На возвратномъ пути изъ этой пустыни, близь береговъ р. Туя, были мы застигнуты бурей. Страшные раскаты грома, проливной дождь съ градомъ, молніи, такъ сказать, бьющія непрерывно въ гигантскіе кедры и сосны, заставили насъ пріостановиться на широкой поляне, или, точнее сказать, полосе песку, безъ всякой растительности, тянущейся на несколько верстъ и какъ бы перерѣзывающей дремучую тайгу, по которой мы пробирались къ главному сибирскому тракту. Тутъ, по крайней мѣрѣ, мы были безопасней. Вдругъ, при страшномъ треске сильнаго громоваго удара, молнія упала стрѣлой на огромный кедръ, ращепала его до основная, зажгла и охватила огненными языками, лижущими сучья. Валится пылающій кедръ, размётываетъ пламя полукругомъ, вѣтеръ сыплетъ между тѣмъ искры; и вотъ. запылала предъ нами вся опушка тайги, набрасывая на небо какъ бы балдахинъ густаго дыма и далеко разнося бальзамическій запахъ горящихъ хвойныхъ лесинъ. Какая грозная и дивная картина! Рёвъ, трескъ, громовые удары, блескъ молній, густо застланное дымомъ небо; огненная стена пыдающихъ кедровъ, лиственицъ, пихтъ, елей, сосенъ; всюду водны пламени, а вместе съ тѣмъ крикъ зверей и птицъ, шипенье и пискъ всякихъ гадовъ. Ы вдругъ изъ охваченнаго огнемъ леса вырвались медведи, волки, лисицы, козы, лоси, олени, белки, зайцы, соболи; помчались птицы, поползли змеи и ящерицы, даже поскакали лягушки; и все это въ адской смеси, въ одномъ чудовищноыъ круговротѣ, прямо на насъ – несется, скачетъ, ползетъ, охватывая насъ, представляя намъ истинный хаосъ «осдѣдняго дня міра, дня гибели и разрушенія земли, нами обитаемой. Въ ужасе мы пали нпцъ. Когда же пришли въ себя – все исчезло. Только лесной пожаръ усиливался въ тайге, уже раскинувшись далеко по видимому горизонту, на пространстве нёсколькихъ верстъ и давая намъ ясное понятіе о страшныхъ сибирскихъ лесныхъ пожарахъ. Такъ въ 1829 году, на берегахъ Оби (между Сургутомъ, Тобольской губерніп и Нарымомъ – Томской) выгорѣли въ одно лѣто все урманы, приблизительно на 300 верстъ въ длину и по меньшей мерѣ на 200 верстъ внутрь края. Но столь велика сила растительности въ этой могучей Сибири, что чрезъ 30 летъ, въ 1859 году, вся эта громадная пустыня сдѣлалась опять не проходимою дремучей тайгой, наполнилась опять звѣремъ, птицей и дичью, устлала опять лѣса густыми коврами цвѣтовъ и зелени, въ Сибири часто встрѣчаемъ огромный пространства, съ почвой пепельнаго цвѣта и безъ признака травки. Всюду торчатъ обгорѣльш деревья и обозженые пеньки мелкаго лѣса. Это называется «гари». Въ подобныхъ гаряхъ царствуетъ всегда мертвая тишина. Кажется, что небесное проклятіе поразило эти необъятный пустыни потому что нигдѣ ни признака растительной жизни, ни рева звѣрей, ни веселаго чиликанья птичекъ, ни жужжанія насѣкомыхъ. А глядишь – черезъ нѣсколько лѣтъ это опять зеленый урманъ, со всѣми чудесами его внутренней жизни!

Сибирскій крестьянинъ – совсѣмъ другое, нежели крестьянинъ русскихъ губерній. Принадлежа казнѣ, Исправляя повинности, платя подати, онъ во всемъ остальномъ совершенно свободенъ. О «барщинѣ» онъ и понятія не имѣетъ. Устройство государственныхъ имуществъ, какъ оно существуетъ въ Россіи, онъ знаетъ только по слуху, и въ образдовыхъ волостяхъ его оно прививается очень туго. Земель, лѣсовъ, луговъ, водъ у него вездѣ приволье. Гдѣ же нѣтъ земледѣлія и скотоводства, тамъ все-таки есть звѣрь, рыба, орѣхъ, ягода, дичь и пухъ. Постройки во всей Сибири очень хороши. Одежда и обувь прилпчныя, сытость повсемѣстная. Подати и всякаго рода повинности, легко взимаются, недоимки – рѣдкость. Бобыльетво и тунеядство вовсе неизвѣстны старожиламъ. Грамотность въ массѣ болѣе распространена, нежели въ Россіи. Учтивость, общительность гораздо болѣе развиты, чувство независимости – тоже. Двѣ только язвы терзаютъ эту счастливую и привольную жизнь: «ссылка» и «взяточничество». Отъ ссылки избавить Сибирь нельзя. У Россіи Австраліи нѣтъ, да и ссылка имѣетъ свою хоть, далекую, но несомнѣнную пользу. Во первыхъ, отсутствіе смертной казни, драгоцѣнный даръ, которымъ Россія можетъ справедливо гордиться предъ просвѣшенной Европой. Столѣтній опыть доказала, «что и изъ разбойника, силой времени и раскаянія, дѣлается полезный въ своемъ кругу человѣкъ; а дѣти его уже полезные граждане.» Въ Нерчинской каторгѣ это увидимъ, сплошь да рядомъ. Во вторыхъ, ссыльнопоселенцы увеличиваютъ населеніе Сибири, а перерождаясь въ новыхъ поколѣніяхъ, уже прямо люди какъ люди.

