Получается, мэр выдает дочь за знатного юнца из другого города. Мошка запомнила этот момент на будущее. Оттакот — небольшой, но зажиточный город на восточном берегу Длиннопера, куда Мошка с Клентом так отчаянно хотели попасть.

— Конечно, поговаривают, это политический брак, — тихонько добавил Малиновый. — Оттакот и другие восточные города собирают армию, чтобы пойти войной на Манделион, свергнуть радикалов и усадить на трон уважаемого человека. Но их отделяет от цели Длиннопер. Поблизости есть только наш мост, а идти дальними краями в преддверии зимы они не хотят. Чтобы пройти через Побор, им придется заплатить пошлину за каждого солдата или договориться с мэром, ради чего и приехал сэр Фельдролл.

Мошка снова навострила уши. Неудивительно, что другие города хотят раздавить Манделион. Кому из правителей понравится, что простой народ слушает вести о городе радикалов, где господствуют дикие понятия о равенстве? Еще нахватаются вредных идей! Удивило ее другое — то, как она в душе сразу встала на защиту взбунтовавшегося города, хотя не видела там ничего, кроме неприятностей. Похоже, она таки нахваталась идей. У нее на глазах веселый дух Манделиона восстал из пепла, более того, она приложила к этому руку. Когда Мошка слышала слово «Манделион», в груди поднималась волна гордости.

К счастью, выходило так, что главные враги Манделиона способны лишь бессильно потрясать кулаками с другого берега Длиннопера.

— А где сейчас Эплтон? О нем что-нибудь известно? — Клент умел вежливо и ласково вытягивать сведения.

— В Ночном Поборе. Скорее всего жив. В сообщениях о смерти его имя не значится. Конечно, мы регулярно обсуждаем Почтенных из серой зоны и иногда меняем категорию. Но Искрица? Ночь, и никаких предпосылок к переменам. Невеликая цена за спокойствие города.

«Спокойствие? Да что вы говорите? — У Мошки с губ сорвался очень тихий и горький смешок. — Так спокойно, что люди с заходом солнца разбегаются, как тараканы».

Воспользовавшись паузой в разговоре, Кеннинг стрекозой подлетел к Малиновому и пошептал ему в ухо.

— Вот как? Ясно. Мистер Клент, вам оставили сообщение. С вами хочет встретиться дама.

Клент бросил взгляд на Мошку. Похоже, их посетила одна мысль. Единственная дама во всем Поборе, у кого есть повод поговорить с ними, — это Лучезара Марлеборн. По словам отца, она слегла после бессонной ночи. Видимо, девица способна действовать, не ставя отца в известность. Даже тайком выбраться из дома. Лучезара прекрасно знает, что гости города каждый день ходят в Комитет. Именно здесь им можно оставить весточку.

— Она сообщила, где ее найти?

— Сказала, что до часу дня будет в летнем саду у Голубячьего театра.

— В таком случае разрешите сердечно вас поблагодарить и откланяться. Нельзя заставлять даму ждать.

Если Мошке не показалось, Малиновый вздохнул с облегчением. То ли ему был неприятен разговор, то ли упорные попытки Сарацина сожрать чернильницу Кеннинга, не снимая намордника.

На пороге Часовой башни им встретилась толпа людей, волокущих к стражникам добычу, мужичка в очках.

— …Без значка… — донеслось до Мошки. И впрямь, деревянной броши на куртке у мужичка не было.

— Я объясню! — пискнул он, когда его затаскивали внутрь. — Я его потерял! Он отстегнулся, упал в траву! Говорю вам, я гость! Гость!

Закрывшаяся дверь отсекла панические вопли.

Глянув вверх, на башенные часы, Мошка с мрачным удовлетворением заметила, что они показывают неточное время. В нише до сих пор улыбалась Добрячка Сильфония, а ведь она господствовала вчера с полудня до вечера. Сегодня, от рассвета до вечернего чая, было время Добряка Петрушки. На крыше башни виднелся древний подъемник. От него прямо к циферблату тянулась веревка. Наверное, спустили бедолагу мастера ремонтировать часы.

«Часы изрядно похожи на сам город, — решила Мошка. — Выглядят красиво, звучат мощно, издали похожи на шедевр. А на деле сломаны. Внутри все прогнило, у шестеренок сточены зубцы. Точь-в-точь Побор».

