— Когда я уезжал, они почти ничего не весили, а теперь ну просто два великолепных карапуза! Похоже, у Лоранс твои глаза, Эрмин! А Мари более светлокожая и светловолосая! Но они обе красавицы! Ты хорошая кормилица, кузина Мадлен!

Эти слова тоже огорчили Эрмин. Она очень сожалела о том, что не может сама кормить дочек.

«Но ведь он прекрасно знает — я рассказала в письме — что молоко у меня перегорело в ту ночь, когда нас напугала страшная метель и я боялась, что никогда его больше не увижу!» — подумала она. Присутствие мужа должно было радовать Эрмин, но радоваться у нее не получалось.

Лодка плыла против течения, поэтому ее часто качало, воды реки стояли еще высоко, течение было сильным. Шарлотта с трудом подавляла рвотный рефлекс; малышки решили выразить свой протест против ветра, солнца и шума мотора. Они кричали уже больше часа, и колыбельные Мадлен не помогли им успокоиться. Дюк лаял, стоило мимо лодки пролететь какой-нибудь птице. Однако Тошан и Пьер, похоже, были довольны поездкой. Они разговаривали и курили.

«Все это кажется Тошану нормальным, — с тяжелым сердцем подумала Эрмин. — Он попросил меня приехать в определенный день в Перибонку — и я примчалась. Мне придется жить в глубине леса целый год с тремя маленькими детьми. Но он даже не подумал сказать мне «спасибо», проявить ко мне хоть немного сострадания, учитывая жертву, которую я приношу, а для меня это именно так… Не спросил о моих родителях, об их здоровье, особенно о маме… Когда я рассказывала ему о том, как легко родился Пьер-Луи, он только покачал головой!»

Она усадила Мукки к себе на колени. Мальчик тут же задремал. Объятия ребенка облегчили ее печаль. И все же молодая женщина отчаянно тосковала по красивому дому матери, прохладе просторной гостиной, чаю с бергамотом, который Мирей подавала в пять вечера с печеньями, приятно пахнущими сдобой. Лора с Жослином, должно быть, спокойно проводили время в Валь-Жальбере, хотя и сочли ее отъезд нелепым и ненужным. Они утешились, пообещав Эрмин, что обязательно будут с ней в Квебеке с сентября и до первых снегопадов.

— Завтра же пойду на охоту, — говорил Тошан Пьеру. — Буду коптить на зиму мясо. Я уже запасся всем, что нужно: растительным маслом, мукой, сахаром и консервами!

Эрмин сжала зубы. Она злилась на мужа и на себя тоже за то, что скрыла от него правду. Страшная тревога снедала ее.

«Господи, он все продумал! Когда я скажу ему, что подписала контракт с Капитолием и уеду в Квебек в начале сентября, он с ума сойдет от ярости!»

Весь день она была молчаливой, словно бы незаметной. Малейшее занятие приносило ей облегчение. Молодая женщина с радостью раздала всем холодную еду, собранную для них в дорогу заботливой Мирей, настояла на том, чтобы самой поменять пеленки двойняшкам. Если Тошан посылал ей воздушный поцелуй или улыбался, она едва осмеливалась ответить. Чем ближе становилась бухта, в которой им предстояло высадиться, тем больше росло в ней чувство вины.

«Я поступила безрассудно, не задумываясь о том, что сделаю мужа несчастным, — пришла она наконец к выводу. — Я настоящая эгоистка! Сестра Викторианна права: место женщины у очага, она должна воспитывать детей и заботиться о муже. Я же поступила в угоду своим глупым амбициям, согласившись петь в “Фаусте”!»

Напрашивалась параллель между судьбами Маргариты и ее собственной. Та поддалась чарам Фауста, что вполне устраивало дьявола, Мефистофеля. Однако в конце представления Маргарита призывает на помощь небесных ангелов, чтобы они спасли ее душу. Не заблуждалась ли так же и она, поддавшись очарованию красного театрального бархата, аплодисментов и комплиментов?

«Если бы я стала такой же известной, как Эмма Лаженесс, была бы я более счастлива? Тошан никогда не поедет со мной ни в Квебек, ни в Монреаль, ни куда-либо еще. Он — охотник, больше индеец, чем белый. И я его предала. Нет. Он никогда ни о чем не узнает! Я придумаю, как отправить письмо директору Капитолия с просьбой аннулировать мой контракт».

