И она поспешно встала из-за стола. Ей не терпелось оставить родителей одних. Они были удивлены. Ни Лора, ни Жослин понятия не имели, что Эрмин, глядя на них, испытывала необъяснимое смятение.

«Они оба страдают и не скоро смогут помириться навсегда, — сказала она себе, быстрыми шагами поднимаясь по лестнице. — Лучше оставить их наедине. А я побуду с моей Лолоттой и моим маленьким Мукки. Я не могу помочь родителям и не в силах слушать, как они высказывают друг другу претензии. О Тошан, возвращайся скорее, прошу тебя!»

Когда молодая женщина вышла, Лора обхватила голову руками и закрыла глаза.

— Что с тобой? — спросил Жослин, касаясь ее плеча.

— Я сержусь на себя, из-за меня Эрмин ушла. Я так и не научилась общаться с ней. Ты ничего не знаешь о нашей с ней совместной жизни. Все эти три года я совершаю ошибку за ошибкой. Бедная моя девочка, как ей не повезло иметь такую мать, как я!

— И такого отца, как я, — добавил он. — Лора, давай немного пройдемся. Ночной воздух пойдет нам на пользу. Мне нужно сказать тебе что-то очень важное.

Лора накинула на плечи шаль и последовала за ним. Стоило им выйти на крыльцо, как с молодого клена взлетела сова. Услышав хлопанье ее крыльев, Лора вздрогнула. Жослину захотелось обнять ее, но он не осмелился.

— Встает луна, — серьезно сказал он. — Я даже не думал, что мне еще раз доведется прожить летнюю ночь рядом с тобой. Думать, что ты мертва и рассыпалась прахом — таков был мой крест. Но ты рядом, и я благодарю за это Бога.

Некоторое время они бродили среди берез со светлыми стволами, окружавших дом, который своими размерами и изысканностью архитектуры намного превосходил дома, построенные для рабочих. Жослин смотрел на жилище сюринтенданта Лапуанта, как на врага. Он заметил и каменные колонны, и красивые окна второго этажа, защищенные карнизом, и величественные пропорции постройки в целом. Ничего удивительного в том, что Лора решила роскошно обустроить этот дом изнутри, украсив его множеством изящных вещей…

— Почему ты купила этот дом? — спросил он. — Один из тех, что стоят в самом начале улицы Сен-Жорж, мог бы тебя устроить. Этот наверняка стоил очень дорого.

— Я с ума сходила от счастья, что нашла свою дочь, — ответила она серьезным тоном. — Я хотела дать ей самое лучшее. Эрмин так радовалась, когда я решила поселиться в Валь-Жальбере! Она здесь выросла, Жослин. В детстве она играла на соседних лугах с детьми Маруа и многими другими. И ее настоящим домом была монастырская школа. Монахини заботились о ней, старательно всему ее учили. Церковь давно снесли, но наша восьмилетняя дочь пела там «Ave Maria» для всех жителей поселка. Мне об этом рассказывали, и, похоже, люди были в восторге. Кроме того, на первых порах у меня были недоразумения с Жозефом Маруа, который являлся законным опекуном Эрмин. Он не соглашался на ее отъезд. Поэтому я поторопилась купить дом здесь. Из Монреаля привезла мебель, посуду, фортепиано. Мне хотелось наверстать потерянное время, засыпать дочь подарками. Но это ей не нравилось. Больше всего она нуждалась в любви и нежности…

— А ты надеялась ослепить ее блеском своих денег! Хотя, готов поспорить, она успела привыкнуть к роскоши. Как и ты.

— Ты часто будешь упрекать меня в том, что я богата, богаче тебя? — спросила Лора. — Разве моя вина, что Фрэнк Шарлебуа решил жениться на мне, чтобы у меня была крыша над головой, в те времена, когда я вообще ничего не помнила о своей прежней жизни? Вы с Эрмин тогда для меня не существовали. Я могла бы кончить свои дни в больнице для душевнобольных. Поэтому я считаю, что мне очень повезло. Фрэнк привил мне хорошие манеры, я общалась с образованными людьми и жила в куда большей роскоши, чем сейчас. Кстати, было не очень предусмотрительно говорить за столом, что ты не желаешь жить в этом доме. Ты видел результат: Эрмин не захотела остаться на десерт!

Лора направилась к скамейке, установленной по ее распоряжению в том месте, которое она называла «мой парк». Женщина плакала от отчаяния. Подошел Жослин. Он заставил жену подняться, сжав сильными руками ее талию.