Голубячий летний сад, как весь Побор, не считая замка, страдал от тесноты. Зеленая полоса притулилась меж двух склонов, украшенных лестницами, кустами, пещерками, карликовыми деревьями. Внутри облупленного павильона, засыпанного сухими листьями бузины, виднелась белая парасолька.[4]

— Выше нос, мадам, — скомандовал Клент. — И не смотрите на девицу как удав на кролика. Это нежное создание. Испуганное. Благовоспитанное. Их-ха.

Последнее слово он произнес тем же тихим, убеждающим голосом. Мозг не успел осмыслить тот факт, что белоснежная парасолька стукнула Клента в лицо.

— Их-ха! — повторил Клент, когда зонтик опустился снова. В этот раз он наполнил слово нужным количеством боли и изумления.

Как изменилась Лучезара, озадаченно подумала Мошка, глядя на белую фигуру в дверях. Превратилась в… госпожу Бессел. Дженнифер Бессел, в белом муслиновом платье, сером платке и кожаных перчатках. Ненадолго же ее задержали ворота Побора.

Клент издал визг, сумев превратить его в радостный возглас удивления, хотя ноги так и порывались умчать его вдаль.

— Милочка Джен! — Он крепко схватил ее за руки, блокируя удар парасолькой в живот. — Как ловко ты придумала устроить нам сюрприз! Конечно, мы верили, что ты сумеешь попасть в Побор, но ты превзошла саму себя!

— Побегу за констеблем! — крикнула Мошка.

Широкая рука госпожи Бессел поймала ее за плечо и рванула к себе. Но внезапно отпустила. Госпожа Бессел разразилась проклятиями. Мошка, выдираясь изо всех сил, рухнула на землю, выпустив Сарацина.

Едва она коснулась земли, раздался треск, и повисла зловещая тишина. Собравшись с духом, Мошка осторожно подняла чепчик, сползший на глаза. И застыла, прижавшись животом к земле.

В суматохе намордник Сарацина треснул. Мошка застала момент, когда гусь стряхнул остатки конструкции с клюва. Крылья его расправились, шея вытянулась вперед. Кто-то посмел его бить и швырять! Гусь жаждал разобраться с обидчиком.

Долгий миг Мошка, Клент и госпожа Бессел безмолвно смотрели на него. И бросились врассыпную. Каждый спасался как мог. Клент нырнул в павильон и с ногами забрался на плетеный стул. Сиденье тут же провалилось, и он оказался в ловушке. Госпожа Бессел продемонстрировала изрядную ловкость, а также полосатые чулки расцветки «шоколад и сливки». Подобрав юбки, она запрыгнула в фонтан со статуей нимфы. Мошка же, накрыв голову руками, осталась плашмя лежать на земле. Все они не понаслышке знали разрушительную мощь взбешенного Сарацина.

— Дозволено ли мне спросить, чем мы вызвали столь внезапную вспышку гнева? — наконец вымолвил Клент. Голос его был тих и спокоен, как летний ветерок.

Ответ госпожи Бессел прозвучал нежно, как воркование голубя.

— Эта девчонка съела мое рагу, сперла мои платки, надула доброго доктора прежде, чем он угостил меня ужином, а потом умыкнула мои деньги. Чует мой нос, из ее проделок торчат твои уши.

— А ты бросила бы нас гнить в Грабели, — буркнула Мошка, уткнувшись носом в землю. Выплюнув набившиеся в рот семена одуванчика, она продолжила: — И вообще, ты здесь, чего еще надо?

— А толку-то? — разозлилась госпожа Бессел; Сарацин тут же развернулся к ней, и больше медовые интонации не исчезали из ее голоса. — Мне хватало денег, чтобы войти в Побор и выйти с другой стороны. Но ты их украла. И теперь я на мели. У вас, мои пирожочки, как я погляжу, дела не лучше? Мы как рыбы на берегу, шлепаем жабрами и мечтаем о дожде.

Глаза Клента неотрывно следили за вышагивающим гусем, но обратился он к госпоже Бессел:

— Несравненная мадам, раз вы не навлекли на наши головы гнев стражи, предположу, что у вас есть собственные резоны избегать их внимания, либо вам что-то требуется от нас. Причем, скорее всего… и то и другое?

— Быстро сообразил, сливовый мой, поздравляю. — У госпожи Бессел начали стучать зубы, ведь она стояла по колено в воде. — Если будете плясать под мою дудку, мы сорвем куш, которого хватит, чтобы вы расплатились со мной и за магазин, и за все украденное, и еще останется на выездную пошлину.