— Тошан! — повторила Эрмин. — Но ведь он привезет Талу! Мы пригласили мою свекровь на свадьбу! Это же катастрофа!

И молодая женщина еще крепче прижалась к Мирей. Доброе отношение и неизменная искренность той действовали на нее успокаивающе.

В кабинете Жослин, пользуясь отсутствием дочери, затронул деликатный момент их с Лорой раздельного существования:

— Я не хочу ничего скрывать от тебя, Лора, ты моя жена перед Богом. Я считал себя вдовцом и имел связи с другими женщинами. Их было немного. Но об одной, ее звали Алин — мир ее душе! — я должен упомянуть. Это была хозяйка пансиона, в котором я жил, когда работал на лесопилке, недалеко от Ла-Тюка. Она была вдовой и сдавала комнаты, чтобы хоть как-то заработать. Мы скрывали наши отношения: ни я, ни она не хотели вступать в брак. Алин часто кашляла. Она была больна туберкулезом, и от нее я заразился. Ты уже знаешь, что я болен, иначе не жил бы в санатории.

— Я не могу ни в чем тебя упрекнуть, Жослин. Я сама, когда у меня была амнезия, вышла замуж за Фрэнка Шарлебуа. И сейчас тоже готовилась к свадьбе.

— Ты любишь этого человека? — спросил он едва слышно.

Лора не знала, что ответить. Ей не хотелось причинять боль Жослину, и в то же время она пыталась разобраться, что именно чувствует к Хансу.

— Он стал для меня нежным, приятным и терпеливым спутником, — призналась она. — Когда Эрмин уехала, я чувствовала себя очень одинокой, мне нужно было общество. По правде говоря, она не уехала, а убежала, ты ведь не знаешь всей этой истории. Жозеф Маруа, который в то время был законным опекуном Эрмин, запретил ей выходить замуж за Тошана, вернее, за Клемана Дельбо.

— Что ж, я его понимаю, — сказал Жослин. — Признаюсь, узнав о замужестве дочери, я удивился. Но почему ты согласилась на этот неравный союз? Эрмин получила образование, она могла бы стать учительницей. И это кроме того, что у нее талант к пению! Наша дочь заслуживала лучшего!

— Жослин, я запрещаю тебе говорить так! Ты осуждаешь своего зятя, хотя почти не знаком с ним! Ты можешь сказать, что он перебивается с работы на работу, что он метис, и я соглашусь. Но человек он достойный.

Лора знала, что несколько месяцев назад ни за что не сказала бы такого. Сейчас же, стремясь быть справедливой, она сочла своей обязанностью защищать Тошана.

— Как бы то ни было, теперь он член нашей семьи, и я не советую тебе критиковать его в присутствии Эрмин, она непременно покажет свои коготки!

— Я не стану его критиковать. Она и так смотрит на меня как на постороннего, — с горечью отозвался он.

В эту же секунду молодая женщина постучала в дверь. Лора сразу заметила, что дочь плакала.

— Дорогая, иди ко мне! Что вкусненького ты нам приготовила?

— Это не я, а Мирей, — сухо ответила Эрмин.

— Жослин, теперь, когда наша дочь здесь, я хочу, чтобы ты сказал, кто похоронен на твоем месте, там, на севере. Ты думал, что это я, я же была уверена, что ты. Кто же тот несчастный или несчастная, что покоится в той могиле?

— Хм! Я понятия об этом не имею, — тихо ответил он. — Те края оказались не такими уж пустынными. Возможно, там свел счеты с врагом кто-то из золотоискателей. Анри решил, что это я пустил себе пулю в лоб, потому что нашел труп недалеко от хижины. Тело невозможно было опознать: у него не было лица, да и волки съели почти половину.

Это была ложь, однако он покорился желанию Талы оставить в тайне личность умершего. Заинтригованная, Эрмин спросила:

— Откуда вы это знаете? Кто вам сказал?

Пойманный врасплох, Жослин развел руками.

— Уезжая из санатория, я задавался сотней вопросов, — сказал он, вставая. — В Робервале я остановился в одном пансионе и случайно встретился в городе с некой Мелани Дунэ, которая когда-то жила в Валь-Жальбере. Она мне все это и рассказала. Люди любят делиться слухами… Поставь себя на мое место, Эрмин. Я хотел знать. Я увидел тебя и узнал, что моя жена жива. Моя Лора, которую я так долго оплакивал! Я чувствую, что ты не доверяешь мне, думаешь только о том, чтобы я поскорее ушел, но я здесь, чтобы все тайное стало явным. Можешь ли ты представить, каким кошмаром стала для меня жизнь? Я чуть было не убил женщину, которую обожал, чтобы не видеть, как она умирает, не видеть, что она потеряла разум! Сколько раз я порывался убить себя, когда узнал, что любовь всей моей жизни лежит под грудой камней и грубо сколоченным из досок крестом, не получив святого причастия!