Но взяточничество къ несчастью не перерождается и столѣтія историческаго развитія Россіи надъ нимъ явно безсильны. Сибирь со времени Ермака (съ 1581 года) устроилась и развилась. Цвѣтущіе города, богатыя села, достаточно образованное городское еословіе, сытый, довольный народъ, – она все это имѣетъ; даже въ житьѣ бытьѣ мѣщанина и крестьянина далеко оставила за собой Россію и приблизилась къ житью нѣмцевъ аккуратностью, опрятностью на себѣ и въ домѣ, разуынымъ трудолюбіемъ. Но взяточничество, хоть оно и облечено нынѣ не въ такія грубые пріемы, какъ нѣкогда, а всетаки – зла много. Ни личныя, энергическія дѣйствія генералъ-губернаторовъ обѣихъ частей края, ни слѣдствія, суды, кары, да законы, ничто неможетъ истребить въ нисшей сибирской администраціи ея алчности къ прибытку «quand meme»...

Выбравшись изъ Васьюгана на главный сибирскій трактатъ и въѣзжая въ богатое село съ прекрасной каменной церковью, мы увидали партію ссыльныхъ, идущую изъ Тобольска вглубь Сибири. Впереди шелъ конвойный oфицеръ съ старшимъ унтеръ-oaицеромъ и барабанщикомъ. По обѣимъ сторонамъ солдаты съ заряженными ружьями, въ авангардѣ и въ арьегардѣ ѣхади казаки. Сперва шли ссыльно-каторжные, назначенные въ работы въ рудникахъ и на заводахъ. Всѣ они закованы въ ножныя цѣпи и сверхъ того на рукѣ у нихъ гайка, сквозь которую продѣта желѣзная цѣпь, запирающаяся на объихъ оконечностяхъ висячими замками. Эта предосторожность существенно необходима въ здѣшнихъ лѣсистыхъ и еще рѣдко населенныхъ мѣстностяхъ, потому что чуть оплошай конвой, каторжный бросится въ лѣсъ; а извѣстно, что такое сибирскіе лѣсй. За каторжными идутъ ссыльно-поселенцы, которые хотя и въ цѣпяхъ, но не на ручной цѣпи. Эти рѣдко бѣгаютъ. За ними переселенные и ссылаемые на житье. Эти послѣдніе безъ цѣпей. Всё это заключается длиннымъ рндомъ повозокъ, на которыхъ сидятъ больные, старики, дѣти. Среднимъ числомъ каждая партія (еженедѣльно изъ Тобольска отправляемая, состоитъ отъ 100 – 200 д. о. п., и её ведутъ по этапамъ такимъ образомъ: два дня сряду она идетъ, дѣлая суточные переходы, не свыше 30 верстъ, а третій день отдыхаетъ. Этапы сквозь всю Сибирь отъ Тугальша (Тюменскаго округа, на границѣ Пермской губерніи) до Нерчинскаго завода, свыше 4000 верстъ, обширны, хорошо построены и удобно расположены. Они всѣ деревянные на каменномъ фундаментѣ. Въ улицу пладъ-форма, для караула и казарма, съ наружнымъ крыльцомъ и сквознымъ корридоромъ, направо-помѣщеніе для нижнихъ чиновъ, налѣво – квартира для начальника этапа и для его канцеляріи. За этою казармой, внутри двора, обнесеннаго высокнмъ тыномъ, тюрьма для пересыльныхъ арестантовъ съ мужскиыъ и женскимъ отдъленіемъ. Этапный команды живутъ осѣдло. Подобный обширныя зданія выстроены только на тѣхъ станціяхъ, гдѣ по росписанію назначены дневки; но между двумя подобными этапами – ночлежный полуэтапъ, хоть по тому же образцу, однако въ уменьшенномъ размѣрѣ, т. е. только гауптвахта для конвоя, да ночлежная тюрьма. Русское правительство водитъ ссыльныхъ человѣколюбиво, обуваетъ и одѣнаетъ ихъ, женъ и дѣтей ихъ, въ зимнее или лѣтнее платье, кормить достаточно, соображая плакатъ (кормовыя деньги) съ существующими на жизненный припасы цѣнами; но – и тутъ, какъ и вездѣ, вкрались тяжкія злоупотребленія и безпорядки. полезнѣе было бы возить ссыльныхъ на подводахъ, съ конными этапными командами. Тутъ и казна выиграетъ и нравственность и здоровье арестантовъ тоже много выиграютъ. Сибирь же выиграетъ еще больше, не получая какъ теперь или людей больныхъ и слабыхъ, иди людей привыкшихъ къ бродяжничеству, и для которыхъ каждый трудъ та же каторга. Правительство же должно само придти теперь къ убѣжденію, что и «драконовскіе законы «имъ для обузданія ссыльныхъ составленные, не очень ихъ страшатъ...