Когда теперешние мои друзья рассказывали о нем байки и анекдоты или как-то иначе пытались представить его в комическом свете, я молчал. Мне было не смешно. Погодите, думал я с грозным пафосом угрюмого пророка, скоро вам будет не до смеха. Но даже когда они, впадая в другую крайность, давали волю своей ненависти и предрекали ужасы его явления в сгущающихся сумерках грядущего, я и тогда оставался равнодушным. И среди них я оставался одиноким.

Вечером того дня, когда произошел инцидент в универмаге, я после работы вышел на улицу через заднюю дверь. Шел дождь. В подъезде и на крытой площадке перед выходом его пережидала целая толпа народу. Другие люди, торопясь домой, уходили через ворота, подняв воротники плащей. От толпы на площадке отделилась фигура в капюшоне, подошла ко мне и протянула руку. Я узнал в ней давешнюю продавщицу.

— Дождь, — произнесла она с улыбкой, словно оправдывая свое ожидание. И хотя она надвинула на глаза капюшон, мне было видно ее слегка асимметричное лицо и устремленный на меня теплый, живой взгляд.

— Но даже и без дождя я бы постаралась встретить вас здесь, чтобы поблагодарить за помощь.

— Смешная история, — быстро отозвался я, чтобы скрыть смущение. — А вы, кажется, махнули на них рукой, на этих женщин.

— Да, — призналась она. — Я уже отчаялась помирить их. Но, кроме того, в меня прямо вселился бес. Пускай, думаю, подерутся. Это так приятно — смотреть, как другие тузят друг друга.

Я все еще находился под впечатлением ссоры и отпустил несколько насмешливых замечаний о драчуньях. Она рассмеялась и рассказала о других случаях, когда она более успешно выступала в роли посредницы.

Дождь перестал.

— Пойдемте? — сказал я.

Мы вместе двинулись по улице, до блеска вымытой дождем. На углу мы остановились.

— Вы торопитесь? — спросил я.

— Нет, — сказала она. — А вы?

— Я тоже нет, — сказал я.

Ее непринужденность передалась мне. Девушка мне нравилась.

— Сегодня я не готовлю, — сказала она. — Я условилась с братом встретиться в кондитерской. А вы?

— Обычно я хожу вон туда, в маленький ресторан, у меня абонемент. Но могу пойти с вами, — прибавил я.

Мы пошли дальше, она болтала о своей жизни с братом, который был старше ее на два года. Они вместе снимали маленькую квартиру. Она после работы вела хозяйство, он служил в какой-то конторе и по вечерам учился. Она рассказала об этом вскользь, в общем, а я не хотел расспрашивать о подробностях, хотя моя тактичность была ошибкой. В первые полчаса знакомства, когда собеседник еще не опомнился от новизны и выбалтывает все, что вертится на языке, нужно заглянуть в его жизнь, чтобы подслушать и подсмотреть много интересного. Мы поздно, часто слишком поздно выясняем обстоятельства, которые, при некоторой ловкости, легко выяснить и сопоставить с самого начала. Она говорила просто, естественно и все же с некоторой робостью, что в моих глазах было бесспорным достоинством.

— Вы родились здесь? — спросил я.

— Нет, нет, мы приезжие, из провинции, а вы?

— Я тоже, — ответил я.

Она жила здесь примерно год. Из-за каких-то событий, о которых она упомянула лишь мимоходом, они с братом решили попытать счастья здесь, в двухкомнатной квартирке с кухней в западном районе города. Она не производила впечатления человека, обиженного на свою судьбу. То ли ее удовлетворенность соответствовала некой внутренней гармонии, примиряющей любые противоречия, то ли тут было что-то еще, какие-то шоры, недостаток глубины?

— Вы работаете у нас подсобником, — сказала она.

— Откуда вы знаете? — спросил я.

— У вас неполный рабочий день, — сказала она.

Значит, она обратила внимание, что я прихожу всего на пару часов.

— Да, — сказал я.

— Вас это устраивает?

— Мне нравится работать в универмаге.

Она взглянула на меня удивленно и усмехнулась. Похоже, она не разделяла моего энтузиазма. А ведь сказала «у нас», когда спросила меня о работе.

— Вы приходите в разное время. А когда ходишь к определенному часу изо дня в день… — Она не договорила. — Поначалу все кажется великолепным, а потом привыкаешь. Так оно и идет.