— Я слишком груб, я знаю, — признал он. — Ты со мной, и это главное. Но ты же меня помнишь, верно? Я гордец. Жить за твой счет я бы посчитал унизительным. Лора, прости меня. Я все еще люблю тебя, всегда любил. И из-за этого говорю и делаю глупости.

Он попытался ее поцеловать. Но губы его нашли только пустоту. Она отшатнулась.

— Прости, Жослин, но разумно ли это? — спросила она. — А если ты не полностью здоров? Вернувшись из санатория, я навела справки о твоей болезни. Это очень страшно! Ты ведь понимаешь меня?

Он тоже отступил назад, сам не свой от гнева. Реакция Лоры вернула его в кошмар, в котором он жил последние пять лет.

— Чем дальше, тем лучше! Обращайся со мной как с чумным! Не стесняйся, я к этому привык! Господи, Лора, я не сумасшедший. И считаю, что больше ни для кого не представляю опасности. Ты прикрылась моей болезнью, чтобы не говорить мне правду. Ты меня больше не любишь! Я не настолько глуп, как кажется! Прошлой ночью ты спала с Хансом, его ты хочешь себе в постель, а не меня!

Выражения Жослина были грубы. С искаженным от ярости лицом, со сверкающими глазами он раскрыл перед Лорой всю силу своей мужской ревности. Она же, расстроенная, продолжала плакать.

— Даже если так и было, я не делала ничего плохого, потому что считала тебя умершим, — сказала она. — Я часто по-доброму вспоминала о тебе, в этом я могу поклясться. И я все еще тебя люблю. Но к остальному я не готова, не так скоро. И ты не должен ставить мне это в упрек. У тебя самого было немало любовниц!

Стоило Жослину вспомнить о Тале, как он успокоился. У него, в отличие от Лоры, не было оправдания, поскольку он наслаждался смуглым гибким телом индианки совсем недавно, зная, что его супруга жива и благополучна.

— Я был не прав, поторопил события, — сказал он, чтобы сменить тему. — Но, по словам докторов, я выздоровел. В больнице они делали рентгенографию. Я бы не приехал, если бы у меня оставались малейшие сомнения.

Лора вздохнула, выражая покорность судьбе, и подставила ему губы.

— Нет, не надо себя заставлять! — воскликнул он. — Я не хочу заявлять на тебя свои права вот так, «с порога»! Я подожду, пока ты будешь готова, не бойся. У нас с тобой непростая история… И я просил всего лишь один поцелуй, не больше.

Она согласилась, слабо улыбнувшись сквозь слезы.

— Спасибо, что даешь мне время. Сегодня я испытывала похожие чувства к тебе. Я верила, я убеждала себя, что мы сразу станем супружеской парой. Но…

— Но что? — спросил Жослин уже мягче.

— Только не сердись, умоляю! Это из-за Ханса. Я очень к нему привязана. Сегодня он повел себя жестко, даже жестоко, но на самом деле он очень хороший и терпеливый. Горе меняет людей… Мне хотелось бы поговорить с ним, утешить. Мы ведь были помолвлены! Пока у меня будет в сердце эта заноза, я не смогу отдаться тебе душой и телом.

Жослин утратил терпение, несмотря на мольбы Лоры.

— Если твоя единственная забота — утешить жениха, нам лучше развестись! — отрезал он. — Я ухожу. В любом случае я не собирался оставаться на ночь в Валь-Жальбере. В Робервале за мной осталась комната в отеле. Проводи меня, чтобы я смог забрать свои вещи. Будем вести себя как цивилизованные люди.

Она осталась стоять на месте, растерянная, подавленная. Сейчас или никогда ей нужно было броситься к мужу на шею, поклясться, что она все еще его любит, даже если и отказывается разделить с ним постель. Лора считала недопустимой даже мысль о том, чтобы лечь сегодня вечером с ним вместе. Ее тело еще помнило Ханса…

— Что ж, уходи! — воскликнула она. — Эрмин расстроится, когда не увидит тебя за завтраком.

Он только развел руками.

— И где же ты собиралась меня уложить? В комнате Цале? Что до нашей дочери, то она уже не ребенок. И я думаю, она даже более прозорлива, чем ты.

— За дровяным сараем есть маленький деревянный домик, очень чистый, там стоит раскладная кровать. Арману Маруа уже случалось там ночевать. Это подросток, который у нас работает. Тебе не придется возвращаться в Роберваль так поздно, тем более пешком. Останься переночевать здесь, прошу тебя!