришь. Ладно, что за существо цепляется за твои юбки?

Госпожа Прыгуша крепче прижала к себе Мошку.

— Привела ее к вам. Зарегистрировать. Она иностранка. Мы думаем, ацедийка. Поживет у меня. Давно хотела взять ученицу, это прилежное, работящее дитя вполне…

— Имя? — просипел Староста.

— Не знаем, — поспешно ответила госпожа Прыгуша. — Я пыталась разговорить ее, но она лепечет по-ихнему, как курица в клетке.

— Веди ее сюда.

Вместе с госпожой Прыгушей Мошка осторожно прошла мимо жаровни и остановилась перед Старостой. Она всей душой надеялась, что тот не заметит краску у нее на коже. Девочка постаралась придать лицу самое равнодушное, расслабленное выражение.

У Старосты оказалось выцветшее лицо в рытвинах, похожее на панцирь краба. Глаза сонно выглядывали из щелей, тоже напоминая краба. За ними прятался матерый, цепкий ум, просчитывающий все ходы наперед и вбок.

— Может, она просто слабоумная? — спросил Староста.

Мошка поняла, что перестаралась с невинным видом. Староста наклонился вперед и толстым пальцем ткнул ее под ребра.

— Ну давай, изобрази нам свою тарабарщину. Как тебя зовут?

Мошка облизала пересохшие губы и разразилась лепетом. В ее речи проскользнула пара настоящих слов: «хряк» и «герань». Девочка надеялась, что никто не заметил.

— Хм. Рот открой. — Толстый палец постучал ей по подбородку, Мошка послушно открыла рот и замерла. Староста заглянул внутрь. — Ага, правильно, типичный иностранный язык. Бледный, синеватый, с заостренным кончиком. Тут ничего не поделаешь. — Мясистая рука дважды хлопнула Мошку по плечу. — Вытирай ей нос и не давай наступать на траву.

У Мошки от радости скрутило живот. Она собралась было уходить, но ее внимание привлекла фраза Старосты.

— Гриб, как дела у Эплтона?

Обращался он к человеку со шрамом на губе.

— Пару раз получил в жбан, но на ногах пока держится, — ответил тот.

Госпожа Прыгуша поволокла Мошку прочь. Та старательно не смотрела на Старосту.

— Вы слышали? — шепнула она повитухе на ухо, когда они отошли подальше. — Похоже, Староста знает, где находится Эплтон!

— Конечно, знает, — тихо ответила повитуха, глядя на центр арены; Мошка проследила за ее взглядом и увидела бойцов на тонком мостике. — И я знаю, и все, кто пришел сюда. Видишь рыжеволосого паренька?

У одного из бойцов и впрямь оказались рыжие волосы. Он двигался рискованнее, чем соперник. Вместо того чтобы осторожно прислушаться, он сделал выпад в надежде достать врага. Мошка подумала, что он младше соперника, ему лет восемнадцать.

— Каждый раз, как проходит Палочный суд, он выходит на бой, — вздохнула госпожа Прыгуша. — Зрители платят копеечку за просмотр, но бойцы дерутся не за деньги. Приз — дефицит, предмет роскоши. Бутылка вантийского хереса. Кусок шоколада. Специи. Сегодня — засахаренные фиалки. Похоже, Эплтон до сих пор живет дневными желаниями. Он скорее умрет, чем откажется от шелка и кофе.