Я рассказал ей о своих первых впечатлениях от универмага, о своих путешествиях по этажам, об изобилии, неисчерпаемости и богатстве, вызывающих у меня ощущение счастья и полноты жизни.

— Я работаю в универмаге с того дня, как приехала, — сказала она.

— И вам нравится?

— Я никогда не проходила по всем этажам, как вы, некоторых отделов вообще не знаю.

— Странно, — сказал я.

— А что странного? Торчишь тут, внутри, целый Божий день, — сказала она. — К тому же у такого универмага есть и оборотная сторона.

— Конечно. Но какая именно, я пока не знаю.

— Здесь сто магазинов в одном, — сказала она. — Представьте себе заведение поменьше, писчебумажную лавку или ателье. И вдруг в один прекрасный день там открывается универмаг.

— Знаю, мне рассказывали, — сказал я. — Но разве такое бывает?

— Еще как, — отрезала она и замолчала.

Она произнесла это с большей настойчивостью и резкостью, чем я от нее ожидал. С таким видом, словно испытала это на своем опыте. Кто знает?

За этим кроется семейная история, подумал я и сконструировал интригу. Отец — мелкий предприниматель старого закала, не без способностей, но отставший от времени. Он неудачник, обиженный на судьбу, и его озлобленность передается детям. Они уезжают в большой город, и дочь начинает работать на того, кого должна бы презирать и ненавидеть как убийцу своего отца. Видимо, она не совсем осознает это раздвоение. Ее мужество помогает ей преодолеть трудности. Доморощенный сюжет был не слишком оригинален.

— И вам не скучно только и делать, что паковать пакеты? — поинтересовалась она спустя некоторое время. Она преодолела свое дурное настроение, и по теплому тону в ее голосе я заключил, что ее участие было искренним.

— Напротив, это окрыляет мою фантазию, — поддразнил я ее.

— Фантазию? А при чем здесь пакеты? Разве что вы пакуете свою фантазию не в те пакеты.

Я заметил, что завожусь. Но восторженность поможет мне скрыть смущение.

— Вы никогда не получаете посылок? — спросил я для начала.

— Иногда, — ответила она и прикрыла левый глаз, который был немного меньше правого.

— И вы им не радуетесь? — продолжал я.

— Конечно, — подтвердила она, но так сдержанно, что я усомнился, получала ли она когда-либо посылки.

— Нет ничего прекраснее, — сказал я. — Это единственное чудо, единственный сюрприз, который остался нам на этом свете.

— Кажется, снова пошел дождь, — отозвалась она, вытаскивая свой берет, который во время разговора сунула в боковой карман плаща.

— Меня посылают повсюду, — продолжал я. — Я уже работал почти во всех отделах, где нужны мужчины. Кроме посудного. Туда меня пока не рискуют посылать…

Мы уходили все дальше. Вот она откинула назад голову и черкнула рукой по воздуху, чтобы ощутить дождь. Вот она засмеялась и взглянула на меня искоса, поворот головы открыл мне совсем другое лицо. Я был поражен.

— …хотя я достаточно осторожен, — добавил я.

Я был немного сбит с толку и думал о том, что и с этим лицом я когда-нибудь обойдусь осторожно, если буду держать его в своих руках.

— Вы видите людей покупающих, в азарте выбора и принятия решений. Это, конечно, тоже захватывает, правда? Вы их видите, так сказать, в пылу сражения. А я их вижу после боя, после победы или поражения, если угодно, когда они уносят домой свои трофеи. Для одних покупка ничего уже не значит, они так пресытились, что совсем не чувствуют счастья при исполнении желания. Но я вижу и счастливых, и удовлетворенных, и сомневающихся. Эти никогда не знают, была ли их покупка удачной.

Когда мы переходили улицу, она сказала: «Осторожно!» и взяла меня под руку. Ее рука была сильной и нежной.

— Я сужу о покупателях по тому, как они отходят от кассы и протягивают мне чек. В сущности, у меня в руках оказывается их собственность. Я ее заворачиваю, а они стоят и ждут своего свертка. Я представляю себе, как они распаковывают его, придя домой, или вручают тому, кому он предназначен в подарок. Иногда они благодарят меня за покупку, а ведь она и так уже принадлежит им.