Жослин был на голову выше Эрмин. Он слегка наклонился, во взгляде его читалось страстное желание оправдаться.

— И знаешь ли ты, почему я не повесился на первом же дереве? Скажи, ты это знаешь?

— Нет, — выдохнула молодая женщина, находящаяся под впечатлением этого порыва.

— Из-за тебя, моей дочери! Я еще надеялся, что однажды встречу тебя и расскажу трагическую историю твоих родителей. Эта мечта была единственным, что осталось у меня в жизни. Я старался держаться подальше от Роберваля, Шикутими и уж тем более от Валь-Жальбера, и слишком стыдился себя, чтобы пытаться что-то узнать о тебе. Я верил, что монахини позаботятся о тебе. Как горячо я молился! В глубине сердца я был уверен, что ты, по крайней мере, жива и получаешь образование. Сегодня я наконец тебя вижу, могу к тебе прикоснуться, просто протянув руку, но я понял, что ты меня ненавидишь. Господи, как же здесь душно!

Эрмин заметила, что лоб отца покрыт мельчайшими капельками пота. Лора широко распахнула защищенное москитной сеткой окно, до тех пор лишь слегка приоткрытое.

— Жослин, успокойся! — взмолилась Лора растроганно. — Нам было бы удобнее в гостиной, но я решила, что будет лучше, если никто не станет нам мешать.

Она вынула из кармана носовой платок, смочила его водой и вытерла мужу лоб и виски. Это был жест, показавший сострадание и нежность, как если бы не прошло много лет, как если бы они всегда были вместе здесь, в этом доме. Жослин снова сел в кресло. Он дышал с трудом.

— Мне жаль, что вы так думаете, — быстро сказала Эрмин. — Я не испытываю к вам ненависти, но вы приехали без предупреждения, даже не сочли нужным нам написать. Если бы мы получили письмо, то эта встреча не стала бы для нас с мамой таким шоком. Мы бы к ней приготовились. Откуда у вас наш адрес?

— Мне дала его сестра Викторианна, там, в санатории, — ответил Жослин. — Она понятия не имеет, кто я на самом деле. Я же, как только узнал, где вы живете, сразу отправился в путь. Ничто не могло помешать мне, я был одержим мечтой увидеться с вами.

— Господи, ты уже приходил в Валь-Жальбер! — вскричала Лора. — Значит, снегоступы у крыльца — твои? Признайся, прошу тебя! И ты стоял там, под окнами, когда я объявила день нашего с Хансом бракосочетания!

— Так и было, — согласился он. — Я стоял на улице, в холодной темноте, и смотрел на радостную компанию, собравшуюся в твоей гостиной. Яркий свет, красивые шторы и мебель; все эти незнакомые люди! И ты, Лора, так сильно изменилась… Просто дама из модного журнала в крепких объятиях другого мужчины! Эрмин и Тошан переговаривались на ушко. Господи, мне показалось, что теперь-то я точно умираю, что я всего лишь привидение, проклятая душа, человек, который не имеет права на радости жизни. Не будет больше для Жослина Шардена ни светлых комнат, ни смеха, ни ласки! Ничего не будет! Я сказал себе, что попросту не имею права разбивать ваше счастье, что должен исчезнуть. И я убежал, в очередной раз убежал. Вся моя жизнь — бесконечное бегство…

— Но ведь это было в марте! — вмешалась Эрмин. — Почему вы до сих пор не предприняли ничего, чтобы помешать маме выйти замуж?

— Я знал, что обречен. Лора считала себя вдовой, это я понял со слов Мелани Дунэ. Я же готовился к смерти, поэтому мог предоставить свободу женщине, которую так любил.

— Которую так любил? — повторила задетая за живое Лора. — Скажи лучше сразу, что больше меня не любишь! И почему ты говоришь в прошедшем времени? Ты больше не обречен, ты не умрешь?

— Похоже, что так, — ответил Жослин. — Я консультировался с доктором в Шикутими. У меня ремиссия.