«В понедельник мы уехали, и в тот же вечер я заснула в Лак-Эдуаре. Во вторник у меня разболелся живот. Завтра, в субботу, приедет мама. Я так по ней соскучилась! Я крепко ее расцелую и обниму. И Тошан тоже приедет… Мирей поклялась, что сохранит все в секрете. Она даже сходила к Онезиму и взяла с него слово, что он никому не расскажет, что я уезжала в Квебек. Конечно, нехорошо их обманывать, но мне так стыдно, меня так мучит совесть!»

Все встало на свои места. Мороз внезапно ослабел, и пошел сильный снег. В санатории Лак-Эдуара смена погоды никого не обрадовала: что же будет с этим бедным Эльзеаром Ноле, покинувшим заведение посреди ночи? Его хватились на рассвете, и оказалось, что он забрал с собой все свои вещи. Жители деревни по следам определили, что мсье Эльзеар вместо того, чтобы отправиться на вокзал, ушел в лес.

Монахини молились за него, вкладывая в молитву всю свою душу. Но не Эльзеар, а Жослин Шарден решил бежать от болезни, вступить в бой со своей жестокой судьбой, бросить вызов прошлому, — и все это невзирая на то, что будущего у него, вероятнее всего, не было.

Снедаемый внутренним пламенем, мужчина не ощущал ни холода, ни снега. На снегоступах он шел к озеру Сен-Жан, к Валь-Жальберу.

Эрмин устроилась на диване в гостиной. Неделя, принесшая ей столько боли и хлопот, подходила к концу. Как и было оговорено, Лора с Хансом должны были приехать к обеду. Мирей суетилась в кухне, занимаясь приготовлением роскошной трапезы.

— Тебе удобно? — спросила у молодой женщины Шарлотта. — Может, тебе что-нибудь принести? Книгу или лечебный настой?

Минуту назад девочка укутала Эрмин в шерстяное одеяло, потому что та мерзла, хотя в комнате было очень тепло.

— Спасибо, не надо. Я немного переживаю, потому что мама скоро приедет. Мне стыдно за то, что я скрою от нее правду — и про поездку в поезде, и про остальное…

Она не осмелилась произнести слово «выкидыш», болью отозвавшееся в ее сердце.

— И вам с Мирей из-за меня придется лгать, — добавила молодая женщина. — Мне очень стыдно, Шарлотта! А вечером приедет Тошан… Только сейчас я поняла, как глупо было с моей стороны вот так взять и уехать.

— Прости меня, Мимин, это я виновата!

— Не говори так больше! — оборвала ее Эрмин. — Я взрослая и должна была обо всем подумать, а не затевать сгоряча такую авантюру!

Однако Шарлотта по-прежнему считала себя виноватой в несчастьях, выпавших на долю старшей подруги. Она невесело улыбнулась, села у маленького столика и снова взялась за вышивание.

«Я все время мерзну, — подумала Эрмин. — На улице светит солнце, но мороз очень сильный. Счастье, что Арман заготовил много дров и отопление работает на полную мощность».

Короткое пребывание в санатории Лак-Эдуара заставило ее о многом задуматься, быть может, даже повзрослеть.

«Я больше никогда не должна жаловаться на жизнь. Маленький Жорель, конечно, знает, что обречен, но у него хватает сил, чтобы улыбаться. Родители навещают его редко. Я знаю, как это тяжело для ребенка…»

Бесконечно тяжелые часы, которые она провела в постели, позволили ей подвести итог своей недолгой жизни.

«Да, я была сиротой, и все же в монастырской школе я имела некое подобие семьи. Потом Бетти заменила мне мать. Моя дорогая Бетти! От нее я тоже скрыла правду. Я ничего ей не сказала вчера вечером…»

Элизабет Маруа пришла к вечернему чаю без предупреждения, что было ей совершенно несвойственно.

— Я не могла навестить тебя раньше, Мимин, потому что моя крошка Мари температурила и сильно кашляла, — пояснила Эрмин ее соседка и добрая подруга. — Стоит такой холод, что я целую неделю не выходила на улицу. Арман сказал, что в доме очень тихо. Он подумал было, что ты куда-то уехала.

— Я тоже была нездорова, Бетти. Шарлотта в понедельник и вторник не пошла в школу, помогала Мирей и присматривала за Мукки.