Эрмин вздохнула свободнее. Испытав огромное облегчение, она повеселела.

В сумерках они высадились на берегу небольшой бухты, поблизости от хижины. Оранжевые отблески танцевали на воде реки. Небо окрасилось во все оттенки лилового. По нему бежали кремового цвета облака, пронизанные золотистыми нитями-лучами заходящего солнца. На противоположном берегу Перибонки обосновалась стая канадских казарок. Большие птицы кричали и квохтали, развеселив своими криками Мукки.

— Господи, все эти вещи нужно вынести на тропинку! — вздохнула молодая женщина. — Тошан, Тала останется с нами хотя бы на несколько дней, прежде чем уйдет к бабушке Одине?

— Нет. Хижина уже пуста, — отозвался он.

— А кто же тогда следит за собаками? — удивилась она. — И где Кьют, хаски, которого тебе подарил на Рождество папа?

— Я оставил себе только Дюка, — ответил с раздражением Тошан. — Я все объясню тебе позже. Идите с Мадлен и детьми вперед, а мы с Пьером вас догоним! Ты знаешь, где спрятан ключ. Нужно проветрить дом и разжечь огонь.

Ошеломленная, Эрмин остановилась перед мужем. Он редко бывал с ней настолько грубым.

— Может, мне еще выдубить несколько кож и переодеться в одежду дикарей? — спросила она резко, даже не задумываясь о том, что своей иронией может обидеть Мадлен, которая была индианкой. — Представь себе, я знаю и без твоих указаний, что делать в доме!

Он не ожидал такого отпора и уставился на нее с недоумением. Пьер Тибо засвистел, чтобы скрыть свое замешательство: он не рассчитывал стать свидетелем семейной сцены.

— Эрмин, прости, я просто очень тороплюсь. Нам еще надо перенести все эти вещи! Обычно мать хозяйничает в доме и готовит пишу.

— У нее не было причины уходить, — со вздохом сказала молодая женщина. — А с твоей стороны нехорошо было отдавать этого прекрасного щенка. Папа обидится, когда узнает. Ладно! Шарлотта, возьми Мукки за руку. Мадлен, пусть Мари останется у тебя, а я возьму Лоранс. И давайте поспешим, или великий вождь монтанье оставит нас спать за порогом!

Послышался серебристый смех: слова Эрмин рассмешили кормилицу. Она в открытую потешалась над своим кузеном Тошаном, который от злости пнул ногой один из плетеных сундуков. Пьер тоже прыснул.

— Не сердись, приятель! — сказал он. — Женщины теперь не те, что раньше. И только моя жена никогда мне не перечит.

— О да! — с гримасой недовольства воскликнул красавец метис.

В знак протеста он зажег сигарету. Эрмин скрылась в высокой траве, а следом за ней и Мадлен с Шарлоттой. Повинуясь инстинкту, который приказывал охранять самых слабых, Дюк убежал за ними.

— Прости меня, Мадлен, — сказала молодая женщина, когда они прошли сотню метров. — Я рассердилась на моего мужа. Я не хотела обидеть твой народ, правда не хотела! Я уважаю ваши обычаи и ваши верования.

— Не беспокойся, я это прекрасно знаю, — ответила кормилица. — Иначе ты бы не вышла замуж за метиса. Ты права, что возмутилась, — я же никогда не осмеливалась перечить мужу. А в сравнении с ним Тошан просто невинный ягненок!

Эрмин от всей души пожалела ее. Впереди показались крыша, покрытая толем, и каменная труба, над которой, увы, не вился дымок. Тала и вправду ушла. Скоро они оказались на опушке, поросшей более низкой травой с россыпью желтых цветов.

— Странно, что мы будем жить здесь без Талы, — сказала она своим спутницам.

В ту же секунду Дюк глухо зарычал, и шерсть у него на загривке встала дыбом. Не обращая внимания на поведение собаки, Шарлотта побежала вперед.

— Тала показывала мне, где лежит ключ, я его возьму!

— Нет! — приказала Эрмин. — Дюк что-то услышал! Стой на месте!

Пес уже заходился лаем. Из дровяного сарая, дверь которого была открыта, послышалось рычание. Он сообщался дверью с помещением поменьше, которое служило кладовой. Тала и Тошан хранили там копченое мясо, бочонки с засоленной рыбой и другими продуктами длительного хранения.

— Спокойно, Дюк! — приказала испуганная Эрмин.