– Что-что? – глаза Лилички заметно округляются.
– А что? Нет, ну смотри, от нас же все для продолжения уже готово. План последних глав я окончу через пару дней. Мише и Люде нужна будет максимум неделя, чтобы дописать, и вычитать куски друг друга… И все. Понимаешь? От нас больше ничего не требуется. В издательство Людмила сама все отвезет, она ведь отлично контачит с их ребятами. Там проведут все орфо и прочие вычитки. Если что серьезное – нам позвонят. Ну, правда, ну, какой смысл нам с тобой сидеть и высиживать эту корректуру. В издательстве и без нас прекрансо справятся. А мы рванем куда-нибудь в отпуск. Ну, хоть на десять дней, а? Приедем – а книга уже всем тиражом на складе… Давай в Болгарию? Я там не была никогда, но говорят –здорово… Ох, нагуляемся, ох, начудим… Только у Геннадия гонорары мои выбей, хорошо?
– Вот это новость… Мне как-то в голову не приходило, что ты хочешь в отпуск… – Лиличка недоверчиво смотрит на меня. – Устала?
– Страшно! Хочу беззаботности, хочу веселиться, хочу… Ой, чего я только не хочу, но никак не торчания в городе. Слушай, мы имеем право на отпуск в перерыве между окончанием текста и началом шумихи вокруг него! Имеем!
Ничего определенного Лиличка не говорит. Обещает подумать, все прикидывает и прикидывает в голове, где я собираюсь ее кинуть, и можно ли действительно согласиться на мое предложение. Поначалу прикидывает молча, потом начинает делиться соображениями. А еще позже – это уже будучи глубоко не в себе, от преподнесенных «угощений», – Лиличка впадает в форменную истерику. Выясняется, что церберша моя тоже не железная, что она тоже страшно измоталась, что она тоже хочет жить… Обе мы уже изрядно не в себе. Лиличка – совершенно, а я – приблизительно.
– Устала, устала врать, устала пахать, как проклятая! – рыдает она, ничуть не смущаясь окружающих… Официант регулярно меняет пепельницу, приносит новые салфетки, но успокоительное не рекомендует. Видать, привыкший. Видать, после «угощений» здесь частенько такое бывает с дамами. – А все для чего? – орет Лиличка. – Чтоб было зачем жить. А ведь это – бред. Потому что жить на самом деле незачем! Артур-ублюдок предупреждал, что когда учишься управлять чужими жизнями, понимаешь отсутствие в них – в жизнях – ценности. И свою уже тоже воспринимаешь, как игрушку. Захочешь, попыхтишь, нагнешь кого-то, напряжешься – станешь кем угодно, расслабишься – пойдешь на дно. Вот и все законы. Скучно, жестоко, муторно… Предупреждал, а сам как раз нагибал меня. И не где-нибудь – на заднем сидении машины Геннадия, который буквально на пару минут по делам с водителем выскочил… Нагибал и шарил пальцем под платьем. Жал там на что-то многозначительно, думал, ас в женской физиологии. Да только ни фига он не ас – и давил не туда, и сжимал не так… Понты одни. Но я виду, конечно, не подала, зачем расстраивать мальчика. Ему так хотелось произвести впечатление. Тем более, за смелость надо было поощрить. Ведь додумался же, ведь решился же, почти на глазах у Геника, а?! Поощрила. Катались по сидению, как дикие звери! И как только нас никто не застукал за тем катанием…
Лиличка уже не плачет. Говорит, томно сощурившись, явно смакует вспоминаемое… А я в ступоре. В настоящем, глубоком, окончательном. Артур и Лилия были любовниками? Отчего ж не сказал, отчего как врага описывал? А больше даже, если честно, мучает другое. Почему с ней так – экстремально, дерзко, настойчиво, а со мной – словно с иконою – робко, нежно, и совсем не по-звериному… Думала, он просто от природы такой. А ведь выходит, нет, выходит – я ему просто не подхожу для настоящих страстей. Не подхожу – до свидания. Не больно-то и надо! С десяток таких найду, стоит только клич кинуть… Не подхожу – убирайся ко всем чертям! Но зачем же не уходить и морочить голову?!
Все это я бесстыдно выкрикнула вслух, когда несчастный Артур подвернулся под руку.
Позвонил, как обычно, от подъезда, опережая свой визит звонком всего на какие-то минуточки. Интересно, а если послать, уйдет или станет настаивать. Столько все-таки проехал уже, добирался, не щадя сил и времени, а я ему – о-п-па! – и говорю «не пущу!» в ответ на звонок с предупреждением… Сам виноват, нечего было припираться без приглашения… Но это я, конечно, мысленно прокручивала, в реальности прогонять не стала – уж больно хотелось в глаза посмотреть этому кобелю и обманщику.
– Говоришь, вражда у вас с Лиличкой? – спрашиваю, не дав гостю даже присесть по-человечески. – Вражда профессионального характера? – напираю.