Этих объяснений хватило, чтобы успокоить Элизабет, еще не оправившуюся от волнений, связанных с болезнью такой долгожданной дочки, которая до сих пор кашляла.

«Мне бы следовало проявлять больше внимания к Бетти и Мари, — подумала Эрмин. — Раньше я была в курсе всех дел семьи Маруа, но теперь у меня появились свои заботы…»

В общем, у Эрмин нашлась масса поводов для того, чтобы быть недовольной собой и своими поступками. Услышав звук мотора, она вздрогнула. Через несколько минут в комнату вошла Лора. Щеки ее порозовели от холода.

— Мамочка, какая ты красивая! — вместо приветствия воскликнула Эрмин. — Ты изменила прическу?

— Да, у меня новая стрижка и завивка. И цвет чуть светлее прежнего, — отозвалась ее мать.

Шелковистые, окрашенные в платиновый блонд волосы женщины были завиты в мелкие кудряшки и красиво обрамляли лицо. Макияж Лоры тоже был намного ярче обычного. Она сняла шубку из чернобурки и покрутилась перед дочерью, чтобы показать ей серое бархатное платье, сшитое по моде того времени: оно открывало ноги, но не подчеркивало талию. Ханс с озадаченным видом следил за движениями Лоры, потом внимательно посмотрел на Эрмин.

— Ты нездорова? — спросил он. — В это время дня тебя нечасто увидишь лежащей на диване…

— Я решила прилечь, ожидая вас, — ответила Эрмин. — И мне, правда, немного нездоровится. Но ничего страшного, просто усталость.

— И неудивительно, — коротко заметила Лора. — Морозы бьют все рекорды. Этой ночью в Робервале было минус тридцать.

Эрмин, которая все еще дрожала от озноба, попыталась встать. Она отметила про себя, что мать даже не поцеловала ее.

— Теперь я понимаю, почему никак не могу согреться, хотя Арман как следует растопил печи во всех комнатах.

— Холод — не помеха для некоторых заядлых путешественников, — сказала Лора, присаживаясь на краешек дивана. — Не так ли, дорогая?

Молодая женщина онемела от удивления. Мать не могла сказать это случайно. Лора открыла свою сумочку и вынула сложенную вдвое газету.

— Ты думала, что мы с Хансом ни о чем не узнаем, верно? — с досадой спросила она. — Эрмин, объясни же мне, что все это означает? Когда я увидела эту статью, мне показалось, что я брежу. Увы, «La Presse» попала ко мне в руки не в день публикации, а позже, иначе я приехала бы раньше. Мне принесли ее только вчера вечером, и я целую ночь не спала. Я прочту тебе, и ты поймешь, что меня так шокировало.

Ошеломленная, Эрмин молча смотрела, как Лора торопливо разворачивает выпуск ежедневной газеты. Через мгновение зазвучал ее ледяной, звонкий голос:

— «Благословим же жестокость зимних морозов, которые в ночь с понедельника на вторник привели в санаторий поселка Лак-Эдуар молодую и красивую певицу. Нет никаких сомнений в том, что пациенты этого лечебного учреждения никогда не слышали столь восхитительного пения. Уроженка Валь-Жальбера, рабочего поселка, ныне почти опустевшего, талантливая Эрмин Дельбо привела публику в восторг исполнением сложнейших арий из репертуара лирического сопрано. Слушатели благодарили ее бурными аплодисментами. Надеемся, что наша соотечественница скоро заявит о себе как…» Дальше читать нет смысла. Эрмин, как ты там очутилась? Я понятия не имела, что в понедельник вечером ты можешь оказаться почти в Квебеке! Ты совсем не думаешь обо мне!

— Мама, я не знала, что обо мне напишут в газете! — воскликнула расстроенная молодая женщина. — Мне очень жаль, что так вышло.

— Но куда ты направлялась? — спросил Ханс. — В статье говорилось, что на железной дороге произошла поломка, деревья упали на пути. И ты брала с собой сына, как я понимаю? Подумать только — солгать матери!

— Я не лгала, — попыталась оправдаться Эрмин. — Я просто ничего не сказала. Я замужняя женщина и могу уезжать, никого не предупредив. Это касается и вас с мамой. Я хотела вам все рассказать сегодня.

Лора с удрученным видом качала головой, но по-прежнему не отрывала взгляда от газеты.