Артур чувствует мое состояние, и с ответом не спешит. Думает, сейчас приду в себя, опомнюсь, одумаюсь… Сохраняет хладнокровие. Сам себе чайку наливает, осторожно к своему любимому месту протискивается.
– Что случилось? – спрашивает, наконец. И так заботливо спрашивает, так преданно.
– А то, что ты с ней по задним сидениям Рыбкиных авто трахался, а потом меня убедить пытаешься, что во всей этой истории исключительно ваши профессиоальные интересы скрещиваются! – больше всего раздражает его невозмутимый вид. И близко человек не ощущает своей подлючести. – «Я ее действительно терпеть не могу! И бороться с ней – моя обязанность», – передразниваю Артура, цитируя давнишние его слова, всплывшие вдруг в памяти. – «Ведь наглотавшись именно моих идей, она теперь харкается ядом! И харкаться-то пытается не в кого-нибудь, а в тебя…»
– Приятно, что ты так хорошо запоминаешь все мною сказанное…
Вот эта его насмешка и взбесила меня окончательно. Вот тут я и выдала ему по полной программе. Высказала – выкрикнула, на самом деле, страшным ором в башку его безчувственную втемяшила – все, что думала в момент, когда Лиличка мне их совокупление томно описывала…
Поначалу Артур, похоже, был совершенно шокирован. Моргал быстро-быстро, пытался даже оправдываться:
– Сонечка, ты что? Это ж когда было все… Ну, ты же не думала, что я до встречи с тобой был девственником…
– При чем здесь это!? – кричала я, совершенно собой не владея. – Причем здесь?! Меня не отношения твои волнуют – трахайся с кем хочешь, только меня в это не впутывай. Меня ложь твоя до белого каления доводит. Что ж это за откровенность такая – половину рассказал, половину скрыл, что-то исказил. Да все вы одинаковые. Что Лиличка твоя чертова сексуально озабоченная, что ты со своими шпионскими маниями! Убирайся из моей жизни! Не хочу больше иметь со всей этой грязью ничего общего…
И тут Артур принюхался, присмотрелся, и как-то весь проникся осознанием:
– Да ты ж под дурью совсем! Вот и чумеешь. Кто это довел тебя до такого состояния?
И не знаю уж почему, но заслышав такую формулировочку, проникаюсь бешеной жалостью к самой себе, и трясусь вся в рыданиях. Прям как курва-Лиличка час назад ,сигаретой пальцы жгу, тушь по лицу размазываю, реву о том, какая я вконец несчастная…
– Грязь, грязь, сплошная грязь! Написала ложь – знающим людям стыдно в глаза смотреть. Ты б почитал только, какие жуткие письма шлют мне те, кто знал Марину по-настоящему… И так мне! И правильно! – задыхаюсь уже от собственных всхлипываний, но выговориться сейчас важнее. Не перед Артуром-лжецом, не перед ним, конечно, а просто так перед воздухом, перед пространством, что б понимало все, видело как тошно мне, а, значит, я еще не совсем бессовестная … – Поделом мне! Связалась с торговцами чужими страданиями, значит, и сама теперь такая же! – накатывает новая волна обиды. – А я тебе, Артур, верила! Думала ты со мной настоящий, искренний. А тут – такое опровержение. Да еще и в интимных подробностях. Я ей – «давай эту тему отбросим, как-то не до мужиков сейчас», а она – дурная уже совсем, одержимая – странно так смотрит, явно сама себя воспоминаниями накрутив и давай чушь нести: «Иди ко мне. Только женщина знает, что нужно женщине, да? Я давно ведь уже о тебе думаю. Ох, как нам будет сладко, да, милая?» – и прыгает, как змея. И зубами в губы впивается, и рукой грудь сжимает. А кругом эти друзья ее бесноватые… И оборачиваются вдруг на нас, и визжат поощряюще, и в ладоши хлопают. Гадость какая! Уж насколько я человек без комплексов, а тут такой стыд испытала. Старая, пьяная – ну не пьяная, ну все равно никакущая – баба о себе заоблачного мнения и меня совратить пытается. Совсем она с катушек скатилась… Отругала ее, рассорилась. Лиличка обиделась, на шею какому-то нежащемуся неподалеку в кресле парню бросилась. Буквально, с ногами. А я в положении идиотки, то ли тащить ее домой – накуролесит ведь. То ли оставить получать удовольствие. Но она, слава богу, сама вдруг остатки разума в кулак соскребла. Давай мужу звонить, карету требовать. А на меня и не смотрит, вся разобиженная. «Ты, – говорит, – Шуток не понимаешь, себя выше всех ставишь и вообще, скучная»… Я плюнула и домой поехала. А по дороге, только расслабиться попытаюсь, лезет этот ее рассказ в голову. Как ты мог? Она же старая, обшарпанная, сумасшедшая… Если это твой вкус, то на фига меня морочишь, для коллекции?! – последнее, конечно, уже не жалобы, а ярость с обвинениями. – Убирайся! – кричу.
